Святой праведный воин Феодор Ушаков

ЖИТИЕ святого праведного воина Феодора Ушакова

О Бозе сотворим силу,
и Той уничижит стужающыя нам.

Пс. 59, 14

Святой праведный Феодор Ушаков родился 13 февраля 1745 года [1] в сельце Бурнакове Романовского уезда Ярославской провинции. Он происходил из небогатого, но древнего дворянского рода. Родителей его звали Феодор Игнатьевич и Параскева Никитична, они были людьми благочестивыми и глубоко верующими.

В те времена, по указу Императора Петра Великого, дворянских юношей из знатных родов обыкновенно определяли в гвардию; почти двадцать лет прослужил в ней и отец будущего адмирала Феодор Игнатьевич, но после рождения третьего сына Феодора он был уволен от службы с пожалованием сержантского чина Лейб-Гвардии Преображенского полка. Вернувшись в родное сельцо, он сменил гвардейскую службу на хозяйственные хлопоты и воспитание детей.

День рождения праведного воина Феодора приходится между празднованием памяти двух воинов-великомучеников: Феодора Стратилата и Феодора Тирона (память 8 и 17 февраля), — а вся жизнь адмирала Российского Императорского флота, от младенчества до дня кончины, прошла под благотворным влиянием его родного дяди, преподобного Феодора Санаксарского — великого воина в духовной брани. Преподобный Феодор родился и вырос в том же сельце Бурнакове, отсюда ушёл в юности служить в Лейб-Гвардии Преображенский полк, но затем, стремясь душою к иному служению, желая стяжать звание воина Царя Небесного, бежал из столицы в пустынные двинские леса, чтобы одному Богу работать, укрепляясь в подвиге поста и молитвы. Был сыскан, доставлен к Императрице, которая, вняв Промыслу Божию о молодом подвижнике, благоволила оставить его в Александро-Невском монастыре, где он принял монашеский постриг в 1748 году, — и это исключительное для дворянского семейства Ушаковых событие, вкупе с последующими известиями о его монашеском служении Богу, было постоянным предметом бесед среди родственников и служило им назидательным примером.

Большое семейство Ушаковых состояло в приходе храма Богоявления-на-Острову, находившегося в трёх верстах от Бурнакова на левом берегу Волги. В этом храме Феодора крестили, здесь же, при мужском Островском Богоявленском монастыре, была школа для дворянских детей, где он обучался грамоте и счёту. Феодор Игнатьевич и Параскева Никитична, будучи очень набожны, почитали главным условием воспитания детей развитие высоких религиозных чувств и строгой нравственности. Эти чувства, возбуждённые примерами семейства и особенно родного дяди-монаха, глубоко запечатлелись в сердце возраставшего отрока, сохранились и стали господствующими во всю его последующую жизнь. В глуши деревенского поместья было много простора для физического развития; отрок Феодор, обладая врождённым безстрашием характера, нередко, в сопровождении таких же смельчаков, отваживался, как свидетельствует предание, на подвиги не по летам — так, например, со старостою деревни своей ходил на медведя. Эти качества — безстрашие и пренебрежение опасностью — также укрепились в характере Феодора. Скромный и уступчивый в обычных условиях, Феодор Ушаков как бы перерождался в минуты опасности и без страха смотрел ей прямо в лицо.

В возрасте шестнадцати лет Феодор был представлен на смотр в Герольдмейстерскую контору Сената, где и показал, что «российской грамоте и писать обучен... желает-де он, Феодор, в Морской кадетский корпус в кадеты».

Морской кадетский корпус располагался в Санкт-Петербурге, на углу набережной Большой Невы и 12-й линии Васильевского острова. В феврале 1761 года туда был зачислен Феодор Ушаков, но дяди своего в Александро-Невском монастыре уже не застал — монах Феодор был в Тамбовской губернии, в Санаксаре.

Ко времени поступления Феодора Ушакова Морской корпус представлял собою ещё не настроившееся для правильной учебной жизни заведение. Науки преподавались достаточно хорошо, чтобы образовать исправного морского офицера, но внутреннего порядка, должного наблюдения за нравственностью юношей не было. Кадеты были предоставлены самим себе, и, при склонности подростков к подражанию и молодечеству, дурные товарищи могли иметь большее влияние, чем хорошие. Кроме того, много надежд в деле воспитания возлагалось на розгу. Но неблагоприятные школьные условия не отразились на юноше Феодоре; добрые свойства его характера, принесённые им в корпус из родной семьи, оградили его от порчи. Будущий адмирал, отличаясь хорошей учёбой и доброй нравственностью, прилежно постигал преподаваемые ему науки, особую склонность проявляя к арифметике, навигации и истории, и через пять лет успешно, одним из лучших, окончил Морской корпус, получил чин мичмана и был приведён к присяге:

«Аз, Феодор Ушаков, обещаюсь и клянуся Всемогущим Богом пред святым Его Евангелием в том, что хощу и должен Ея Императорскому Величеству моей всемилостивейшей Великой Государыне Императрице Екатерине Алексеевне Самодержице Всероссийской и Ея Императорского Величества любезнейшему Сыну Государю Цезаревичу и Великому Князю Павлу Петровичу, законному всероссийского Престола Наследнику, верно и нелицемерно служить и во всём повиноваться, не щадя живота своего, до последней капли крови... в чём да поможет мне Господь Бог Всемогущий. В заключение же сей моей клятвы целую слова и Крест Спасителя моего. Аминь».

После выпуска из Морского корпуса мичмана Феодора Ушакова направили на Балтийский флот. Северные моря редко бывают спокойными, и для молодого офицера это было хорошей школой. Первые годы службы на флоте прошли в интенсивной учёбе под руководством опытных моряков. Благодаря своему усердию, пытливости ума, ревностному отношению к делу и высоким душевным качествам, молодой мичман Феодор Ушаков успешно прошёл эту первую школу морской практики и был переведён на юг, в Азовскую флотилию.

В конце ХVII — начале ХVIII века выдвинулась важнейшая государственная задача возвращения России побережья Чёрного моря. В царствование Императрицы Екатерины II и после победного завершения русско-турецкой войны 1768—1774 годов (в которой довелось участвовать и лейтенанту Феодору Ушакову) было принято решение о создании на Чёрном море линейного флота. В 1778 году, в тридцати верстах выше устья Днепра, недалеко от урочища Глубокая пристань было устроено адмиралтейство, основаны порт и город Херсон. Началась работа по сооружению эллингов, однако из-за нерадения чиновников, а так же больших трудностей с доставкой леса из глубинных районов России строительство затянулось. Дело начало поправляться лишь с прибытием офицеров и команд на строившиеся корабли. В августе 1783 года в Херсон прибыл и капитан второго ранга Феодор Ушаков.

Осенью в городе началась эпидемия чумы. В Херсоне был установлен карантин. В то время считалось, что чума распространяется по воздуху. Для отгнания морового поветрия на улицах разводили костры, окуривали жилища, но эпидемия усиливалась. Несмотря на сложную обстановку на юге страны, требовавшую продолжения строительства кораблей, был дан приказ полностью прекратить работы и все силы направить на борьбу с чумой.

Все команды были выведены в степь. Не хватало лекарей, их обязанности принимали на себя командиры. Капитан Феодор Ушаков стал твёрдо устанавливать особый карантинный режим. Всю свою команду он разделил на артели. У каждой имелась своя палатка из камыша, пред которой курился безпрестанно огонь для очистки, и все матросы каждое утро окуривали над ним своё белье и сами затем обмывались уксусом. На значительном удалении от лагеря располагались больничные палатки. Если в артели появлялся заболевший, его немедленно отправляли в отдельную палатку, а старую вместе со всеми вещами сжигали. Остальные артельщики переводились на карантин. Общение одной артели с другой было строго запрещено. Ушаков сам неустанно за всем этим следил. В результате энергичных действий Феодора Ушакова в его команде чума исчезла на четыре месяца раньше, чем в других. В самое тяжёлое по напряжённости время эпидемии он никого не посылал в госпиталь, переполненный больными, и спас от смерти многих, излечивая их при команде. Здесь проявились, конечно, его исключительные способности решать самые трудные и неожиданные задачи; но, главным образом, здесь сказалась великая любовь Феодора Ушакова к ближним своим, любовь милующая, сострадательная, подсказывавшая ему наиболее верные решения.

За умелые действия и проявленные при этом старания Феодор Ушаков был произведён в капитаны первого ранга и награждён орденом Святого Владимiра четвёртой степени.

Трактатом между Россией и Турцией от 28 декабря 1783 года Крым был окончательно присоединён к России. И тогда же Екатериной II был издан указ об устройстве на южных рубежах новых укреплений, среди которых необходимо было выстроить и «крепость большую Севастополь, где ныне Ахтияр и где должны быть Адмиралтейство, верфь для первого ранга кораблей, порт и военное селение». В августе 1785 года в Севастополь из Херсона на 66-пушечном линейном корабле «Святой Павел» прибыл капитан первого ранга Феодор Ушаков.

11 августа 1787 года Турция объявила войну России. Для ведения боевых действий были развернуты две армии: Екатеринославская под предводительством генерал-фельдмаршала князя Г. А. Потёмкина-Таврического и Украинская генерал-фельдмаршала графа П. А. Румянцева-Задунайского. На первое время им предписывалось лишь охранять российские границы и только Севастопольскому флоту было велено действовать решительно. Вскоре произошла первая генеральная баталия.

Турецкий флот насчитывал семнадцать линейных кораблей и восемь фрегатов, а в Севастопольском флоте, авангардом которого командовал капитан бригадирского ранга Феодор Ушаков, было всего два линейных корабля и десять фрегатов. 29 июня 1788 года противники обнаружили друг друга и, находясь во взаимной близости, старались занять выгодную позицию и сохранить линию баталии. 3 июля у острова Фидониси бой стал неизбежен. Турецкий флот всей мощью своей линии стал спускаться на русские корабли. И тут авангардный отряд Ушакова, «употребив старание и искусство», прибавил парусов и решительным манёвром лишил возможности командующего турецким флотом Эски-Гассана охватить русские корабли и взять их на абордаж. Вместе с тем Ушаков отрезал от основных сил два передовых турецких корабля. Те, обнаружив своё гибельное положение и не дожидаясь никакого сигнала, бросились спасаться бегством «с великой поспешностью». Эски-Гассан, в свою очередь, был вытеснен «Святым Павлом» из боевого порядка и в пылу сражения оказался борт в борт с русскими передовыми фрегатами. «Дрался он с чрезвычайным жаром, но Всевышний нам победою вспомоществовал, и уповаю, что в корабле его должно быть столько пушечных пробоин, что скоро сосчитать нельзя», — так впоследствии отзывался о сражении Ушаков. Не выдержав атаки, Эски-Гассан был вынужден пуститься вдогонку своим кораблям. Победа была за русским флотом.

Это сражение хотя и не имело существенного влияния на дела всей кампании, но оно было примечательно в другом. Впервые в открытом бою малочисленный русский флот одержал победу над превосходящими силами противника. Начальствуя только авангардом, Феодор Ушаков в действительности руководил всем флотом, и его личная храбрость, искусное владение тактикой, выдающиеся качества командира и высокий духовный облик решили сражение в нашу пользу. Это была, прежде всего, духовная победа, в которой христианское самоотвержение исполнило силой воинское искусство. Вера в вечную жизнь, несомненное упование на помощь Божию и, следовательно, неустрашимость перед неприятелем — вот что было решающим во флотоводческом таланте Феодора Ушакова. Подстать флотоводцу были и его матросы. «Я сам удивляюсь проворству и храбрости моих людей, — писал Ушаков. — Они стреляли в неприятельские корабли не часто и с такою сноровкою, что, казалось, каждый учится стрелять по цели». Конечно, такая неустрашимость и спокойствие духа, проявленные участниками боя, говорят о великом примере их предводителя. Русские моряки поняли: где Ушаков — там победа! По своему смирению и отсутствию тщеславия Феодор Ушаков в донесении главнокомандующему не себе приписал успех, но отдал должное мужеству и стремлению к победе своих подчиненных: «Все находящиеся в команде вверенного мне корабля “Святого Павла” господа обер-офицеры и нижних чинов служители каждый по своему званию определённые от меня им должности исполняли с таким отменным старанием и храбрым духом, что за необходимый долг почитаю отнесть им всякую за то достойную похвалу...»

Закончился первый год войны, в который молодой Черноморский флот одержал решительную победу, приведя Оттоманскую Порту «в чрезвычайный страх и ужас». Феодор Ушаков, получив чин контр-адмирала, был назначен командующим Севастопольским корабельным, а затем и всем Черноморским флотом. Князь Григорий Потёмкин писал Императрице: «Благодаря Бога, и флот и флотилия наши сильней уже турецких... Есть во флоте Севастопольском контр-адмирал Ушаков. Отлично знающ, предприимчив и охотник к службе. Он мой будет помощник». А в боевой инструкции князя Потёмкина Феодору Ушакову говорилось: «Требуйте от всякого, чтоб дрались мужественно или, лучше скажу, по-черноморски; чтоб были внимательны к исполнению повелений и не упускали полезных случаев... Бог с вами! Возлагайте твердую на Него надежду. Ополчась Верою, конечно победим. Молю Создателя и поручаю вас ходатайству Господа нашего Иисуса Христа!»

С таковым напутствием служил православный воин Феодор Ушаков, умножая славу любезного Отечества.

В начале июля 1790 года, недалеко от Керченского пролива, произошло очередное сражение, в котором флот под командованием Ушакова вновь одержал блистательную победу. Князь Потёмкин докладывал Императрице: «...бой был жесток и для нас славен тем паче, что жарко и порядочно контр-адмирал Ушаков атаковал неприятеля вдвое себя сильнее… разбил сильно и гнал до самой ночи… Контр-адмирал Ушаков отличных достоинств. Я уверен, что из него выйдет великий морской предводитель…» Екатерина II отвечала: «Победу Черноморского флота над Турецким мы праздновали вчера молебствием у Казанской... Контр-адмиралу Ушакову великое спасибо прошу от меня сказать и всем его подчинённым».

После поражения при Керчи разбросанный по всему морю турецкий флот вновь стал собираться воедино. Султан Селим III жаждал реванша. В помощь своему молодому командующему и другу Гуссейн-паше (который был родственником султана) он дал для верности успеха опытнейшего адмирала Саид-бея, намереваясь переломить ход событий на море в пользу Турции. Но одно дело намерения, а другое — встреча лицом к лицу с православным воинством Ушакова. Утром 28 августа турецкий флот стоял на якоре между Гаджибеем (впоследствии Одессой) и островом Тендра. И вдруг со стороны Севастополя Гуссейн-паша увидел идущий под всеми парусами Российский флот. Появление Ушакова привело турок в чрезвычайное замешательство. Несмотря на превосходство в силах, они спешно стали рубить канаты и в безпорядке отходить к Дунаю. Ушаков, мгновенно оценив ситуацию, подал сигнал флоту «нести все возможные паруса» и, подойдя к противнику на дистанцию картечного выстрела, обрушил на турок всю мощь бортовой артиллерии. Флагманский корабль Ушакова «Рождество Христово» вёл бой с тремя кораблями противника, заставив их выйти из линии. Начавшееся сражение поражало своей грандиозностью. Теснимые русскими, передовые неприятельские корабли принуждены были пуститься в бегство. Флагманский корабль Саид-бея 74-пушечный «Капудания», будучи сильно повреждённым, отстал от турецкого флота. Русские окружили его, но он продолжал храбро защищаться. Тогда Ушаков, видя упорство неприятеля, направил к нему «Рождество Христово». Подойдя на расстояние тридцати сажен, он сбил с него все мачты; затем встал бортом против носа турецкого корабля, готовясь к очередному залпу. В это время «Капудания» спустил флаг.

«Люди неприятельского корабля, — докладывал впоследствии Ушаков, — выбежав все наверх, на бак и на борта, и поднимая руки кверху, кричали на мой корабль и просили пощады и своего спасения. Заметя оное, данным сигналом приказал я бой прекратить и послать вооружённые шлюпки для спасения командира и служителей, ибо во время боя храбрость и отчаянность турецкого адмирала Саид-бея были столь безпредельны, что он не сдавал своего корабля до тех пор, пока не был весь разбит до крайности». Когда русские моряки с объятого пламенем «Капудании» сняли капитана, его офицеров и самого Саид-бея, корабль взлетел на воздух вместе с оставшимся экипажем и казной турецкого флота. Взрыв огромного флагманского корабля на глазах у всего флота произвёл на турок сильнейшее впечатление и довершил победу, добытую Ушаковым при Тендре. «Наши, благодаря Бога, такого перцу туркам задали, что любо. Спасибо Фёдору Фёдоровичу», — так восторженно отозвался на эту победу князь Потёмкин.

Cам же Феодор Ушаков ясно понимал: победы православному воинству дарует Господь и без помощи Божией всё умение человеческое «ничтоже есть». Знал, что в России, на берегу реки Мокши, в Санаксарской святой обители, возносит молитвы о нём старец Феодор, в этот год приблизившийся к исходу от земного своего бытия. По возвращении в Севастополь командующим флотом Феодором Ушаковым был отдан приказ, в котором говорилось: «Выражаю мою наипризнательнейшую благодарность и рекомендую завтрашний день для принесения Всевышнему моления за столь счастливо дарованную победу; всем, кому возможно с судов, и священникам со всего флота быть в церкви Святителя Николая чудотворца в десять часов пополуночи и по отшествии благодарственного молебна выпалить с корабля “Рождества Христова” из 51 пушки».

В 1791 году русско-турецкая война завершилась блистательной победой контр-адмирала Феодора Ушакова у мыса Калиакрия. Это был год, когда Турция намеревалась нанести решительный удар России. Султан призвал на помощь корсаров из африканских владений, прославившихся на Средиземном море под предводительством алжирца Сеит-Али. Тот, польщённый вниманием султана, хвастливо пообещал, что, встретясь с русскими, пойдёт со всеми своими кораблями на абордаж и либо погибнет, либо возвратится победителем, а самого виновника недавних поражений Турции контр-адмирала Ушакова («Ушак-пашу», как звали его турки) приведёт в Константинополь в цепях. Предстояло сражение генеральное, это сознавалось и на нашем флоте. «Молитесь Богу! — писал князь Потёмкин Ушакову. — Господь нам поможет, положитесь на Него; ободрите команду и произведите в ней желание к сражению. Милость Божия с вами!»

В полдень 31 июля на подходах к мысу Калиакрия Ушаков обнаружил турецкий флот, стоявший в линии на якоре под прикрытием береговых батарей. Появление русского флота было для турок полной неожиданностью — их охватила паника [2]. Турки в спешке стали рубить канаты и ставить паруса. При этом несколько кораблей, не справившись с управлением на крутой волне при порывистом ветре, столкнулись друг с другом и получили повреждения. Ушаков, пользуясь неразберихой в стане неприятеля, принял изумительное по находчивости решение и повёл свой флот между турецкими кораблями и безпрестанно палящей береговой батареей, отрезая корабли от берега и выигрывая наветренное положение. Бой разгорелся с потрясающей силою. Боевая линия турок была разбита, их корабли были настолько стеснены, что били друг в друга, укрываясь один за другого. Ушаков на флагманском корабле «Рождество Христово» погнался за пытавшимся уйти Сеит-Али и, сблизившись с ним, атаковал его. При первом же выстреле на алжирском корабле ядром вдребезги разнесло фор-стеньгу, щепа от которой отлетела в Сеит-Али, тяжело ранив его в подбородок. Окровавленный алжирский предводитель, не так давно хваставшийся скорой победой над русскими и пленением Ушакова, был унесён с палубы в каюту. Русские корабли, окружив противника, буквально осыпали его ядрами. Турецкий флот был «совершенно уже разбит до крайности» и в очередной раз бежал с поля боя. Наступившая темнота, густой пороховой дым и внезапное безветрие спасли его от полного разгрома и пленения. Весь турецкий флот, лишившийся двадцати восьми судов, разбросало по морю. Большая часть экипажей была перебита, в то время как на русских кораблях потери были незначительны. А в Константинополе, не имея известий о происшедшем морском сражении, турки праздновали курбан-байрам и радовались; но вскоре «сверх чаяния сия радость обратилась в печаль и страх», вызванные появлением у крепостей Босфора остатков эскадры «славного алжирца» Сеит-Али: вид пришедших пяти его линейных кораблей и пяти других малых судов был ужасен, «некоторые из оных без мачт и так повреждены, что впредь служить на море не могут»; палубы были завалены трупами и умирающими от ран; в довершение всего корабль самого Сеит-Али, войдя на рейд, стал на виду у всех тонуть и пушечными залпами просить о помощи...

«Великий! Твоего флота больше нет», — доложили турецкому султану. Тот был настолько ошеломлён увиденным зрелищем и известием о сокрушительном поражении своего флота, что немедленно поспешил заключить мир с Россией.

29 декабря 1791 года в Яссах был подписан мирный договор. Российское государство укрепило державные позиции на юге, прочно утвердившись на завоёванных берегах Чёрного моря.

За столь знаменитую победу контр-адмиралу Феодору Ушакову пожалован был орден Святого Александра Невского.

Ещё в начале войны Феодор Ушаков принял главное начальство над портом и городом Севастополем. По заключении мира с Турцией он немедленно приступил к починке кораблей, постройке разных мелких судов. По его распоряжениям и при неустанном личном участии на берегах бухт строились пристани. Трудно было с размещением матросов и прочих нижних чинов: они жили в хижинах и казармах, находившихся в низменных местах бухты, где от гнилого воздуха, исходящего от болот Инкермана, люди часто болели и умирали. Феодор Феодорович, как и в период борьбы с чумой в Херсоне, стал принимать самые решительные меры к прекращению болезней. По его приказу осушались инкермановские болота. В удобных, возвышенных и наиболее здоровых местах были построены казармы, госпиталь. Он заботился и об устройстве дорог, рынков, колодцев, снабжении города пресной водою и жизненными припасами… Небольшая соборная церковь Святителя Николая чудотворца, покровителя в море плавающих, была им перестроена и значительно увеличена. Бывало, что из казённых сумм, определяемых на содержание Черноморского флота, те или иные поставлялись несвоевременно — тогда Ушаков выдавал из собственных денег по несколько тысяч в контору Севастопольского порта, чтобы не останавливать производства работ. «Он чрезвычайно дорожил казённым интересом, утверждая, что в собственных деньгах должно быть щедрым, а в казённых скупым, — и правило сие доказывал на деле», — вспоминали о том времени очевидцы.

Освободясь от ратных дел, прославленный адмирал, который «к вере отцов своих оказывал чрезвычайную приверженность», имел возможность теперь более предаваться молитве. Сохранилось драгоценное свидетельство о его жизни в Севастополе, когда он «каждый день слушал заутреню, обедню, вечерню и перед молитвами никогда не занимался рассматриванием дел военно-судных; а произнося приговор, щадил мужа, отца семейства многочисленного; и был исполненный доброты необыкновенной...» В начале 1793 года он призван был Императрицею в Петербург. Екатерина II пожелала видеть героя, стяжавшего такую громкую славу, и «встретила в нём человека прямодушного, скромного, мало знакомого с требованиями светской жизни». За заслуги перед Престолом и Отечеством Екатерина II поднесла ему в дар необыкновенной красоты золотой складень-крест с мощами святых угодников. Подобной награды из Монарших рук не удостаивался ни один военачальник — ни до Феодора Ушакова, ни после него. В том же году ему был пожалован чин вице-адмирала.

В 1796 году на Российский престол вступил Император Павел I. Это было время, когда революционная Франция, поправ законы Божеские и человеческие и умертвив монарха, «обратилась к завоеванию и порабощению соседних держав». Вице-адмирал Ушаков получил приказ привести в боевую готовность Черноморский флот. Сложность обстановки для России заключалась в том, что не было никакой ясности, от какого противника — Турции или Франции — защищать южные рубежи. Франция подстрекала Турцию к войне с Россией, и туркам, конечно же, хотелось возвратить отторгнутые Россией земли; но, с другой стороны, соседство на Балканах с французами становилось для Оттоманской Порты куда более опасным, чем потеря Крыма. Вскоре султан Селим III принял предложение Российского Императора о союзе против Франции и обратился к Павлу I с просьбой о присылке вспомогательной эскадры. В связи с этим вице-адмиралу Ушакову был доставлен Высочайший рескрипт: «Коль скоро получите известие, что французская эскадра покусится войти в Чёрное море, то немедленно, сыскав оную, дать решительное сражение, и Мы надеемся на ваше мужество, храбрость и искусство, что честь Нашего флага соблюдена будет...» В начале августа 1798 года, находясь вблизи Севастопольского рейда с вверенной ему эскадрой, Феодор Ушаков получил Высочайшее повеление «тотчас следовать и содействовать с турецким флотом противу зловредных намерений французов, яко буйнаго народа, истребившего не токмо в пределах своих Веру и Богом установленное правительство и законы... но и у соседних народов, которые по несчастию были ими побеждены или обмануты вероломническими их внушениями...» Взяв курс на Константинополь, российская эскадра скоро приблизилась к Босфору, и этого оказалось достаточным, чтобы Порта немедленно объявила войну республиканской Франции.

Турция встречала русские корабли на удивление дружелюбно. Поразила турок опрятность и строгий порядок, свойственные нашим экипажам. Один из влиятельных вельмож на встрече у визиря заметил, что «двена­дцать кораблей российских менее шуму делают, не­жели одна турецкая лодка; а матросы столь кротки, что не причиняют жителям никаких по улицам обид». И облик, и весь дух русских моряков были удивительны туркам. Российская эскадра пробыла в Константинополе две недели; 8 сентября 1798 года, «дав тур­кам опыт неслыханного порядка и дисциплины», она снялась с якоря и при благополучном ветре напра­вила свой путь к Дарданеллам, к месту соединения с турецким флотом. Главнокомандующим объединёнными силами назначен был вице-адмирал Ушаков. Турки, на собственном опыте зная его искусство и храб­рость, полностью доверили ему свою эскадру, а их коман­дующий Кадыр-бей именем сул­тана обязан был почитать российского вице-адмирала «яко учителя».

Так началась знаменитая Средиземноморская экспедиция вице-адмирала Феодора Ушакова, в которой он показал себя не только как великий флотоводец, но и как мудрый государственный деятель, милосердный христианин и благодетель освобождённых им народов.

Первой задачей эскадры было взятие Ионических островов, расположенных вдоль юго-западного побережья Греции, главный из которых — Корфу, имея и без того мощнейшие в Европе бастионы, был ещё значительно укреплён французами и считался неприступным. Коренные жители занятых французами островов были православными греками, а на Корфу находилась (пребывающая и доныне) великая христианская святыня — мощи святителя Спиридона Тримифунтского. Феодор Ушаков поступил премудро: он, прежде всего, обратился с письменным воззванием к жителям островов, призывая их содействовать в «низвержении несносного ига» безбожников-французов. Ответом была повсеместная вооружённая помощь населения, воодушевлённого прибытием русской эскадры. Как ни сопротивлялись французы, наш десант решительными действиями освободил остров Цериго, затем Занте...

Когда французский гарнизон на острове Занте сдался, то «на другой день главнокомандующий вице-адмирал Ушаков, вместе с капитанами и офицерами эскадры, съехал на берег для слушания благодарственного молебна в церкви Святого Дионисия чудотворца. Звоном колоколов и ружейной пальбой приветствованы были шлюпки, когда приближались к берегу; все улицы украсились выставленными в окнах русскими флагами — белыми с синим Андреевским крестом, и почти все жители имели такие же флаги в руках, безпрестанно восклицая: “Да здравствует Государь наш Павел Петрович! Да здравствует избавитель и восстановитель Православной Веры в нашем Отечестве!” На пристани вице-адмирал принят был духовенством и старейшинами; он последовал в соборную церковь, а после богослужения прикладывался к мощам святого Дионисия, покровителя острова Занте; жители повсюду встречали его с особенными почестями и радостными криками; по следам его бросали цветы; матери, в слезах радости, выносили детей, заставляя их целовать руки наших офицеров и герб Российский на солдатских сумках. Женщины, а особливо старые, протягивали из окон руки, крестились и плакали», — так записывал очевидец.

То же было и при острове Кефалония: «…жители везде поднимали русские флаги и способствовали десантным войскам отыскивать французов, скрывшихся в горах и ущельях; а когда остров был взят, местный архиерей и духовенство с крестами, всё дворянство и жители, при колокольном звоне и пальбе из пушек и ружей, встретили начальника русского отряда и командиров судов, когда они съехали на берег».

Но между тем, с самого начала совместной кампании, особенно когда перешли к военным действиям, выяснилось, что от турецкой вспомогательной эскадры помощи было менее, чем неприятностей и хлопот. Турки, при всех льстивых заверениях и готовности сотрудничать, были настолько неорганизованны и дики, что Феодор Ушаков должен был держать их позади своей эскадры, стараясь не подпускать к делу. Это была обуза, о которой, впрочем, будучи главнокомандующим, он обязан был заботиться, то есть кормить, одевать, обучать воинскому ремеслу, чтоб использовать хотя бы отчасти. Местное население открывало двери русским — и захлопывало их перед турками. Феодору Феодоровичу приходилось непросто, и он проявил много рассудительности, терпения, политического такта, чтобы соблюсти союзные договоренности и удержать турок от присущих им безобразий — главным образом, от необузданного варварства и жестокости. Особенно не нравилось туркам милостивое обращение русских с пленными французами. Когда Феодор Ушаков принял первых пленных на острове Цериго, турецкий адмирал Кадыр-бей просил его о позволении употребить против них военную хитрость. «Какую?» — спросил Ушаков. Кадыр-бей отвечал: «По обещанию вашему, французы надеются отправиться во отечество и лежат теперь спокойно в нашем лагере. Позвольте мне подойти к ним ночью тихо — и всех вырезать». Сострадательное сердце Феодора Ушакова, конечно же, отвергло сию ужасающую жестокость, — чему турецкий адмирал крайне дивился... Но особенно много хлопот доставлял Ушакову хитрый и коварный Али-паша, правитель Янины, командовавший сухопутными турецкими войсками и привыкший безнаказанно безчинствовать на греческом и албанском побережьях.

10 ноября 1798 года Феодор Ушаков в донесении писал: «Благодарение Всевышнему Богу, мы с соединёнными эскадрами, кроме Корфу, все прочие острова от рук зловредных французов освободили». Собрав все силы при Корфу, главнокомандующий начал осуществлять блокаду острова и подготовку к штурму этой мощнейшей в Европе крепости. Блокада, вся тягота которой пала на одну русскую эскадру, проходила в условиях для наших моряков самых неблагоприятных. Прежде всего, последовали значительные перебои с поставкой продовольствия и амуниции, а также и материалов, необходимых для текущего ремонта судов, — всё это по договору обязана была делать турецкая сторона, однако сплошь и рядом возникали несоответствия, происходившие от злоупотреблений и нерадения турецких чиновников. Эскадра была «в крайне бедственном состоянии». Турецкие должностные лица, которые обязаны были предоставить в срок десантные войска с албанского берега общим числом до семнадцати тысяч человек и даже «столько, сколько главнокомандующий от них потребует», в действительности собрали лишь треть обещанного, так что в донесении Государю вице-адмирал Ушаков писал: «Если бы я имел один только полк российского сухопутного войска для десанта, непременно надеялся бы я Корфу взять совокупно вместе с жителями, которые одной только милости просят, чтобы ничьих других войск, кроме наших, к тому не допускать». Помимо неурядиц с союзниками, блокада осложнялась также и упорным сопротивлением французов, да ещё и зима в тот год была необыкновенно сурова на юге Европы. «Наши служители, — писал в донесении Ушаков, — от ревности своей и желая угодить мне, оказывали на батареях необыкновенную деятельность: они работали и в дождь, и в мокроту или же обмороженные в грязи, но всё терпеливо сносили и с великой ревностию старались». Сам адмирал, поддерживая дух своих моряков, подавал пример неутомимой деятельности. «День и ночь пребывал он на корабле своём в трудах, обучая матросов к высадке, к стрельбе и ко всем действиям сухопутного воина... Действовал неусыпно, показывая всегда одинаковое расположение духа: был весел в трудах, как в отдыхе, между христианами и среди магометан, на батареях и в каюте своей; везде виден был откровенный, прямой и великодушный воин, хотя и имел дело с искусным неприятелем, с непросвещёнными союзниками и с коварными народами того края. Все подвиги его носили печать деятельности, усердия, твёрдости и правоты», — писал участник тех событий капитан-лейтенант Егор Метакса. Наконец, всё было готово для штурма, и на общем совете положено было начать его при первом удобном ветре. Войскам дана была боевая инструкция, которую вице-адмирал Феодор Ушаков закончил словами: «...поступать с храбростию, благоразумно и сообразно с законами. Прошу благословения Всевышняго и надеюсь на ревность и усердие господ командующих».

Благоприятный ветер подул 18 февраля, и в семь часов пополуночи начался штурм. Первоначально удар был обрушен на остров Видо, с моря прикры­вавший главную крепость. В описании Егора Метаксы читаем: «Безпрерывная страшная пальба и гром больших орудий приводили в трепет все окрестности; несчастный островок Видо был, можно сказать, весь взорван картечами, и не только окопы, прекрасные сады и аллеи не уцелели, не осталось дерева, которое бы не было повреждено сим ужасным железным градом…» В решительных случаях Феодор Ушаков подавал собою пример: так и теперь, сигналом приказавши всем судам продолжать свои действия, сам подошел вплотную к берегу против сильнейшей батареи французов и через короткое время уничтожил эту батарею, у которой, как выяснилось, в печах было заготовлено множество калёных ядер, и она ими палила. «Турецкие же корабли и фрегаты — все были позади нас и не близко к острову; если они и стреляли на оный, то чрез нас, и два ядра в бок моего корабля посадили...» — писал впоследствии адмирал. «Остров усеян был нашими ядрами, сильною канонадою все почти батареи его истреблены и обращены в прах». В то же время на флагманском корабле «Святой Павел» был поднят сигнал к высадке десанта, заблаговременно посаженного на гребные суда. Под прикрытием корабельной артиллерии десант утвердился между вражескими батареями и пошёл к середине острова. Турки, входившие в состав десанта, озлобленные упорным сопротивлением французов, принялись резать головы всем пленным, попавшимся в их руки. Происходили жестокие сцены, подобные следующей, описанной очевидцем: «Наши офицеры и матросы кинулись вслед за турками, и так как мусульманам за каждую голову выдавалось по червонцу, то наши, видя все свои убеждения не действительными, начали собственными деньгами выкупать пленных. Заметив, что несколько турок окружили молодого француза, один из наших офицеров поспешил к нему в то самое время, когда несчастный развязывал уже галстук, имея перед глазами открытый мешок с отрезанными головами соотечественников. Узнав, что за выкуп требовалось несколько червонцев, но не имея столько при себе, наш офицер отдаёт туркам свои часы — и голова француза осталась на плечах...» Увещания и угрозы не могли привести турок к послушанию; тогда командир русских десантников составил каре из людей своего отряда, чтобы в середине его укрывать пленных, и тем спасена была жизнь весьма многих. Впоследствии, уже пленённые, французские генералы признавались, что «никогда не воображали себе, чтобы русские с одними кораблями могли приступить к страшным батареям Корфы... что таковая смелость едва ли была когда-нибудь видана. Отдавая победителю полную справедливость, французские генералы прибавили, что храбрость есть свойство довольно обыкновенное в солдате, особливо когда видит он необходимость защищать собственное своё бытие, но что они ещё более были поражены великодушием и человеколюбием русских воинов, что им одним обязаны сотни французов сохранением своей жизни, исторгнутой силою от рук лютых мусульман, и что первым для них долгом, возвратясь во отечество, будет всегда и при всяком случае воздавать Российскому воинству всю должную честь и благодарность...

Русские и здесь доказали, — писал Егор Метакса, — что истинная храбрость сопряжена всегда с человеколюбием, что победа венчается великодушием, а не жестокостью, и что звание воина и христианина должны быть неразлучны».

К двум часам пополудни остров Видо был взят. На следующий день, 19 февраля 1799 года, пала и крепость Корфу. Это был день великого торжества Феодора Ушакова, торжества его военного таланта и твёрдой воли, поддержанных храбростью и искусством его подчинённых, их доверием к своему победоносному предводителю и его уверенностью в их непоколебимое мужество. Это был день торжества русского православного духа и преданности Царю и Отечеству. Взятый в плен «генерал Пиврон был объят таким ужасом, что за обедом у адмирала не мог удержать ложки от дрожания рук, и признавался, что во всю свою жизнь не видал ужаснейшего дела». Узнав о победе при Корфу, великий русский полководец Александр Суворов воскликнул: «Ура! Русскому флоту! Я теперь говорю сам себе: зачем не был я при Корфу хотя мичманом?»

На другой день после сдачи крепости, когда главнокомандующему привезены были на корабль «Святой Павел» французские флаги, ключи и знамя гарнизона, он сошёл на берег, «торжественно встреченный народом, не знавшим границ своей радости и восторга, и отправился в церковь для принесения Господу Богу благодарственного молебствия... Радость греков была неописуема и непритворна. Русские зашли как будто на свою родину. Все казались братьями, многие дети, влекомые матерями на встречу войск наших, целовали руки наших солдат, как бы отцовские. Сии, не зная греческого языка, довольствовались кланяться на все стороны и повторяли: “Здравствуйте, православные!”, на что греки отвечали громким “Ура!” Тут всякий мог удостовериться, что ничто так не сближает два народа, как вера, и что ни отдалённость, ни время, ни обстоятельства не расторгнут никогда братских уз, существующих между русскими и единоверцами их…

27 марта, в первый день Святой Пасхи, главнокомандующий назначил большое торжество, пригласивши духовенство сделать вынос мощей угодника Божия Спиридона Тримифунтского. Народ собрался со всех деревень и с ближних островов. При выносе из церкви святых мощей расставлены были по обеим сторонам пути, по которому пошла процессия, русские войска; гробницу поддерживали сам вице-адмирал, его офицеры и высшие чиновные лица острова; святые мощи обнесены были вокруг крепостных строений, и в это время отовсюду производилась ружейная и пушечная пальба... Всю ночь народ ликовал».

Император Павел I за победу при Корфу пожаловал Феодора Ушакова чином адмирала. 14 мая указ был оглашён на эскадре с поднятием на грот-брам-стеньге адмиральского флага и семикратным орудийным салютом. Это была последняя награда, полученная им от своих Государей.

Воздав благодарение Богу, Феодор Феодорович продолжил выполнение поставленных перед ним задач. Требовалось образовать на освобождённых островах новую государственность, и адмирал Ушаков, как полномочный представитель России, не поступаясь своими христианскими убеждениями, сумел создать на Ионических островах такую форму правления, которая обезпечила всему народу «мир, тишину и спокойствие». «Люди всех сословий и наций, — обращался он к жителям островов, — чтите властное предназначение человечности. Да прекратятся раздоры, да умолкнет дух вендетты [3], да воцарится мир, добрый порядок и общее согласие!..» Феодор Ушаков, будучи верным слугой Царю и Отечеству, ревностно отстаивал интересы России, и в то же время как христианин, как человек «доброты необыкновенной», он движим был искренним желанием дать греческому населению — друзьям России, единоверцам, недавним соратникам в освобождении островов «от зловредных и безбожных французов» — спокойствие и благополучие. Так образовалась Республика Семи Соединённых Островов — первое национальное греческое государство нового времени. Феодор Ушаков, показавший здесь себя великим сыном России, говорил впоследствии, что «имел счастие освобождать оные острова от неприятелей, установлять правительства и содержать в них мир, согласие, тишину и спокойствие...» Один из жителей острова Корфу писал в те дни в частном письме: «Поистине благословение Божие, что здесь находится адмирал Ушаков, христианин и прекрасный человек… Поразительно его благочестие, как, впрочем, и других русских. Невероятно, но каждое воскресенье все моряки желают посещать Божественную литургию, для них выделено шесть церквей. Точно также и адмирал ходит к обедне в церковь Святителя Спиридона каждое воскресенье. Мы, покуда здесь остаются русские, живём спокойно…»

В то же время, попущением Божиим, пришлось Феодору Феодоровичу претерпеть великие нравственные страдания. Прежде всего, некоторые турецкие военачальники, разгневанные строгими мерами русского адмирала, решительно пресекавшего жестокости и кощунства турок, грабивших церкви и разорявших иконостасы, начали клеветать на Феодора Ушакова, обвиняя его перед русским посланником в Константинополе В. С. Томарóй в том, что адмирал-де неправильно распределяет между союзными эскадрами призовые, полученные за победу, к тому же присваивая их себе... Честный и нестяжательный Феодор Феодорович должен был объясняться. Со скорбью писал он посланнику: «Я не интересовался нигде ни одной полушкою и не имею надобности; Всемилостивейший Государь мой Император и Его Султанское Величество снабдили меня достаточно на малые мои издержки. Я не живу роскошно, потому и не имею ни в чём нужды, и ещё уделяю бедным, и для привлечения разных людей, которые помогают нам усердием своим в военных делах. Я не имею этой низости, как злословит меня капудан-паша...» И в другом письме: «Все сокровища в свете меня не обольстят, и я ничего не желаю и ничего не ищу от моего малолетства; верен Государю и Отечеству, и один рубль, от Монаршей руки полученный, почитаю превосходнейше всякой драгоценности, неправильно нажитой».

Было и другое: лучшие качества Феодора Ушакова как воина-христианина, например, его милосердие к пленным, входили в конфликт с интересами государственной власти; сколько сердечной боли должен был испытывать адмирал, которому вышеупомянутый В. С. Томарá, называя его «наш добрый и честный Фёдор Фёдорович», препровождал секретное распоряжение, в коем, «при изъявлении душевного почтения к полезным и славным трудам» адмирала, разъяснялось, «что намерение Высочайшего Двора есть стараться чем можно более раздражить взаимно Порту и Францию; следственно, соблюдая с вашей стороны в рассуждении французов правила войны, вообще принятые, не должно понуждать турков к наблюдению их. Пущай они что хотят делают с французами... а вам обременяться пленными не следует и невозможно». И сколько было случаев, подобных этому!

И наконец, положение самой русской эскадры, которой необходимо было продолжать военные действия против французов, оставалось во многих отношениях тяжёлым. Прежде всего, продовольствие, поставляемое турками из Константинополя, было весьма нехорошего качества, да и поставлялось не вовремя; эти «и прочие разные обстоятельства, — писал адмирал, — повергают меня в великое уныние и даже в совершенную болезнь. Изо всей древней истории не знаю и не нахожу я примеров, чтобы когда какой флот мог находиться в отдалённости без всяких снабжений и в такой крайности, в какой мы теперь находимся... Мы не желаем никакого награждения, лишь бы только служители наши, столь верно и ревностно служащие, не были бы больны и не умирали с голоду». Эти его слова, полные скорби и недоумения от происходящего, многого стоят. Что же помогло устоять русским морякам против стольких испытаний? Несомненно, их православный дух, их верность Царю и Отечеству, великий пример главнокомандующего и их всеобщая любовь к нему — «батюшке нашему Фёдору Фёдоровичу». Он всегда учил своих офицеров: «Запомните непреложное правило, что командир над кораблём почитается защитителем других и отцом всего экипажа».

А между тем миссия его в Средиземном море ещё не закончилась. В Северной Италии русские воины под предводительством славного Суворова громили «непобедимую» армию французов. Суворов просил адмирала Ушакова с юга оказывать ему всемерную поддержку. И вот, находясь в теснейшем взаимодействии, они били французских республиканцев на суше и на море. Два великих сына России — они показали всему мiру, что такое русское воинство. Отряды кораблей с десантом стремительными передвижениями по Адриатике и вдоль юго-западных берегов Италии наводили панику на французские гарнизоны. Но и тут не обошлось без козней: интриговали англичане, а их знаменитый контр-адмирал Горацио Нельсон всячески пытался досаждать Ушакову; слава русского флотоводца не давала покоя Нельсону. В переписке со своими друзьями он заявлял, что Ушаков «держит себя так высоко, что это отвратительно». Спокойная учтивость русского адмирала раздражала Нельсона: «Под его вежливой наружностью скрывается медведь...» И наконец, уже с полной откровенностью: «Я ненавижу русских...» Впрочем — чтó англичане! если даже и среди высокопоставленных соотечественников находились такие, кто не скрывал недоброжелательности к адмиралу Феодору Ушакову. Это чувствовал и сам Феодор Феодорович: «Зависть, быть может, против меня действует за Корфу... Что сему причиною? не знаю...» Тем временем десантный отряд русских моряков взял город Бари, где у мощей святителя Николая чудотворца был отслужен благодарственный молебен, затем был взят и Неаполь, а 30 сентября 1799 года русские десантники вошли в Рим.

Неаполитанский министр Мишеру, бывший при нашем отряде, с изумлением писал адмиралу Ушакову: «В промежуток двадцать дней небольшой русский отряд возвратил моему государству две трети королевства. Это еще не всё, войска заставили население обожать их... Вы могли бы их видеть осыпанными ласками и благословениями посреди тысяч жителей, которые назвали их своими благодетелями и братьями... Конечно, не было другого примера подобного события: одни лишь русские войска могли совершить такое чудо. Какая храбрость! Какая дисциплина! Какие кроткие, любезные нравы! Здесь боготворят их, и память о русских останется в нашем отечестве на вечные времена».

Предстояло ещё взятие Мальты, но тут на исходе 1799 года адмирал Феодор Ушаков получил приказ Императора Павла I о возвращении вверенной ему эскадры на родину, в Севастополь...

Он ещё несколько времени провел на Корфу, готовя эскадру к длительному пути, занимаясь делами местного управления, прощаясь с Островами. Он полюбил греков, и они сторицею платили ему тем же; они видели в нём друга и освободителя. «Безпрестанно слышу я просьбы и жалобы народные, и большей частью от бедных людей, не имеющих пропитания...» — и адмирал, будучи печальником народных нужд, старался с помощью Божией, насколько мог, способствовать улучшению их жизни. Жители Республики Семи Соединённых Островов прощались с адмиралом Феодором Ушаковым и его моряками не скрывая слёз, благодаря их и благословляя. Сенат острова Корфу назвал адмирала «освободителем и отцом своим». «Адмирал Ушаков, освободя сии острова геройственною своею рукою, учредив отеческими своими благорасположениями соединение их, образовав нынешнее временное правление, обратил яко знаменитый освободитель всё своё попечение на пользу и благоденствие искупленных им народов». На золотом, осыпанном алмазами мече, поднесённом ему, была надпись: «Остров Корфу — адмиралу Ушакову». На золотой медали от жителей острова Итака — «Феодору Ушакову, российских морских сил главному начальнику, мужественному освободителю Итаки». Столь же памятные и дорогие награды были и от других островов. Но адмирал, слишком хорошо уже узнавший превратности высшей политической жизни, покидал Ионические острова с чувством тревоги за их дальнейшую судьбу. На душе его было скорбно...

26 октября 1800 года эскадра адмирала Феодора Ушакова вошла в Севастопольскую бухту.

В ночь на 11 марта 1801 года заговорщиками был убит Император Павел I. На Российский престол взошёл его сын Александр I. Политика России менялась. При Дворе возобладало мнение о ненужности большого флота для «сухопутной» России. Тогдашний морской министр высказывался о флоте, что «он есть обременительная роскошь», а другой государственный деятель писал: «России нельзя быть в числе первенствующих морских держав, да в том и не представляется ни пользы, ни надобности». Адмирал Феодор Ушаков был переведён в Санкт-Петербург главным командиром Балтийского гребного флота.

В 1804 году Феодор Феодорович составил подробнейшую записку о своём служении Российскому Императорскому флоту, в которой подытоживал свою деятельность: «Благодарение Богу, при всех означенных боях с неприятелем и во всю бытность онаго флота под моим начальством на море, сохранением Всевысочайшей Благости ни одно судно из онаго не потеряно и пленными ни один человек из наших служителей неприятелю не достался».

Обострялись болезни, усиливались душевные скорби. Но не забывал адмирал заботиться о ближних своих: в его дом в Петербурге часто приходили за помощью. Одних он снабжал деньгами, одеждой, за других, особо нуждающихся, ходатайствовал перед более имущими господами. Например, переписываясь с известным благотворителем графом Н. П. Шереметевым, Феодор Феодорович не однажды обращался к нему с просьбами подобного характера: «Зная доброе расположение Ваше к спасительным делам и благодеянию, посылаю к Вашему Сиятельству двух странниц, пришедших из отдалённого края просить позволения о построении храма Божия и устроении жилищ в пользу бедных, увечных и больных... Имею от тамошнего общества об них весьма одобрительное объяснение и похвалу. По их бедности и в знак страннолюбия принял я их и содержу в своём доме…» Кроме того, он взял на себя покровительство и заботу об осиротевших племянниках.

Продолжая нести службу в должности главного командира Балтийского гребного флота, а кроме того ещё и начальника Петербургских флотских команд и председателя квалификационной комиссии «по производству в классные чины шкиперов, подшкиперов, унтер-офицеров и клерков Балтийских и Черноморских портов», образованной при Морском кадетском корпусе, адмирал Феодор Ушаков старался и эти обязанности исполнять с ревностью и усердием, как это вообще было ему свойственно в любом деле. С болью следил он за происходившим в Европе: близился к завершению один из этапов франко-русской войны, готовился мир в Тильзите. Император Александр I сделается союзником Наполеона Бонапарта, а Ионические острова будут переданы «зловредным» французам. Феодору Феодоровичу предстояло пережить и это.

19 декабря 1806 года он подал Императору прошение об отставке: «Душевные чувства и скорбь моя, истощившие крепость сил и здоровья, Богу известны — да будет воля Его святая. Всё случившееся со мною приемлю с глубочайшим благоговением...» Эти слова, венчающие ратный подвиг, славное и многотрудное служение родному Отечеству, свидетельствуют, что непобедимый адмирал исполнен был смирения и покорности воле Божией и благодарения Богу за всё, — это были чувства истинно христианские.

Отойдя от служебных дел, он некоторое время жил в Санкт-Петербурге, продолжая покровительствовать племянникам, и готовился к переезду на постоянное и уже последнее место своей земной жизни. У него было несколько небольших деревень на родине в Ярославской губернии, был участок земли вблизи Севастополя... Душа адмирала, от младенчества взыскавшая Господа, просила покоя, уединения, молитвы. Он принял решение, исполненное глубокого смысла: он избрал для жительства тихую деревню Алексеевку, в Темниковском уезде, вблизи Рождество-Богородичного Санаксарского монастыря, где в годы его ратных подвигов молился о нём его родной дядя — преподобный Феодор. Несомненно, что молитвенное их общение никогда не прерывалось. Потому и устремилась сюда, к святой обители душа адмирала, что здесь подвизался о Господе и упокоился самый духовно близкий ему человек на земле. Монах и моряк — они оба были воинами Христовыми, оба делали одно дело: ревностно служили Господу — на том поприще, на которое Он их призвал.

Перед тем, как окончательно в 1810 году покинуть столицу, Феодор Феодорович, «памятуя час смертный, с каковою незапностью оный приключается», написал завещание. Никогда не имевший семьи и детей, он все небогатые владения передал в собственность племянникам, «которых почитаю я вместо детей моих и о благе их стараюсь как собственный их отец».

Сохранилось свидетельство тогдашнего настоятеля монастыря иеромонаха Нафанаила о завершающем периоде земной жизни Феодора Феодоровича: «Адмирал Ушаков, сосед и знаменитый благотворитель Санаксарской обители, по прибытии своём из Санкт-Петербурга, вёл жизнь уединённую в собственном своём доме, в деревне Алексеевке, расстоянием от монастыря через лес версты три, который по воскресным и праздничным дням приезжал для богомолья в монастырь к службам Божиим во всякое время. В Великий пост живал в монастыре, в келии, для своего пощения и приготовления к Святым Тайнам по целой седмице и всякую продолжительную службу с братией в церкви выстаивал неопустительно и слушал благоговейно; по временам жертвовал от усердия своего обители значительные благотворения; так же бедным и нищим творил всегдашние милостивые подаяния и вспоможения».

Началась Отечественная война 1812 года. На борьбу с Наполеоном поднялся весь народ. В Тамбовской губернии, как и по всей России, создавались ополчения для защиты Отечества. На губернском собрании дворянства, в котором Феодор Феодорович не смог принять участия по болезни, он был избран большинством голосов начальником внутреннего тамбовского ополчения. Предводитель дворянства писал ему: «Долговременная опытность службы Вашей и отличное усердие перед Престолом Российской державы, Вами доказанные, да подадут дворянству твёрдые способы к ревностным подвигам на пользу общую, да подвигнут всех к благодетельным пожертвованиям и да вдохнут готовность в сердце каждого принять участие к спасению Отечества...» «За благосклонное, доброе обо мне мнение и за честь сделанную приношу всепокорнейшую мою благодарность, — отвечал адмирал. — С отличным усердием и ревностию желал бы я принять на себя сию должность и служить Отечеству, но с крайним сожалением за болезнью и великой слабостью здоровья принять её на себя и исполнить никак не в состоянии и не могу». Но, между тем, вместе с темниковским соборным протоиереем Асинкритом Ивановым он устроил госпиталь для раненых, дав деньги на его содержание. Две тысячи рублей им было внесено на формирование 1-го Тамбовского пехотного полка. Всё, что имел, отдавал он «на воспомоществование ближним, страждущим от разорения злобствующего врага...» Ещё в 1803 году им были внесены двадцать тысяч рублей в Опекунский совет Санкт-Петербургского воспитательного дома; теперь он всю сумму с причитающимися на неё процентами передал в пользу разорённых войной. «Я давно имел желание все сии деньги без изъятия раздать бедствующим и странствующим, не имеющим жилищ, одежды и пропитания». Не только крестьяне окрестных деревень и жители города Темникова, но и из отдалённых мест приезжали к нему многие. Со страдальцами, лишившимися имущества, делился он тем, что имел; обременённых скорбию и унынием утешал непоколебимою надеждой на благость Небесного Промысла. «Не отчаивайтесь! — говорил он. — Сии грозные бури обратятся к славе России. Вера, любовь к Отечеству и приверженность к Престолу восторжествуют. Мне немного остаётся жить; не страшусь смерти, желаю только увидеть новую славу любезного Отечества!»

Остаток дней своих, по словам того же иеромонаха Нафанаила, адмирал провел «крайне воздержанно и окончил жизнь свою как следует истинному христианину и верному сыну Святой Церкви 1817 года октября 2-го дня и погребён по желанию его в монастыре подле сродника его из дворян, первоначальника обители сия иеромонаха Феодора по фамилии Ушакова же».

Отпевал Феодора Феодоровича в Спасо-Преображенской церкви города Темникова протоиерей Асинкрит Иванов, который за день до кончины праведника, в праздник Покрова Пресвятой Владычицы нашей Богородицы, принимал его последнюю исповедь и причащал Святых Таин. Когда гроб с телом усопшего адмирала, при большом стечении народа, был вынесен на руках из города, его хотели положить на подводу, но народ продолжал нести его до самой Санаксарской обители. Там встретила благоверного воина Феодора монастырская братия. Феодор Феодорович был погребён у стены соборного храма, рядом с родным ему преподобным Старцем, чтобы быть им отныне вместе навеки.

После праведной кончины Феодора Феодоровича прошло почти два столетия. Его подвижническая и высокодуховная жизнь, его добродетели не были забыты в родном Отечестве. Его заветами жили русские воины и флотоводцы, ученики и продолжатели его идей и идеалов преумножали славу Русского флота.

Когда наступили времена гонений на Русскую Православную Церковь, Санаксарский монастырь, где упокоился Феодор Феодорович, был закрыт. Часовня, выстроенная над его могилой, была до основания разрушена, честные останки праведника были осквернены безбожниками.

В годы Великой Отечественной войны 1941—1945 годов воинская слава Феодора Феодоровича Ушакова была вспомянута, его имя, наряду с именами святых благоверных князей Александра Невского и Димитрия Донского и великого русского полководца Александра Суворова, вдохновляло к подвигу защитников Родины. Были учреждены орден и медаль адмирала Ушакова, которые стали высшими наградами для воинов-моряков.

Отныне могила Феодора Ушакова и, как следствие, весь Санаксарский монастырь находились под присмотром государственной власти, и это предотвратило разрушение чтимой праведником обители.

В 1991 году Санаксарский монастырь был возвращён Русской Православной Церкви. Почитание воина-христианина год от году возрастало. На его могиле служились панихиды, многочисленные паломники — духовенство, монашествующие, благочестивые мiряне, среди которых часто можно было видеть воинов-моряков, — приходили поклониться Феодору Феодоровичу Ушакову, светлый облик которого оказался необычайно близок и воинству, и народу, побуждая к столь же ревностному служению военному и гражданскому, «дабы увидеть новую славу любезного Отечества».

Синодальная комиссия по канонизации святых Русской Православной Церкви, внимательно изучив его подвижнические труды в служении Отечеству, благочестивую жизнь, праведность, милосердие и самоотверженный подвиг благотворительности, не нашла препятствий к канонизации, и в декабре 2000 года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II благословил прославить адмирала Российского флота Феодора Ушакова в лике праведных местночтимых святых Саранской епархии.

Прославление, которое возглавил митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл (ныне Святейший Патриарх Московский и всея Руси), состоялось 5 августа 2001 года в Рождество-Богородичном Санаксарском монастыре при участии иерархов Русской Православной Церкви, представителей государственной власти, высшего командования Военно-Морским Флотом России и Украины, при многотысячном стечении паломников — и прошло с необычайным духовным подъёмом. Российский флот, боголюбивое Российское воинство обрели небесного предстателя и ходатая перед Престолом Божиим о многострадальном Отечестве нашем.

В 2004 году на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви принято решение об общецерковном почитании праведного воина Феодора, непобедимого адмирала Российского флота.

Святые мощи праведного воина Феодора Ушакова находятся в соборном храме Рождества Богородицы Санаксарского монастыря.

Дни памяти святого праведного воина Феодора Непобедимого

• 23 июля/5 августа — прославление
• 2/15 октября — блаженная кончина

Словарь исторических, военных и морских терминов

Аборда́ж — способ ведения морского боя кораблями гребных и парусных флотов: сближение с противником вплотную с одновременным обстрелом его из всех видов оружия, сцепление с ним и высадка абордажной команды с целью захвата корабля и уничтожения противника в рукопашной схватке.

Аванга́рд — передовая часть боевого порядка флота или эскадры.

Адмира́л — от арабского «амир аль» — владыка на море. В Европе вошло в употребление в XII веке, в России с 1699 года; было установлено три адмиральских чина: адмирал, вице-адмирал и контр-адмирал.

Адмиралте́йств-колле́гия — высший орган управления в Российском Флоте. Учреждена Царём Петром I в 1718 году, ведала вооружением, комплектованием, строительством, снабжением кораблей и судов, подготовкой морских специалистов. При Императоре Александре I заменена Морским министерством.

Адмиралте́йство — место строительства, вооружения и ремонта судов, расположенное на берегу моря или реки и имеющее необходимые сооружения: верфи, мастерские, склады, подъездные пути и т. д.

Бак — носовая часть верхней палубы корабля.

Визи́рь — чиновник высшего ранга в султанской Турции, главнокомандующий армией.

Гва́рдия — отборная часть войск. В древнее, дохристианское время появилась в виде отрядов телохранителей монархов и полководцев. В России первые полки Лейб-Гвардии (с немецкого «лейб» — тело), Преображенский и Семёновский, созданы Царём Петром I в 1690 году. На гвардию возлагались наиболее сложные задачи в ходе военных действий. Пользовалась немалыми преимуществами в сравнении с армейскими частями.

Геро́льдия — образована Императором Петром I в 1722 году для ведения всех дворянских дел, в том числе для наблюдения за неукрывательством дворян от службы, для чего все дворянские юноши по достижении определённого возраста должны были являться в Герольдмейстерские конторы Сената для смотра.

Грот-ма́чта — вторая мачта от носа корабля.

Грот-брам-сте́ньга — верхняя часть грот-мачты.

Каде́т — воспитанник младших классов Морского и других кадетских корпусов.

Кампа́ния морска́я — период плавания флота в мирное время, а в военное, как оперативный термин, — совокупность операций на морском театре боевых действий.

Капуда́н-паша́ — титул главнокомандующего турецким флотом.

Каре́ — боевой порядок пехоты, представлявший собою квадрат, каждая сторона которого была развёрнутым вовне строем.

Карте́чь — артиллерийский снаряд для поражения открытой живой силы противника и оснастки парусных кораблей на близком расстоянии (до 300 метров). Поражающие элементы (камни, куски железа, чугунные и свинцовые пули), уложенные в железный или картонный корпус, при выстреле силой инерции разрывали корпус и снопом вылетали за дульный срез ствола.

Клерк — служащий портовой конторы.

Кома́нда — нижние чины экипажа корабля.

Кора́бль (лине́йный корабль) — трёхмачтовое парусное судно с вооружением 50—120 пушек, расположенных на двух-трёх орудийных палубах, предназначался для сражения в «линии баталии» (т. е. в боевой линии) и являлся основным классом кораблей. Способ ведения боя линейных кораблей дал название линейной тактики.

Корса́ры — морские разбойники, пираты, нападавшие на торговые суда и прибрежные города, а также лица, владевшие собственными кораблями и получившие во время войны от правительства одной из враждующих сторон  разрешение на захват и уничтожение судов противника и нейтральных стран, занимавшихся перевозкой грузов неприятельским государствам.

Ми́чман — первый офицерский чин, дававшийся гардемаринам (старшеклассникам Морского кадетского корпуса), совершившим на море две летние кампании и сдавшим выпускные экзамены. Соответствовал чину поручика в армии.

Морско́й ко́рпус — привилегированное военно-учебное заведение Императорской России, готовившее для флота строевых корабельных офицеров. Ведёт своё начало от Школы математических и навигационных наук, основанной Царём Петром I в Москве в 1701 году, которая с 1715 года стала подготовительным классом для созданной в Санкт-Петербурге Морской академии. В 1752 году Морская академия была преобразована в Морской корпус, наименование которого неоднократно менялось: Морской Шляхетный кадетский корпус (1752), Морское училище (1867), Морской кадетский корпус (1891), Морской корпус (1906). Курс обучения включал кадетские и гардемаринские классы и продолжался 4—6 лет. Принимались в Морской корпус главным образом дети дворян.

Ма́чта — на судах парусного флота вертикальная (иногда слегка наклонная) деревянная конструкция, возвышающаяся над верхней палубой и служащая для постановки парусов. Первая от носа корабля мачта называется фок-мачта, вторая — грот-мачта (у многомачтовых судов их может быть 2—3, отличаются порядковым номером), последняя (ближайшая к корме) — бизáнь-мачта. На крупных парусных судах мачты обычно составные и делаются из трёх частей: нижняя мачта (проходит через палубу и крепится к килю), выше её — стеньга, далее брам-стеньга.

Наве́тренное положе́ние — положение эскадры, идущей попутным ветром в атаку на противника. В парусном флоте занять наветренное положение («захватить ветер») по отношению к противнику имело огромное значение, т. к. создавало выгодные условия для ведения морского боя: инициатива в определении времени атаки и дистанции боя принадлежала тому, кто «выигрывал ветер».

Навига́ция — наука о способах выбора пути и методах определения места и перемещения корабля в море с учётом решаемых им задач и влияния внешней среды (ветра, течений, волнения и др.).

По́рта (Блиста́тельная, Высо́кая, Оттома́нская) — принятые в Европе названия правительства султанской Турции.

Ранго́ут — круглые деревянные приспособления (мачты, стеньги, реи и проч.) для постановки и растягивания парусов.

Рейд — водное пространство у морского берега, удобное для стоянки судов.

Рескри́пт — послание Монарха на имя своего подданного (чиновника или военачальника) с каким-либо предписанием, объявлением о награде, выражением благодарности и т. п.

Сена́т — высшее законодательное и судебно-административное учреждение Императорской России.

Сте́ньга — часть рангоута, служащая продолжением мачты вверх.

Султа́н — титул монарха в Турции и некоторых других мусульманских странах, а также лицо, носящее этот титул.

Такела́ж — общее наименование всех снастей, составляющих вооружение (оснастку) судна и служащих для укрепления рангоута, управления им и парусами. Такелаж подразделяется на бегучий (подвижные снасти) и стоячий (неподвижные снасти).

Тракта́т — международный договор, соглашение.

Фла́гман — адмирал, командующий флотом, эскадрой или отрядом кораблей.

Фла́гманский кора́бль — корабль, на котором находится флагман и держит свой флаг, а ночью в мирное время на ходу и на якоре флагманский корабль дополнительно несёт на грот-мачте флагманский огонь.

Фок-ма́чта — первая мачта от носа корабля.

Фор-сте́ньга — стеньга на фок-мачте.

Фрега́т — трёхмачтовое судно с вооружением до 50 пушек, расположенных на одной или двух орудийных палубах.

Шебе́ка — парусно-гребное трёхмачтовое судно с косыми парусами, вооружением до 50 пушек малого калибра, использовалось для посыльной службы, транспортных целей и военных действий.

Шки́пер — ответственный за палубное имущество: якоря, цепи, тросы, брезент, предметы снабжения шлюпок, такелаж, инструмент, ветошь и т. п.

Шля́хетство — общее название российского дворянства XVIII—нач. XIX в.

Шху́на — судно с 2—3 наклонными мачтами и косыми парусами, с вооружением до 16 пушек, использовалось для посыльной службы.

Экипа́ж — весь личный состав корабля, включая командиров.

Экспеди́ция — поход соединения сухопутных войск или сил флота для решения военно-политических задач.

Эллинг — крытое сооружение на берегу моря или реки для постройки кораблей и судов (часть верфи).

Эска́дра — отряд военных кораблей и судов, находящихся в совместном плавании или экспедиции под командованием флагмана.

Источники для составления жития

1. Ганичев В. Н. Святой праведный Феодор Ушаков. М., 2005.

2. «Записки флота капитан-лейтенанта Егора Метаксы…» Петроград, 1915.

3. Ильинский В. П. Адмирал Ф. Ф. Ушаков. К 100-летию со дня смерти //Морской сборник, 1919. № 3—8.

4. Овчинников В. Д. Святой адмирал Ушаков. М., 2003.

5. Скаловский Р. К. Жизнь адмирала Фёдора Фёдоровича Ушакова. СПб., Русская симфония, 2006.

6. Ушаков Ф. Ф. Документы. Материалы для истории русского флота: В 3-х т. М., 1951—1956.

7. Военно-морской словарь. М., Военное издательство, 1990.