Схиигумен Иероним Верендякин

Слухом земля полнится. В 90-е годы прошлого столетия многие были наслышаны о некоем благодатном старце, обитающем в Санаксарском монастыре. Вдохновлённые рассказами бывалых паломников люди приезжали в эту запрятанную в мордовских лесах обитель, притекали к старцу и тоже в свою очередь попадали под обаяние его личности, прилеплялись к нему, становились духовными чадами.

Ибо духовные дары схиигумена Иеронима в наше рациональное время кажутся невероятными. По его молитвам исцелялись многие безнадёжные больные, в том числе и бесноватые. Ему были открыты тайные помышления человека. Он мог взглянуть на человека и сразу определить его болезнь – как физическую, так и духовную. Диву даёшься, слушая рассказы его духовных чад о самых разнообразных чудесах, во множестве происходивших по молитвам старца.

Хотя все старцы учат практически одному и тому же, однако нет двух одинаковых старцев. Благодатная сила Божия в каждом из них преломляется по-своему. Через них Господь являет нам многообразие проявлений любви и послушания Ему.

В нашем повествовании о санаксарском старце схиигумене Иерониме мы намерены идти не по пути перечисления и описания всех его чудотворений, а по пути выявления индивидуальных черт его изобилующей Благодатию праведности, что кажется нам занятием гораздо более плодотворным: гораздо интереснее и назидательнее вглядываться в то, как человек – один из нас – шёл той дорогой, которая достигает горизонта запредельности.

«Батюшка Иероним, – говорит наместник монастыря архимандрит Иннокентий (Руденко), – был как сосуд Божественной благодати, полный, плещущийся на всех. Любовь, милостивость, кротость, смирение, забота о каждом – вот то, что запомнилось нам в его светлом образе. И как тогда мы его любили, так и сейчас. О Батюшке самое большое впечатление – он был кротким и вместе с тем богомудрым. И всегда радостным!

Как в духовной жизни, так и во всей остальной жизни он был для нас во всём примером. Мы отмечали в Батюшке много такого, что обнаруживало его как человека неотмирного. Когда, бывало, на исповеди мы задавали ему какие-то вопросы, ответ всегда был такой, о котором я бы дерзнул сказать, что ответ этот был – из Царства. Батюшка жил жизнью духовной, и всех всегда наставлял словами Христа: “Ищите прежде Царства Божия и правды Его, и всё остальное приложится вам”».

В этих словах отца наместника – весь Батюшка, главные его духовные черты: кроткий, богомудрый, радостный, смиренный, утешительный, неотмирный, любвеобильный. Об этих и о других свойствах Батюшки будет более подробно рассказано ниже.

Мы вполне отдаём себе отчёт в том, что поскольку старец был поистине человеком Божиим, свидетельство о нём в идеале должно составляться лицами хотя бы отчасти приблизившимися к нему по своему духовному устроению, ибо «духовный судит о всём, а о нём судить никто не может» (1 Кор. 2:15). Посему наше повествование составлено как коллективное свидетельствование, в котором из отдельных фрагментов должен сложиться целостный образ схиигумена Иеронима. И пусть читатель сам судит, какие из названных отцом наместником качеств старца были ему даны Господом от рождения, что пришло от воспитания, а какие из них он стяжал в своём духовном подвиге.

Имя схиигумена Иеронима навсегда связано с Санаксарским Рождество-Богородичным монастырём. Расположенный в мордовской глубинке, в красивейшем живописном месте, вдали от населённых пунктов, он поражает, прежде всего, своей тишиной и уединённостью. Здесь нет той обычной суеты, которой отличаются сегодня все большие монастыри… Ближайшие населённые пункты – небольшой провинциальный городок Темников, деревня Алексеевка да село Старый Город – расположены на некотором почтительном расстоянии от монастыря. А вокруг всё – леса, леса…

Эта небольшая и по-домашнему уютная обитель сразу располагает всякого вновь прибывшего сюда своим гостеприимно-благожелательным нравом.

В Санаксаре мощами пребывают три составляющих его славу святых: два Феодора (Ушаковы: праведный воин и его дядя-монах, преподобный), а также преподобноисповедник Александр.

Преподобного Феодора монастырь почитает как восстановителя Санаксара и как одного из возобновителей старчества на Руси;

прославленный Церковью адмирал, праведный воин Феодор Ушаков, провёл у монастырских стен последние годы жизни и своими мощами стал в богоборческие годы фактическим охранителем монастыря;

преподобноисповедник Александр был последним игуменом обители, много претерпевшим в годы гонений на Церковь и верующих.

В наше время, когда в монастыре жил старец Иероним (1991–2001), сюда ежедневно приезжало большое множество паломников. И все стремились попасть к старцу: монашествующие и миряне, простецы и интеллектуалы, верующие и ищущие веру. Всем были нужны его святые молитвы, слова наставления и утешения. И Батюшка всем помогал: больных врачевал, скорбящих утешал, заблудших наставлял, слабых в вере укреплял и всех вместе направлял ко спасению. Он был духовником монастыря. За десять лет жизни в обители о. Иероним приобрёл всероссийскую известность как старец и духовный учитель. Его духовные чада – монашествующие и мирские – с любовью рассказывают о нём на страницах этой книги.

К сожалению, в наше время старчество – явление чрезвычайно редкое. Многие из духоносных старцев, хорошо известных нынешнему поколению православных, ушли на рубеже ХХ–ХХI веков. Потому так важно и поучительно проследить подвижнический путь о. Иеронима, одного из недавно почивших старцев… Одного из последних…

Часть I

Линия жизни

Деревенское детство

В 1931 году в глухой мордовской деревеньке Малые Ичалки родился мальчик, которого окрестили Иоанном в честь святого пророка Иоанна Предтечи.

В годы Ваниного детства деревня Малые Ичалки была небольшим поселением, окружённым дремучими лесами. Хотя родители Вани, как и все жители деревни, были мордвинами, говорящими на эрзя, он с детства хорошо знал оба родственных языка, на которых говорит мордовский народ – и эрзянский, и мокшанский.

Время было советское, сталинское, колхозное. Люди в деревне жили трудно, бедно. Семьи вокруг все многодетные. Вот и в семье Верендякиных у Елизаветы Степановны (1902–1970) и Якова Александровича (1901–1979) родилось двенадцать детей, из которых выжило только шестеро: Анна, Иван, Евдокия, Мария, Александр и Вера – два брата и четыре сестрёнки. Остальные ещё маленькими скончались в голодные тридцатые годы.

Храма в Малых Ичалках не было, и в большие праздники мать отправлялась на службу за много километров пешком в большое село Ичалки, где была церковь. Но чаще молиться ходили к трём монахиням – Марии, Евдокии и Елизавете, что жили напротив, через дорогу. Были они духовными дочерьми местного иеромонаха-подвижника, ныне прославленного как преподобный Филарет Ичалковский (|1913). На всю жизнь запомнил о. Иероним их рассказы о своём духовном отце. Он любил слушать эти рассказы и постепенно проникался большой любовью к преподобному.

Слепенькую монахиню Марию, старшую из троих, в семье Верендякиных звали тётей Машей, а селяне – архиерейской женой. Рассказывали, что ослепла она от слёз: когда-то была она попадьёй, а когда мужа-священника как «чуждый элемент» арестовали и приговорили к отправке в лагеря, откуда обычно не возвращались, тот, прощаясь, благословил жену принять монашество. Вот и вышло так, что когда, отбыв назначенный срок, муж против тогдашнего обыкновения остался жив и вернулся домой, Мария уже была монахиней. Тогда и он принял постриг и стал иеромонахом, а потом и епископом. Потому-то тётю Машу и называли архиерейской женой. Маленький Ваня любил её как родную, помогал, как мог во всём и водил, куда ей было надо: на кладбище, в церковь ли. По свидетельству батюшкиной дочери Надежды, тётя Маша была монахиней высокой духовной жизни, настоящей подвижницей, она передала отроку Ивану весь багаж своих знаний и очень повлияла на его духовное становление. Эта незрячая подвижница, будучи прозорливой, предрекла однажды, обращаясь к матери Ивана:

– Лиза, знай: Ваня твой Богу служить будет!

Война началась, когда Ванюшке было девять лет. Отца мобилизовали, но отправили не на фронт, а на шахты под Тулой – стране требовалось много угля. Сорокалетняя колхозница Елизавета Верендякина осталась одна с малыми детьми на своём бедном крестьянском хозяйстве. Жить было тяжело – одевать детей не во что, дом отапливать нечем, кормить детей тоже нечем. Дети рано взрослели, рано включались в труды по хозяйству. Приходилось и по дому все работы выполнять, и в колхозе свои детские трудодни отрабатывать. Но поскольку все вокруг жили так же трудно и другой жизни просто не знали, никто не унывал и не роптал.

Летом мать часто ходила с детьми в лес по грибы, по ягоды. Что-то сушили и солили на зиму, но большую часть продавали, а вырученные деньги отсылали отцу на шахту. Ему там приходилось нелегко – работа и тяжёлая, и опасная, а питание крайне скудное. Руководство шахты Якова Александровича очень уважало: не имеющий специальной квалификации, он был назначен горным мастером. Да и после войны ценного работника Якова Верендякина долго не отпускали и уговаривали остаться работать на шахте, сулили обеспечить его с семьёй хорошим жильём…

По вечерам, перед сном, мать становилась перед иконами на колени, ставила рядом детей, и они молились Богу. Молились об отце, о том чтобы он скорее вернулся домой, о том, чтобы кончилась война, о том, чтобы Господь и Его Пресвятая Матерь не оставляли своим попечением их семью.

Мама была очень набожная, жизнь вела аскетическую. Батюшка так рассказывал о ней:

«Когда вставала – мы не знали. Знали только, что она уже помолилась, всё приготовила. Помню, с армии пришёл, присел на лавку, где мама спала, а там под покрывальцем – что такое? Я его откинул, гляжу – полешки лежат!

– Мама! Что это?

– Это я сушу, Ванечка, сушу!»

Однажды, когда Ваня с мамой трудились на своём дворе, неожиданно всё вокруг озарилось таким ярким светом, что в этом свечении ничего не было видно. «Даже страх, – говорил Батюшка, – напал тогда на меня. Я на колени упал, голову закрыл. Сколько это продолжалось, не знаю. Мама меня подняла, обняла и говорит:

– Ванечка! Ванечка! К нам Архистратиг Михаил приходил! Ты только никому не сказывай, покуда я жива».

Тут надо сказать, что ичалковский храм был посвящён Архистратигу Михаилу, и Архангела в семье почитали как своего небесного покровителя и всегда молились ему с большой любовью и особым прилежаньем.

Батюшка часто рассказывал о матери ещё один примечательный случай. Однажды, когда он, девятилетний, пришёл из школы, нужно было сходить в лес за хворостом. Зима, темнеет рано, а надо ещё успеть до лесу добраться, хворосту насобирать, уложить, увязать на саночках и обратно вернуться – это занимало часа два, а то и больше. Ваня наскоро покушал, и мама говорит:

– Давай, Ванюша, я тебя перекрещу, и беги, а доро1гой читай «Богородицу».

А бежать-то неблизко. Надо было спуститься к реке и потом по льду через Алатырь – на тот берег.

«Я сани взял, – рассказывал Батюшка, – “Богородицу” читаю, бегу под горку, там – в лес… Набрал хворосту, перевязал, вернулся домой, поставил сани, в дом захожу, а мама и говорит:

– Ванюша, так ты иди быстрее, уже темнеть скоро начнёт!

– Мама, а я уже сходил.

Она выходит, видит сани, хворост… Обняла меня, прижала к себе и говорит:

– Ванюша, никому не сказывай, покуда не умру!

Вот что значит материнское благословение! Время остановилось! Я только вышел и тут же зашёл. И уже готово всё!» – заключал Батюшка свой рассказ.

В отличие от своих сестёр и брата учиться Ваня не любил – был слишком живой натурой. Бывало, сошьют ему сумку-ранец для учебников, а он сядет на неё и катается с горки. Книжки выпадают, рассыпаются…

Дядя его, учитель, идёт из школы, видит эту картину и говорит:

– Ваня, Ваня! Что ж из тебя получится? Все учатся, а ты на ранце катаешься!

А Ваня отвечает:

– А мне не надо. Я попом буду.

Все над ним тогда смеялись, а ведь кто знает, может быть, так Господь отводил Ванину чистую душу от школьной богоборческой пропаганды.

Очень любил Ваня своих сестрёнок и, как мог, оберегал их. Взять хотя бы ту же заготовку хвороста. Зимой за ним постоянно приходилось бегать в лес, так как заготовленных дров на всю зиму никогда не хватало, хотя вокруг – массивные леса. Но рубить в лесу деревья на дрова не разрешалось. Выручал хворост. Снабжать дом хворостом было обязанностью детей. Они брали большие сани, сшитые матерью мешки, Ваня вместо савраски впрягался в повозку и вёз девчонок в лес. Дружно собирали хворост и в мешках укладывали на сани. Сверху на возу усаживались сёстры, и Ваня вёз их домой.

– Ваня, чего ты их везёшь? Тебе ж и так тяжело! – бывало, скажет кто-то из встретившихся сельчан.

– Ничего, мне нетрудно, они ведь устали!

«Эх, Ваня-простота! Ты ж ведь больше их устал!» – вздохнёт, оглянувшись, сердобольный встречный.

Ваня и соседкам-монашкам с хворостом всегда помогал, с ними тоже ходил в лес: и наберёт, и увяжет, и назад доставит. А потом только себе начинал собирать. Похоже, он с детства не ведал того, как это – жить для себя, а если и добрым быть – то лишь по остаточному принципу. В него словно бы с рождения был вложен алгоритм: жить – чтоб всем помогать, всех радовать и утешать. При этом он был настолько добродушным и бесхитростным (таких в народе величают простаками), что те, кто с готовностью пользовался его добротой, часто вели себя с ним так, будто он и впрямь им кругом должен.

Хотя на игры, без которых немыслимо детство, у Вани с сёстрами досуга не было, однако – дети есть дети – подчас они свои труды облекали в форму игры. А то и просто, устав от монотонных дел, начинали шалить. Так случилось и в тот раз, о котором вспоминает сестра Батюшки, Мария Яковлевна. Расшалившись во время колхозных работ – дети тогда копали землю – одна девочка, Тамара, нечаянно сломала Ване руку. Увидев, что натворила, и испугавшись, она со страхом ожидала ответного удара от пострадавшего. Ваня же, закусив от боли губу, молчал. Когда, не дождавшись ответной реакции, Тамара виновато поплелась назад к своей делянке, её нагнал тихий голос Вани:

– Тамар, возьми мою лопату, она острая!

И в этом был весь Ваня.

Ещё сёстры Батюшки Вера Яковлевна и Мария Яковлевна рассказывают, что не помнят, чтобы брат когда-нибудь унывал, он всегда был весел, любил петь. «Бывало, ходит по двору, делает что-то и всё поёт: “Любо, братцы, любо, любо, братцы жить…”».

Ничто плохое не приставало к Ване. Соседские приятели-мальчишки – те уже и курить научились, и материться, и винцо попивать. А во хмелю драки затевали, и дрались люто, до крови. Сердобольный Ванюшка Верендякин каждый раз разнимал драчунов: вреза1лся между ними, стараясь растащить. Тогда тумаки, предназначенные «неприятельской стороне», сыпались на него. Домой миротворец приходил растерзанный, с подбитым глазом. Сестра Маша увещевала:

– Ляль (так в детстве его называли домашние), чего ты им сдачи не надаёшь? Смотри, завтра у тебя синяк будет под глазом!

Ваня сияет в ответ:

– Я, Маришка, кра-а-сивый, кра-а-сивый буду!

Трудолюбивую и благочестивую семью Верендякиных в деревне очень уважали. В их доме всегда царила любовь, там никогда не было никаких раздоров, никто никогда не слышал даже повышенного голоса.

Поскольку в доме православной литературы в те времена, понятно, не было, а жажда до духовной пищи была большая, Яков Александрович целыми тетрадками красивыми печатными буквами переписывал акафисты, Псалтирь, Евангелие, жития святых. А ещё семья славилась своим гостеприимством, готовностью отдать последнее.

О родителях Батюшки рассказывает его племянница Надежда:

«Наши бабушка с дедушкой святые люди были, ничего не жалели для людей. Вот, помню, однажды приехали какие-то знакомые. Дед пошёл в погреб, принёс ведро грибов, которые сам набрал и засолил, и всё им отдал. А я, маленькая, стою, и мне так жалко было бабушку с дедушкой, думаю: чего ж они-то будут есть? А они вот так всегда: всех угостят, всех накормят – дом открыт был для всех».

Да и всё деревенское окружение отличалось добротой и патриархальным простодушием. Келейник Батюшки иеродиакон Амвросий (Черничук) рассказывает:

«Батюшка часто с большой любовью вспоминал тех людей, которые его сформировали: обоих дедушек, учителей, односельчан-исповедников. Чуть не каждую ночь кого-то из них увозил воронок. Батюшка помнил, как его дедушка Александр встречался по утрам на улице со своим другом, таким же стариком. Увидят друг друга, обнимутся и плачут. Плачут, что они вот и сегодня ещё пока встретились, что они живые… пока живые. “А я, – говорит Батюшка, – стою, смотрю на них и говорю:

– Дедушка, вы что плачете? Вы же взрослые!

А он:

– Ванюша, вырастешь – всё сам поймёшь!”»

Саранск

Повзрослев, Иван уехал в Саранск на заработки. Работать устроился на стройке. Детская бесхитростность и простодушие часто с возрастом уходят, человек матереет, становится осторожнее, дальновиднее, где смолчит, где слукавит. А Иван так на всю жизнь и остался большим ребёнком: чистым душой, бесхитростным, неунывающим.

Везде, где бы ни трудился Иван, он, как и дома, в Малых Ичалках, всегда работал на совесть и другим охотно помогал. На стройке прораб отличал его:

– Я смотрю, Иван, работать ты горазд! Тебе бы учиться надо – из тебя толк выйдет.

И всем бы хорош паренёк, коли бы не «пережиток проклятого прошлого» – в церковь он ходит, темнота деревенская. Однажды, когда Первомай совпал с Пасхой, Иван вместо демонстрации пошёл в церковь. Нарушителя трудовой дисциплины Ивана Верендякина, носителя чуждой идеологии, всем коллективом прорабатывали и даже хотели судить. К счастью, он не был ещё совершеннолетним, и дело обошлось строгим выговором.

Потом была армия. Служить Ивану пришлось в Казахстане, где в ту пору шло освоение целинных земель. После года службы его воинскую часть отправили на строительство железной дороги Москва – Пекин. Там и встретил Иван свою суженую, красавицу Анну Сурай, которая приехала на стройку из Сумской области. Жених он был завидный: высокий, голубоглазый, с густой шевелюрой светло-русых волос, да и по характеру молодец – весёлый, работящий, покладистый. И что особенно привлекло в нём Анну, девушку строгого воспитания, – её Ваня, в отличие от многих других ухажёров, был парень правильный: не пил, не курил и не сквернословил.

В 1956 году Иван и Анна поженились. Обосновалась молодая семья в Саранске, где на первых порах снимали комнату. Через год после женитьбы в семье родилась дочь Люба, а ещё через год, в 1960-м – Надя. (Пройдут годы, и Люба первой в семье примет монашество, а Надя станет многодетной матушкой, у неё с мужем, иереем Стефаном, ныне уже покойным, будет тринадцать детей).

Иван работал на строительстве завода резиновых изделий. В одном из заводских домов (двухэтажных деревянных строений барачного типа) семье была выделена комната. На помощь молодым с Украины приехала тёща, мать Анны. Иван пошёл доучиваться в школу вечерней молодёжи, где и закончил восьмилетку.

Когда завод был построен, Иван остался трудиться здесь же, на новом предприятии. Одно время ответственного, трудолюбивого работника даже поставили работать начальником цеха. Об этом периоде Батюшка рассказывал позднее:

«Тогда у меня были обычные заботы, как у всякого начальника – где достать смазку для станков, запчасти и прочее. Я вспоминал маму, которая, когда мы болели, брала освящённое маслице и им помазывала нас. Вот так и я: набирал в доме маслица и перед работой помазывал станки крестиком. Надо мной смеялись, мол, “полная глупость”. Но результаты всех удивляли: у меня в цеху и план выполнялся, и станки меньше ломались, и, несмотря на отсутствие запчастей, всё работало».

Главный инженер любил его и ценил как работника, и всё чаще стал говорить ему:

– Давай-ка, Иван, поступай в техникум: выучишься, тогда я смогу спокойно уйти на пенсию, на тебя всё оставлю.

И вот руководство завода послало Верендякина Ивана Яковлевича получать техническое образование. Батюшка рассказывал:

«Я документы в техникум отдал, а работу, планы – ничего с меня не снимали и практически на занятиях я не был. Но когда пришло время экзамена, тут, видно, из техникума позвонили на завод, и там на этот день меня освободили и послали на экзамены. А как их сдавать, если я на занятиях не бывал? Вот я пришёл, смотрю: все стоят, повторяют материал по учебникам… Стал я молиться Матери Божией, плакал даже. Как же я всех подведу, опозорю? Стоял за дверью кабинета, где шёл экзамен, и со слезами просил Матерь Божию, чтобы Она помогла мне. Не помню, как я в кабинет заходил, как билет тянул… Вышел отвечать, стал говорить… Говорю, а сам не понимаю, что говорю. Когда закончил, преподаватели меня хвалили. Помню, на доске мне была выставлена “пятёрка”. Так я каким-то чудом сдал экзамен и получил диплом. Получается, что Господь дал мне нужные на тот момент слова, но самому мне не открыл, что же именно я говорил, – видимо, потому, что у меня не было в этом надобности».

Так ли дело было или Батюшка по своему обычному смирению слегка сгущал краски – Бог весть! Один из его племянников, например, рассказывает, что помнит, как дядя Ваня в тот период всегда, когда приезжал к родителям в Ичалки, привозил с собой книжки: техническую литературу, учебники – и в свободную минуту читал их.

Между тем семейная жизнь в доме Верендякиных шла своим чередом. В семье царили мир и согласие. Большую роль в воспитании детей играла тёща. Она была человеком глубоко верующим, позже даже приняла постриг с именем Иулиания.

О. Амвросий рассказывает:

«Батюшка свою тёщу всегда отличал, говорил: “Это особый человек был в нашей семье”. Тёща была строгая, всегда Иисусову молитву читала, а однажды ночью Господь научил её читать Псалтирь: она проснулась и начала читать Псалтирь по-церковнославянски, хотя была неграмотной. Батюшка иногда говорил: “Какая у меня вера? Во-от были верующие!”»

«Однажды, – рассказывает младшая дочь батюшки, Надежда Ивановна, – мне приснился Ангел. Он появился в том углу, где у нас была икона Спасителя. И вот я будто бы вижу там яркий свет, заглядываю за ширму, которая там стояла, а за ней – Ангел, именно такой, как на картинках рисуют! И такой высокий – я даже голову задрала, чтобы взглянуть на него! Ангел на меня так строго посмотрел и говорит:

– Нужно вставать ночью и молиться!

Когда родители пришли, я им всё рассказала, и после этого мы всей семьёй начали вставать по ночам на молитву. Вставали приблизительно в полдвенадцатого и около часа молились.

Вспоминается один удивительный случай. В углу у нас была старинная, потемневшая от времени икона Спасителя. А стол стоял в стороне. Папа всегда читал молитвы у стола. И вот молится он однажды по книжечке и каким-то образом, он даже не понял – как, молитвослов выскользнул из его руки и полетел в угол, к иконе. Его это потрясло. Поразило! Он понял, что Господь показал ему, что надо молиться, глядя на Лик Спасителя, а не куда-то в сторону. После этого мы поставили стол в тот угол, где была икона».

«Отец, – продолжает свой рассказ Надежда Ивановна, – воспитывал нас с сестрой в строгости. При этом он не ругался и как-либо по-другому тоже не наказывал. Строгость его проявлялась в воспитании в нас благочестия.

Время было для верующих трудное. У стен церкви всегда дежурили специальные люди, так что нам, детям, не каждый раз можно было пройти в храм. Но мы всё же старались в большие праздники – на Рождество, на Пасху – быть на службе. Войти в церковь можно было только с родителями, одних не пускали.

От церкви мы жили далеко, на другом конце города, и на ночные службы: Рождественские, Крещенские, Пасхальные – нужно было идти километра три через весь Саранск. Транспорт не ходил. Мы с сестрёнкой едва поспевали за папой. У него был широкий шаг, ходил он быстро, а мы только кричали:

– Папа! Нас подожди!

Он к нам повернётся, видит – мы бежим, и дальше шагает.

Однажды, году примерно в 70-м, папу вызвали в какое-то учреждение и говорят:

– Почему вы заставляете детей молиться?

– Дети, – отвечает папа, – у меня сами молятся. Мы их молиться не заставляем, а учим.

– Как это понять?

– Вы ведь садитесь за стол и учите своих детей, как правильно вести себя за столом. Вот и я так же своим примером их учу, как правильно должен вести себя христианин и дома, и в церкви, и в других местах».

А вот что вспоминает из рассказов Батюшки о том времени протоиерей Александр Малахов:

«Батюшка рассказывал, какие трудности у него были с властями, как его забирали в милицию и допрашивали. А однажды он увидел, что допрашивает его человек непростой, который стал на него особым образом воздействовать. “Я, – говорит, – даже в какой-то момент не помнил себя и чуть было не подписал то, что мне предлагали, но Господь уберёг”».

Между тем Иван на работе был на самом лучшем счету, а когда он и техникум закончил, директор говорит:

– Вот теперь примем тебя в партию, и тогда положение твоё станет устойчивым: будешь начальником цеха на постоянной основе.

Что ж, надо так надо, вступил он в партию. Перед ним отрывалась хорошая перспектива. Но Господь имел о нём совсем другое промышление.

«Снится мне, – рассказывал спустя годы Батюшка монахине Нине, – будто затягивает меня в сеноуборочную такую трубу. Знаете хоть? Во-от такие лопасти зажёвывают сено и силос из него делают. Такой трубища – страх! Вот, будто меня в неё тянет, сейчас зажуёт. О-ой… И вдруг – ясный голос такой, будто дитя изо всех сил кричит, звонко: “Дядя Ваня, спасайся! Дядя Ваня, спасайся!” Он дважды прокричал, а когда я проснулся, голос всё у меня в ушах звенел: “Дядя Ваня, спасайся! Спасайся!! Спасайся!!!”».

Утром Иван положил парторгу партийный билет на стол. Тот стал его ругать, стращать разными карами. Видя, что это не помогает, стал по-хорошему уговаривать его образумиться и забрать документ назад. Но в ответ слышал всё одно и то же: «Мне Господь Свой билет дал».

Не желая ему зла и стараясь избежать неминуемой огласки и скандала, парторг уговорил строптивца не подводить его и забрать партбилет назад. С тем и расстались. Дома Иван с Анной всё же злополучный документ порвали и сожгли.

Мы не знаем, какая подспудная работа шла тем временем в душе у Ивана. Знаем только, что однажды его посетило ещё одно видение, о котором он также рассказывал позже своим духовным чадам. Явились ему будто бы два апостола и стали обсуждать его дальнейший путь. Один говорил: «Ему нужно быть монахом». Другой возражал: «Нет, у него же семья, он должен стать священником». Сошлись на том, что сначала он должен стать священником, а позже – и монахом.

Так в душе Ивана вызревало важное решение – решение, которое не так легко было принять и осуществить в те годы человеку, обременённому семьёй, имеющему дочерей-школьниц. Толчком для решительного шага стало событие, о котором рассказывает батюшкин келейник о. Амвросий:

«На Пасху на заводе всегда устанавливали рабочий день, а он старался в этот день не работать. Вот он, как обычно в Пасху, сходил сначала в храм на праздничную службу и после пришёл на завод. А тут его начальник уже поджидает. “Иду я по двору, – рассказывал Батюшка, – и он на меня летит! Думаю: ну, щас шибанёт меня, точно. Подбежал он ко мне, весь трясётся, а я ему:

– Христос воскресе!

И тут с начальником что-то сделалось: он в ответ воздух глотает, а сказать ничего не может, будто язык у него отнялся. Багровеет, зеленеет, пытается что-то сказать и не может, только пучит глазами. Потом очухался и еле выговорил:

– А мне что отвечать?

– Воистину воскресе!

И он раз – и осел! А потом:

– Пиши заявление об уходе!

И я написал заявление директору завода: “Прошу уволить меня с занимаемой должности в связи с переходом на работу в церковь”.

Тот, не глядя, подписал, а потом прочитали – вот скандал был!”»

Уволившись с завода, Иван устроился сторожем в саранский Иоанно-Богословский собор.

Деревенский поп

1975–1979. В 1975 году, 6 апреля, Иван Яковлевич Верендякин был рукоположён в диакона, а на Благовещение – в иерейский сан. И сразу же его назначили настоятелем Покровской церкви села Спасское Рузаевского района. Храм этот, закрытый в 20-е годы, был вновь открыт в послевоенном 1946 году. С того времени он поддерживался в относительно хорошем состоянии и имел свой устоявшийся приход, костяк которого составляли клирошанки-монахини, прибившиеся к единственной действующей в районе церкви и осевшие в Спасском.

Здесь, в Спасском, за четыре года служения о. Иоанн прошёл хорошую иерейскую школу. Непросто пришлось ему тут на первых порах. Проповедей он не знал, в службе путался, в словах сбивался, и все богослужебные навыки приходилось ему осваивать на ходу, в процессе службы.

«Батюшка рассказывал, – повествует о. Амвросий, – как он пошёл первый раз кадить. Кадилом зацепился за подсвечник, а тот, здоровый такой был, старинный, упал. Стук, грохот!.. Испуганные старушки-клирошанки выбежали из-за клиросной перегородки узнать, что случилось. Одна старенькая монахиня, Татьяна-сладкопевучая, за голову хватается и громко так говорит:

– Это где нам такое чудо откопали?

Батюшка – ей:

– Не откопали! Меня к вам архиерей отправил.

Певчие тогда – к архиерею:

– Владыко святый! Ты нас совсем не любишь! Что ж ты к нам такого непутёвого батюшку направил? Найди уж нам кого-нибудь другого, всё-таки у нас такой храм большой, всегда такие службы были хорошие…

Он им отвечает:

– Вы уж потерпите, сёстры! Найду я вам кого-нибудь, но не сразу, годик потерпите.

Итак, оставил им владыка пока отца Ивана… А как раз шёл Великий пост: сколько всего нужно читать! Батюшка стал молиться, прося Господа помочь ему. И так горячо молился, что однажды открыл Евангелие, а там – буквы золотые! Прочёл, закрыл, поцеловал Священную Книгу. Но когда снова раскрыл – буквы были уже обыкновенные… Позже он часто рассказывал об этом разным людям и каждый раз – со слезами на глазах.

И вот год прошёл, приезжает в Спасское владыка:

– Ну вот, – говорит он старушкам-монахиням, – мучения ваши закончились, нашёл я вам настоятеля! И грамотного, и опытного – протоиерея митрофорного!

А они – ему:

– Ой, владыко святый, уж под хорошей крышей и худой дом простоит. Оставь уж нам отца Ивана!

Они уже поняли, что это за батюшка! Всё им в нём уже стало нравиться, каждая почувствовала его горячую молитву за себя. А тот привезённый владыкой священник потом спрашивал у о. Ивана наедине:

– Чем это ты их так привлёк?

– Не знаю, – отвечает, – может, тем, что вот подсвечники у них посшибал!..»

Уже спустя два года Церковь отметила усердные труды иерея Иоанна Верендякина – ко дню Святой Пасхи он был награждён набедренником. Ещё через год – камилавкой.

В 1979 году о. Иоанн Верендякин был переведён на служение чередным священником в саранский Иоанно-Богословский собор. Прощание со спасским приходом было слёзным – все: и прихожане, и клирошане никак не хотели его отпускать. Остаётся добавить, что ныне спасская Покровская церковь является подворьем Свято-Троицкого Чуфаровского мужского монастыря. Её приход гордится тем, что когда-то здесь начинал своё церковное служение будущий знаменитый старец.

Попутно отметим то обстоятельство, что в 1993–2000 гг. восстановителем этого монастыря был бывший Батюшкин алтарник (Никольский храм с. Колопино, 1989–1991) и постриженник в мантию игумен Лазарь (Гуркин), ныне епископ Нарвский и Причудский.

1979–1983. Постепенно и на новом месте прихожане тоже полюбили батюшку Иоанна. Рассказывают, что уже тогда отец Иоанн стяжал дары Св. Духа: когда он входил в храм, бесноватые начинали рычать:

– Зачем Ванька сюда пришёл! Пусть уходит!

Из-за крайней нехватки священников отца Иоанна в те годы часто отправляли в командировки на дальние приходы. Однажды прихожане Покровской церкви села Каменный Брод, где время от времени Батюшка подменял при надобности тамошнего настоятеля о. Феодосия (Данькова), написали на него куда следует жалобу: «Примите меры, уберите от нас о. Ивана. До него мы были люди как люди, а тут, на службе в храме кто мяукает, кто кукарекает, кто по полу катается».

В Саранске труды отца Иоанна тоже были замечены и отмечены: в 1982 году ко дню Святой Пасхи он был Святейшим патриархом Пименом награждён наперсным крестом.

1983–1990. В 1983 году иерей Иоанн Верендякин был переведён на должность настоятеля Никольской церкви села Колопино, где ему предстояло прослужить около десяти лет.

Ещё в глухие брежневские времена инициативная группа села во главе с энергичной Татьяной Михайловной Азрапкиной, приложив немало усилий, добилась открытия своего Никольского храма. Первые два священника надолго в бедном приходе не задержались. Тогда колопинские ходоки снова отправились с челобитной в Пензу – на этот раз просили Владыку прислать к ним уже конкретно отца Ивана из Саранска.

Поначалу и здесь Батюшке пришлось непросто. Многим не нравилось, что он по церковнославянски читает с ошибками, службу затягивает, долго исповедует. Порой начинали открыто Батюшке за это выговаривать. Тогда он выходил на амвон, низко кланялся и просил у всех прощения, а затем как ни в чём не бывало продолжал службу. Вот где закалялись его терпение и смирение! А ведь ему самому при этом даже чисто физически ой, как нелегко было! «В Великий пост, – вспоминал он позже, – случалось, из-за многолюдства причащение и по три часа шло. Минут 40–50 причащаешь, рука немеет. Зайдёшь в алтарь, поставишь чашу с Дарами на престол, отдохнёшь несколько минут и снова идёшь причащать».

Вспоминает бывшая тогда псаломщицей Анастасия Михайловна Криворотова: «Сколько он, бедный, от нас претерпел: и службу-то он неправильно ведёт, и исповедь затягивает, и Евангелие медленно читает. И всё это с начальственным тоном, с чувством превосходства ему выговаривали. И ни разу отец Иоанн не возразил, не поставил нас на место. И так продолжалось, пока Сам Господь не вмешался в ход событий. Мы-то его, безответного, чуть ли не за Иванушку-дурачка считали, а тут, всем нам в науку, приезжает откуда-то издалека женщина с безнадёжно больным ребёнком и спрашивает:

– Служит туг у вас батюшка Иван?

– Да, служит, – отвечаем.

Она говорит:

– Мне видение во сне было, что ребёночка моего только этот батюшка вылечить сможет.

А отец Иван растерялся, меня в сторонку отозвал, спрашивает:

– Что мне с ними делать?

Отвечаю ему:

– Не знаю. Может, молебен о здравии отслужить?

Отслужил отец Иван молебен. Выздоровел ребёнок. Тут-то мы все рты и поразевали!

Да что говорить, я и сама молитвами Батюшки исцелилась. Тогда, в начале 80-х, врачи обнаружили у меня рак желудка и даже назначили день операции. Но Батюшка на операцию не благословил. Сказал: “Не горюй, Настя, будем вместе молиться, ты регулярно причащайся, и с Божьей помощью болезнь пройдёт!” Я ему полностью доверилась, и всё так и получилось, как Батюшка сказал. Сейчас мне 76 лет, слава Богу, веду активный образ жизни».

Вспоминает колопинская прихожанка Маргарита К.: «Со всех сторон народ ехал креститься. Огромные очереди к большой купели. Особенно мне запомнилась одна праздничная служба Батюшки в Колопино. Был жаркий летний день. Храм ещё не был убран, царило запустение. Тогда только начинались богослужения. С Батюшки пот течёт градом. Народу много, яблоку негде упасть. Все еле стоим на ногах. Давка. Ропщем… Но посмотрим на него, как он служит уже шестой час подряд и думаем: откуда он черпает силы, крестя такую огромную армию народа? При этом он всегда радовался, весь преображался, весь светился. Все годы знакомства с ним меня больше всего его лицо поражало, оно, как икона, светилось. Невозможно забыть его добрые ласковые глаза, его улыбку, ощущение счастья, которое возникало около него».

В годы служения о. Иоанна Колопино стало центром притяжения чуть не всей Мордовии. Батюшку везде узнали, полюбили и потянулись к нему со всех сторон. На службу приезжало много батюшкиных чад – со всего Краснослободского района и из окрестных – Атюрьевского, Атяшевского, Старошайговского, Торбеевского. Пришлось даже построить гостевой дом для приезжих, число которых постоянно росло.

Немного освоившись на новом месте, решил о. Иоанн привести вверенный ему дом Божий в божеский вид. Он пригласил из Москвы группу художников-иконописцев для росписи храма. На время работы Батюшка благословил столичных богомазов строго поститься и соблюдать всяческое благочестие, дабы помощь Божия споспешествовала им в трудах. Большой любовью и уважением прониклись художники к доброму мордовскому батюшке, слушались его. Зато и росписи получились прекрасные: они сразу привлекают к себе внимание всякого входящего в Никольскую церковь.

Старые прихожанки Никольской церкви Т. М. Азрапкина, М. М. Щукина и П. Д. Ермошкина вспоминают: «Сперва Батюшка крестил, потом венчал, потом отпевал, денег при этом он никогда не брал. И так до четырёх часов в храме с самого утра.

Очень строго о. Иван к посту относился. В Великом посту он в первую и последнюю седмицы вообще ничего не кушал. Бывало, что кто-то из прихожан пожалуется на трудности, мол, работы много и потому-де мы постимся только первую и последнюю неделю поста. В ответ Батюшка улыбнётся и отвечает:

– А ты возьми и прополи только начало и конец картофельного поля, а серединку оставь. Какой урожай снимешь?»

Через четыре года служения в Колопине, в 1987 г., Батюшка был возведён в сан протоиерея. «Священник Иоанн Верендякин – скромный и исполнительный. Любим прихожанами. Образ жизни ведет безупречный», – такую аттестацию дал ему тогда правящий архиерей епархии владыка Серафим (Тихонов).

Уже в те годы у Батюшки проявилась дарованная ему Богом способность исцелять болящих. О целительной силе батюшкиной молитвы рассказывает Т. М. Азрапкина:

«Однажды я очень тяжело заболела. Что это было – не знаю, но только кожа моя вся была покрыта какими-то язвами. Ко мне домой пришёл о. Иван, прочитал Канон за болящего и говорит:

– Татьяна, не ходи в больницу. У тебя всё и так пройдёт.

А я его не послушала, и дети меня отвезли в Москву и положили в больницу. Там я лежала долго, а лечения никакого не было. И вот мне ночью было видение: какие-то существа в белом – ангелы, наверное, – порхают и поют “Царю Небесный”, да так хорошо!

Через два дня вижу – отец Иван заходит ко мне в палату! Приехал!

– Отец Иван, ты как тут оказался? С небес, что ли, свалился? Как ты нашёл меня?

А Батюшка молча улыбается, благословляет меня, достаёт просфорки и гостинцы…

– Отец Иван, что я во сне-то видела!

И рассказываю. А он опять улыбается:

– Это наши матушки за тебя на проскомидию записки подавали!

А я думаю: “Какие матушки? Он – сам! В алтаре был и поминал меня на проскомидии”.

Потом Батюшка отслужил у моей постели молебен о здравии. А на следующий день врач пришёл и говорит:

– Ну, пошло дело на поправку!

И вот с тех пор я больше не болею».

Довольно часто Батюшка бывал в разъездах, окормляя жителей окрестных деревень. География его служения была чрезвычайно широка – Краснослободск, Старое Зубарево, Новая Карьга, Учхоз, Самозлейка, Старое Шайгово, Атюрьево, Дёмина Поляна, Саловка, Каймар, Новая Толковка и др. Нередко на требы приходилось отправляться пешком: с транспортом тогда было не то, что сейчас, да и с дорогами тоже. По бездорожью, по разбитым (весной – размытым, зимой – занесённым снегом) дорогам добирался он туда, где его ждали. И в любую погоду: в холод и зной, в дождь и вьюгу – спешил кого-то напутствовать в жизнь вечную, кого-то отпеть, кого-то пособоровать…

Не только по требным вызовам появлялся в окрестных селениях о. Иоанн. Для общения с паствой он использовал и другие оказии. Церковный эконом Елена Фоминова, сопровождавшая Батюшку в поездках, вспоминает, что отправляясь часто по делам к епархиальному начальству в Пензу, он брал с собой полный иерейский набор для требоисполнения. По пути следования исповедовал, причащал, крестил всех желающих. Люди всегда радостно встречали его, по цепочке передавали друг другу: «Батюшка приехал!»

Тысячам жителей мордовских деревень разных возрастов он стал крёстным отцом. А после крестин за чайным столом, где собирались обитатели избы и их соседи, миссионерствовал: говорил о Боге, о вере, разъяснял непонятное, отвечал на вопросы. Говорил обычно по-мордовски: на эрзя или по-мокшански – где как придётся. Свой среди своих. И везде отца Ивана очень любили, ждали.

О своём крещении у протоиерея Иоанна в Колопине вспоминает иеромонах Лука (Чалдаев), клирик Воскресенского кафедрального собора в г. Краснослободске:

«Шёл 1989 год. Я тогда был Николаем, учился в медучилище. В Шайгове на дискотеке познакомился с двумя девушками, и они пригласили меня поехать на другой день в колопинскую церковь. Мне там понравилось, но причащаться я не стал, был не готов.

На следующий раз приготовился к причастию, подхожу к Чаше, а о. Иоанн мне говорит:

– Я тебя причащать не буду. Ты некрещёный.

– Как некрещёный? Крещёный. Я уже и раньше причащался, в Пензе.

– Нет-нет. Некрещёный.

– Меня бабушки крестили, у нас священника не было.

– Нет, тебе нужно полным чином креститься.

Народу было много, я не стал всех задерживать, отошёл в сторонку. После службы Батюшка ко мне подходит и говорит:

– А ты хотел бы креститься?

– Конечно, хотел бы. Только у меня нет крёстного.

– Я сам буду тебе крёстным.

После таинства крещения и вхождения в алтарь я шёл от солеи до дверей – и такое счастье меня охватило!

Я стал ездить к нему на службы, он всегда увидит меня – улыбнётся. Но общаться с ним мне больше не довелось: народу всегда было очень много, и после службы Батюшку окружали плотным кольцом».

Однажды супруга о. Иоанна, матушка Анна, тяжело заболела. Когда она была уже при смерти, батюшка Иоанн взмолился ко Господу, прося Его исцелить тяжко болящую Анну. Во время этой слёзно-пламенной молитвы он дал Богу обещание стать монахом, если матушка выживет. И молитва его была услышана.

Во исполнение обета протоиерей Иоанн и его супруга Анна Демидовна принимают монашеский постриг, который состоялся 27 апреля 1990 года в Покровской церкви села Дракино.

При постриге имя отцу Иоанну было оставлено прежнее, сменился только его небесный покровитель: теперь им стал преподобный Иоанн Лествичник.

В начале того же 1990 года, на Крещение, колопинский настоятель о. Иоанн назначается по совместительству в только что открытый хлопотами сельчан Никольский храм в селе Старое Синдрово. Тогда, в годы перестройки, по всей стране открывались храмы, многие годы служившие для местных колхозов складами, зернохранилищами и другими подсобными помещениями.

Так было и здесь. В синдровском храме находился склад старой сельхозтехники. Хотя технику из храма вывезли, но его состояние было плачевное: не было ни крыши, ни пола, ни единого целого окна. И везде – горы мусора.

Под руководством Батюшки были закуплены стройматериалы, совхоз выделил доски для пола, и начался ремонт. Батюшка только и успел, что подготовить храм к первым богослужениям и отслужить в нём несколько литургий. Однако уже и в этот первый год церковная жизнь прихода была активной – некрещёные крестились, невенчанные венчались… Только всё это до поры осуществлялось у кого-нибудь на дому.

На следующий год, ко дню Святой Пасхи, за усердное служение иеромонах Иоанн был возведен в сан игумена и назначен настоятелем ещё одной Никольской церкви в селе Теризморга Старо-Шайговского района. Однако послужить ему там пришлось совсем недолго…

Приход в монастырь

В 1991 году почти сразу после образования Саранской епархии Церкви был передан Санаксарский Рождество-Богородичный монастырь, куда в апреле того же года был назначен наместником архимандрит Варнава (Сафонов). В мае указом правящего архиерея епископа Варсонофия (Судакова) игумен Иоанн (Верендякин) был определён насельником этого монастыря.

Первые годы были для обители особенно трудными, ей предстояло фактически рождаться заново как в области монашеского уставного распорядка жизни, так и в области хозяйственного обустройства. Чтобы элементарно выжить, монастырь должен был обзаводиться подсобным хозяйством. На первых порах хозяйственные проблемы монастырю помогали решать духовные чада о. Иоанна из окрестных сёл и деревень.

Рассказывает эконом Никольского храма села Колопино Елена Фоминова:

«Когда Батюшка ушёл в монастырь, мы очень скучали, часто к нему ездили. Первый раз, помню, приехали на машине: мама, нас четыре сестры и старенькая тётя Аня. Там ещё такое запустение поначалу было, летучих мышей было много. Мы там неделю пожили. Косить помогали, воду таскали, всё мыли, убирали. Просфоры пекли. Кроме Батюшки мы там никого больше и не видели. Ночью боязно было».

Постепенно стала собираться братия. Одним из насельников монастыря стал старый товарищ Батюшки о. Феодосий, будущий схиархимандрит Феофан (Даньков). Теперь всю физически тяжёлую работу они выполняли вдвоём. Позже о. Феофан вспоминал: «Дрова заготавливали вместе, огород обрабатывали, зимой снег убирали. Работали каждый день и всё – с молитвой. Спали по 4-5 часов в сутки».

Чтобы иметь своё молоко, сметану, творог, нужно было заводить собственных коров. Окрестные крестьяне из числа батюшкиной паствы помогали монастырю обзавестись коровами, телятами, комбикормом. В перспективе требовалось собственное стадо, благо вокруг обширные луга: есть где и коровкам разгуляться, и сено на зиму заготовить. Но для этого всего умелые рабочие руки нужны. Не каждый послушник, пусть он и молод, и здоров, пригоден для этого. Тут навык нужен, сноровка, а прибывающие в монастырь трудники-послушники – всё больше народ городской, к сельскому труду непривычный.

О том времени вспоминает бывший эконом монастыря игумен Иона (Родин):

«Отец Иероним с отцом Феофаном – основные косари наши были. Я смотрю, как они косят, и думаю: “Стыдоба! Что мы сами сена не накосим?” Стал выяснять, есть ли среди нас косари. Бригаду из послушников и молодых иноков создал. Но они раньше половины одиннадцатого на покос не выходили. А то, смотришь, они – в кусты и спят там. А эти двое, Иероним и Феофан, поедут и привезут сено».

Однако обустройство хозяйства – всего лишь условие для главного: возрождения литургической жизни обители. Наряду с хозяйственными трудами и заботами активно шла настройка богослужебного ритма обители. На первых порах богослужение главным образом проводил пришедший из Почаева архимандрит Иоанникий (Перегудов), тогда как на долю игумена Иоанна легли в основном заботы материально-практические.

Вспоминает монахиня Нина (Ларионова):

«Служить решили по-монастырски: ежедневно и без сокращений. Читать и тем более петь почти никто не умел. Братия ещё только начинала собираться.

– А ты ведь умеешь проводить службу, – вспомнил про меня отец наместник.

– Ну, так себе.

– Вот и давай…

…Однажды к концу шестопсалмия поднялся на клирос вернувшийся с послушаний пожилой монах – худой, высокий, с копной седых волос. Подвижный, как мальчишка, в коротковатом, явно с чужого плеча рабочем подряснике. И – прямиком за Псалтирь. Одну кафизму прочёл, вторую читает. Бодро так. А терпение моё начало к тому дню заканчиваться. Сижу за его спиной, думаю: “Боже, Боже мой, вонми ми! Ну дай Ты им мысль, что сперва научиться бы надо! Ведь все слова исковеркал! Неужели им текст не жалко? Уж легче всё на себе тащить, чем эту глоссолалию слушать! Издеваются они что ли?”

Наконец, кафизмы кончились. Монах оборачивается ко мне – брови подняты, а глаза из-под лохматой копны – не просто смеются, хохочут! Мне весело стало от одного его вида, раздражения будто и не бывало. А он говорит:

– Э-э! Вон ведь какие тут монахи, а? Издеваются что ли? Читать не умеет, а всё туда же! Все слова исковеркал, уж лучше б не лез, а?

Это был отец Иоанн…»

Но, наверное, самой большой трудностью возрождающейся обители было восстанавливать прерванную традицию иноческого жития, монашеского делания. Как и многим другим возвращённым Церкви обителям, Санаксарскому монастырю приходилось проходить школу иноческого жития с азов.

В декабре игумен Иоанн был назначен братским духовником обители. Так, с самого начала своего возрождения, обитель созидалась во многом трудами и молитвами Батюшки, который стал духовным стержнем монастыря и оставался им в течение десяти лет, до самой своей кончины. Как и в прежние времена, монастырь строился вокруг старца.

Весной 1992 года о. Иероним съездил в Латвию, в Рижский Свято-Троицкий женский монастырь. Там, в Спасо-Преображенской Пустыньке этого монастыря, подвизалась его дочь, монахиня Никона.

(Забегая вперёд, заметим, что когда начались антирусские настроения в Латвии и трудности, связанные с гражданством, батюшкина дочь, м. Никона, как и другие русские монахини, вернулась в Россию, где стала трудиться на подворье Николо-Шартомского монастыря в Ивановской области).

Одна из бывших насельниц рижского монастыря монахиня Феофилакта вспоминает, что игумен Иоанн беседовал с сёстрами обители, отвечал на их вопросы, говорил о необходимости непрестанного умного делания, о том, что стяжать благодать Духа Святого можно только в трезвении. А лично ей он на первой же исповеди преподал урок делания Иисусовой молитвы. Взял чётки и показал, как по ним правильно молиться. Учил, как в суете не рассеивать свой ум, а собирать его сладчайшим именем Иисуса…

Вообще схиигумену Иерониму пришлось немало потрудиться в качестве духовника активно возрождавшихся в ту пору женских обителей Мордовии, а так же Михаило-Архангельского женского монастыря сопредельной Симбирской епархии и Серафимо-Дивеевского Свято-Троицкого женского монастыря Нижегородской епархии.

19 декабря 1992 года наместник Санаксарского монастыря архимандрит Варнава совершил постриг игумена Иоанна в схиму с наречением имени Иероним, в честь святого Иеронима Стридонского.

При этом батюшка Иероним оставался всё таким же простецким, готовым к любой чёрной работе, как и до того, как и всегда.

Монахиня Нина:

«Как-то шли мы на сенокос: два седеньких схимника – отцы Иероним и Феофан, одна мордовская бабушка с косой и я. Идём мимо Мокши. Жара. На берегу лежат в плавках здоровые парни, недавно пришедшие в монастырь. Я, конечно же, возмущаться: “Нет, почему это они тут лежат, а нам тем временем сказали, некому сено убирать!” А отец Иероним мне:

– Э-э, сейчас я тебе всё объясню. Вот смотри. Ведь если нас нагрузить, мы из монастыря не уйдём? Не уйдём. А они – уйдут. Так пусть уж они лучше лежа-а-ат».

Свято место, как известно, пусто не бывает, и вскоре в возродившуюся обитель стали приезжать паломники. И тут основная забота: принимать посетителей, беседовать с ними, давать ответы на их насущные вопросы – легла опять же на плечи схиигумена Иеронима.

Часть II

Старец

Братский духовник

Вразумляйте бесчинных, утешайте малодушных, поддерживайте слабых, будьте долготерпеливы ко всем. (1 Фес. 5:14)

Как уже было сказано, с декабря 1991 года главным делом Батюшки в монастыре было духовничество. Монастырская братия собиралась и строилась вокруг своего Старца.

Старец призван помогать человеку, стремящемуся дойти до Царства Божия, преуспеть и не сбиться с пути. Ибо без старческого окормления христианин, желающий подвизаться, легко может встать на путь ложный и гибельный, называемый «прелестью». Никакие книги или лекции не могут дать того, что получает послушник непосредственно от старца – носителя Благодати.

С любовью и благодарностью вспоминают монахи о тех своих первых шагах в монастыре, которые они делали с батюшкиной помощью.

Я такого человека искал и нашёл

Иеродиакон Амвросий:

«Когда я шёл в монастырь, я прочитал книгу пресвитера Руфина “Жизнь пустынных отцов” о преподобных. Прочитал её и всё – я знал, что такое монастырь. Я шёл в монастырь, где не нужно ничего говорить, где не нужно спрашивать, где старцы всё знают про тебя… Я шёл в такой монастырь и такого человека нашёл. Кто что хотел, тот то и нашёл, около Батюшки все находили, что им было нужно».

К Богу меня привёл именно Батюшка

Иеромонах Андроник (Клочков):

«Хотя я и до поступления в монастырь был верующим, ходил в храм, исповедовался, причащался, но вера была зыбкая, нетвёрдая, более умозрительная, нежели живая. После встречи с Батюшкой мои сомнения развеялись и определился мой дальнейший путь. Я почувствовал ту истину, ту правду, которую так долго искал – она была в Батюшке. Он жил с Богом, и Бог жил в нём. С Батюшкой мы, молодые монахи, обычно встречались в алтаре, почти каждый день у него исповедовались. Рядом с ним нам было ясно, как с Богом жить. Рядом с Батюшкой было ощущение, что мы знаем Истину, мы чувствуем её. Но наша внутренняя греховность восставала на это, и этим мы причиняли Батюшке очень-очень большие скорби.

Часто он видел, что мы внутренне в чём-то не согласны с ним, что мы не выполним чего-то, и он, видя это, не накладывал на нас бремена неудобоносимые, дабы не приумножать наши грехи. Иначе грех непослушания ляжет на обоих – на того, кто не послушался, и того, кто дал послушание сверх меры. Он был мудр».

Не назиданьями, а любовью

Иеродиакон Онисим (Кресюн):

«Лечил нас Батюшка не назиданьями, а больше любовью. Историю, о которой хочу рассказать, рассказывали мне братия, участники этой истории. Однажды двое из нашей новоначальной братии поссорились, и один из них побежал рассказывать об этом о. Иерониму. Из его рассказа выходило, что его вина в этой ссоре значительно меньше, чем вина брата, с которым он поссорился. Батюшка, выслушав его, сказал:

– Пусть он ко мне придёт.

Тот второй брат, чувствуя свою часть вины, не решился идти к Батюшке и надумал просто скрыться – ушёл и допоздна гулял в лесу. И вот он уже совсем поздно решил незаметно вернуться в свою келию. Входит в монастырь, а о. Амвросий стоит на пороге и говорит:

– Тебя Батюшка зовёт.

Этот брат потом рассказывал:

– Когда я зашёл, Батюшка меня с такой радостью встретил! Табуреточку подставляет, говорит Амвросию: “Сегодня такой-то праздник, дай нам покушать!” – и покормил меня. Даже грамм 30 кагору налил ради праздника. И мне стало так больно, я-то думал, что он будет меня ругать, обличать… И тут сама совесть меня начала обличать, и я сказал: “Батюшка, прости меня Христа ради!” В этих словах я просил у Батюшки прощения за всё: “прости, что я так поступил, скорбь тебе такую доставил, так думал о тебе… А ты ни слова не проронил, ждал меня весь день, пока я вернусь к тебе, как заблудшая овца, ждал, пока вернусь обратно в стадо”. И Батюшка накрыл меня епитрахилью, прочитал разрешительную молитву и ни словом больше не обмолвился об этом».

Я понял, что мне нужна помощь Батюшки

Монах Константин (Сабельников):

«Я пришёл в Санаксар в 1994 году. Священник, который меня провожал в монастырь, говорил об отце Иерониме негативно и с усмешкой, и в результате сказал, чтобы я к нему не ходил. Я ему верил и потому, придя в монастырь, к отцу Иерониму ходить не стал. (Между прочим, впоследствии тот священник впал в тяжкие грехи, ушёл в раскол и умер).

Поскольку отец Иероним был духовником монастыря, я, как и все, во время службы исповедовался у него и со временем стал чувствовать пользу от его духовного окормления.

Однажды я вдруг понял, что своими силами спастись не смогу и что мне нужна помощь о. Иеронима. Я же видел, живя в монастыре, что Батюшка явно преуспел в духовной жизни. Это было для всех очевидно. Тогда я пришёл к нему и говорю:

– Батюшка, я буду слушаться вас и делать всё, что вы мне скажете.

Старец внимательно посмотрел на меня, и в этот момент произошло что-то непонятное. Я почувствовал, что от него на меня сошла и окутала мощная волна света и радости! Я аж рот раскрыл! И эта великая радость, которую я вынес из келии Батюшки, несколько дней не покидала меня».

Он открывал людям волю Божию о них

Наиболее существенным даром Батюшки, который помогал ему в деле духовного руководства людьми, было то, что он знал, в чём состоит Промышление Божие о каждом из них.

Архимандрит Иннокентий:

«Поскольку он был духовник и многих из нас принимал от пострига, через него для нас открывалась воля Господня. В зависимости от того, как мы слушали его, как исполняли его советы, насколько мы были им руководимы, настолько мы и могли преуспевать, если, конечно, так можно говорить в какой-то степени о современном монашестве».

Знание Промысла о человеке помогало Батюшке с безошибочной уверенностью давать или не давать благословение на испрашиваемое.

«Когда я приехал в монастырь и пришёл в келию о. Иеронима, – продолжает рассказывать архимандрит Иннокентий, – меня познакомили с отцом Амвросием, потом я зашёл к о. Иерониму, и он сразу ответил на тот вопрос, который меня тогда интересовал:

– Отец Олег, благословляю тебя принимать монашеский постриг.

Для меня это стало некоей вехой, которая изменила всю мою жизнь. А до этого у меня было неопределённое состояние, в каких только монастырях я не был, где я только не искал себе благословения, ибо я монашеской жизни и хотел. И тут вдруг сразу получаю конкретное благословение!»

Старец никогда не давал благословений вопреки Божественному Промышлению, что приводило подчас к тому, что человек досадовал на него, требуя чаемых благословений и в ответ получая неизменное «тогда поступай как знаешь!»

Вот чистосердечный рассказ иеродиакона Онисима о подобной ситуации, случившейся с ним однажды, когда он захотел отселиться от своего сокелейника:

«Догоняю Батюшку и сразу выпаливаю:

– Батюшка, это невозможно! Я молиться не могу в этой келии! Я Евангелие читаю, а брат В. мне мешает! Как так можно жить?! Благослови, я у отца наместника попрошу другую келию и уйду!

– Нельзя, – отвечает о. Иероним. – Надо терпеть.

– Я не могу терпеть!

– Тогда делай как хочешь.

– Я не хочу “как хочешь”, я хочу, как ты благословишь!

– Тогда надо терпеть, – снова спокойно отвечает Батюшка.

Внутри у меня всё кипит:

– Я не могу терпеть! Я не могу молиться! Я даже в келии не могу находиться! Не захожу в неё, пока он не уснёт!

– Ну, тогда делай как хочешь.

– Я не хочу “как хочешь!” Хочу, как ты благословишь!

Как капризный сын, я требую его благословения и уже не просто говорю, а кричу, чтобы он меня благословил уйти из опостылевшей келии.

– Надо терпеть, – неизменно отвечает Старец.

– Я не могу!

– Тогда делай как хочешь.

И так раз десять. Я не в силах успокоиться, повторяю одно и то же: жить так больше не могу, терпеть никак нельзя, всё рухнуло…»

Найти главное звено

Успех батюшкиного духовничества во многом определялся его умением выделить в цепи греховных пристрастий человека главное звено, ухватившись за которое, можно вытащить всю цепь.

Рассказывает монах Константин:

«Однажды, когда у меня было очень тяжело на душе, я пошёл во Владимирский храм, где я знал, что Батюшка по окончании Канона за болящих начал помазывать святым елеем. Когда подошла моя очередь на помазывание, я быстро, чтобы никого не задерживать, жалуюсь ему:

– Батюшка, обышедше обыдоше мя! (Пс.117, 11)

Батюшка так же быстро отвечает:

– Камень, егоже небрегоша зиждущии, сей бысть во главу угла! (Пс. 117, 22)

Я сначала немного обиделся на Батюшку, а потом, поразмыслив, понял, что он дал мне понять, что я сам виноват в таком моём состоянии.

После Канона я пошёл к Батюшке в келию и спросил его:

– Батюшка, каким камнем я пренебрёг, что мне стало так плохо?

– Послушанием, – ответил он. – Виной всему твоё своеволие.

И действительно, я сам не заметил, как начал делать что хотел, забыв о послушании».

Интересный рассказ на затронутую нами тему выявления главного звена в тесной сцепке грехов у данного конкретного человека оставил на портале Дивное Дивеево некий безымянный свидетель, впервые побывавший в Санаксаре в 1999 году.

«После очередных жизненных неудач, – свидетельствует этот паломник, – мне посоветовали съездить в монастырь. Недолго думая, я отправился в Санаксар.

…В монастыре я прожил неделю. За эту неделю я прочёл “Закон Божий”, узнал правила и распорядки поведения в храме во время службы и при таинствах. Почувствовав себя достаточно готовым и “созревшим”, решил пройти исповедь. Вычитав, что положено, приготовил список грехов. За тридцать лет список, первый в жизни, получился длинным, почти все возможные гадости успел попробовать. Идти решил к Старцу, уже наслышан был о нём.

Батюшка Иероним. Бывает жизнь до, бывает после каких-то значимых событий и встреч. Батюшка принимал по вечерам в своей комнатке-келии. Дождавшись очереди, я вошёл, заявил о желании исповедоваться. Встал под иконой на колени и начал читать. Всё по правилам, как учили. Батюшка сидел рядом и вёл себя “неправильно”. Я читаю, а он перебивает. Со второй или третьей строчки стал перебивать меня, толкуя лишь об одном грехе. Ну, это же неправильно, у меня их много, надо все перечитать. “Наверное, слышит плохо дедушка, надо погромче читать”. Прибавил громкости, всё равно говорит об одном и том же грехе. Я настойчив, продолжаю исповедоваться “по правилам”. Старец замолчал, по-детски светло улыбаясь и смиренно ожидал, когда я закончу. Ну, вот теперь всё прочитано, я молодец. Батюшка Иероним дождался, наконец, когда я умолкну и опять стал объяснять значимость и проявления всё того же греха. Одного-единственного. Как распознавать и преодолевать эту гадость. Вот и всё, он кладёт мне на голову руку, что-то сжимается у меня в груди, глаза увлажняются. Отпущен. Ухожу в некотором недоумении. Ожидалось как-то большего, ведь – Старец! Со всей страны к нему едут! А со мной странно и “наивно” поговорил лишь об одном и очень недолго. Выхожу и иду спать. Утро вечера мудренее.

Это произошло на следующий день, после службы и завтрака, по дороге на послушание. Только тогда до меня, “умника”, дошло, о чём говорил батюшка Иероним. Тот самый, главный лично для меня, грех, не дающий мне жить. Корень всех гадостей, исходивших от меня, источник моих несчастий. Достаточно преодолеть в себе это зло, и всё древо многочисленных грехов, растущее из одного корня, рухнет. Сделать это непросто, но теперь известно, что надо делать.

Чем больше времени проходит с того дня, тем больше я убеждаюсь в правоте Старца. И всё больше поражаюсь силе его прозорливости. За полминуты выдать безошибочный диагноз и рецепт человеку, которого никогда до этого не видел. А ведь таких, как я, он принимал десятками каждый день. И, я уверен, все получали от него нужное, лично для них предназначенное Слово. После этого я стал подходить к пониманию, что гораздо важнее быть не сильнее и не умнее, а чище. Только чистота помыслов и деяний твоих позволит приблизиться к Источнику Божьему. Только Там известно, что правильно, что неправильно, кто прав, а кто виноват. И лишь очень немногие могут передать нам эти знания. Батюшка Иероним, с которым мне посчастливилось встретиться и даже исповедоваться у него, был достаточно чист, чтобы иметь доступ к высотам, нам, многогрешным, не доступным».

Любовь к книге

Которые не прилежат книжному Божьему учению, те сами не имеют

духовного разума и другим не могут принести пользу через советы

и наставления о спасении.

Преподобный Симеон Новый Богослов

Как птица без крыльев не может взлететь на высоту, так ум без святых книг не может домыслиться, как спастись.

Святитель Феофан Затворник

Работая над книгой о Старце и беседуя с его духовными чадами, мы обратили внимание на то, что многие из них особо подчёркивали его любовь к книге. Вот несколько свидетельств об этом.

Иеродиакон Онисим:

«Батюшка очень любил читать книги. Если у него появлялась свободная минутка, он всегда читал какую-то книгу. Придёшь, поисповедуешься, а он и говорит:

– Смотри, что здесь написано, почитай!

И вот сидишь у него – читаешь. Уже братия начинают в нетерпении заглядывать: “Что так долго?” Просят о. Амвросия поторопить застрявшего у Батюшки брата. А ты сидишь и читаешь Батюшке книгу. И до сих пор помню, о чём приходилось читать. Может, это имело особое значение именно для меня. Не знаю. Я воспринимал это чтение как утешение. У меня была такая горечь в душе от своего бессилия в борьбе с грехом. День ото дня ничего не делаю, не исправляюсь. А чтение приносило мне утешение и радость. И уже отходил я от Батюшки в благостном расположении духа.

…Когда вышла книга Иосифа Исихаста “Изложение монашеского опыта”, о. Иероним брал её из лавки пачками и благословлял всем своим духовным чадам. Если мы с ним приезжали в какой-то монастырь, Батюшка в подарок оставлял эту книгу.

– Это мёд без примесей, – повторял он.

Если у Батюшки просили наставления, он благословлял читать эту книгу и говорил:

– Там – всё!

Вот насколько автор книги был духовно близок о. Иерониму! Что роднило их так сильно? Наверное, необычайная любовь к людям до самозабвения».

О любви о. Иеронима к книге свидетельствует и иеромонах Севастиан (Ховрич):

«Помню, мы втроём были в его келии, и он просил о. Амвросия почитать жития святых, особенно любил о блаженном Феофиле Киевском слушать».

О том же вспоминает и иеродиакон Корнилий (Катков), который иногда подменял отсутствовавшего батюшкиного келейника:

«…Бывало, зовёт меня Батюшка и даёт книжку почитать. Очень он книги любил: и сам читал, и слушал, когда читали. Как-то раз читали мы с ним книжку “Отец Арсений”. Батюшка – на кроватке, а я возле него на полу сижу, прислонившись. Читаю, читаю и начинаю хлюпать. И Батюшка – тоже. Так вот оба и заплакали. Трогательный рассказ какой-то был».

О своей любви к чтению духовной литературы о. Иероним рассказывал монахине Нине (Ларионовой), подвизавшейся в обители в первые восстановительные годы и оставившей яркие воспоминания о Батюшке (см. третий раздел книги). Вот что он рассказывал ей о 1970-х годах, когда запрещённую религиозную литературу можно было почитать главным образом в виде подпольных ксерокопий:

«На меня тогда прямо жор на чтение напал! Я все ночи читал напролёт! Ведь ты представь: вот этот вот текст – его ж от людей скрывают! За него сажают в тюрьму-у-у! Потому что от него прозреваешь, вот! От него понимать начинаешь, что к чему! Мы с матушкой-то читали, читали, начитаться не могли! Ждали, когда ещё привезут. …Лествичника я читал э-э-э когда! Зачитывался! Мне эти, как их, ксеры приносили».

Ответ дают Господь и святые отцы

Рассказывают, что о. Иероним иногда давал наставления в особой форме: брал книгу, открывал её, не глядя, и то, что открылось, давал прочесть вопрошавшему. При этом каждый раз из прочитанного следовал ясный ответ на поставленный вопрос.

Игумен Амфилохий (Куцын):

«Пришёл я однажды в трудную минуту бесовских искушений к батюшке Иерониму и говорю:

– Батюшка, тяжело мне и ничего не могу с этим поделать.

Старец сидел на кроватке, я встал у его ног на колени, он повернулся и откуда-то из-под подушки достал книгу, раскрыл её просто так, наугад и произнёс:

– А ну-ка прочитай!

Я стал читать, а у самого слёзы на глазах от бесовской тяжести. Дочитал абзац и… начал смеяться. Куда девалось моё горе! Прочёл четыре-пять предложений, и в них было всё: и то, что со мной происходило, и что нужно делать. Через несколько минут я, как ребёнок, убежал от Старца успокоенный».

О том же свидетельствует и монах Константин:

«Однажды в тяжёлую минуту, когда на душе у меня было мрачно до отчаяния, я пошёл к Батюшке, встал перед ним и молчу. Так мне было трудно, что даже не мог говорить. Он внимательно смотрит на меня, потом берет “Лествицу” и молча подаёт мне. Я её открыл и стал читать первое, что попало на глаза. Читаю и с удивлением вижу, что книга объясняет мне, что со мной произошло и что стало причиной моей скорби. Я несколько раз прочёл это место, всё ясно понял и почувствовал, что мне становится легче. А отец Иероним всё это время осторожно подглядывал за мной.

– Батюшка, – говорю, – я теперь понял, что искушение, которое меня постигло, случилось со мной из-за похвальбы перед братом.

– Да, ты правильно понял.

Я вернул Старцу книгу, исповедался и ушёл от него утешенный».

О молитве

Дело молитвы есть первое дело в христианской жизни.

Святитель Феофан Затворник

Блаженна душа, которая молитвою непрестанно стучится в двери милосердия Божия…

Святитель Игнатий (Брянчанинов)

Батюшка постоянно был в молитве, не оставляя её ни днём ни ночью, ни в келье, ни в дороге.

Иеродиакон Амвросий:

«Молитвенные подвиги – это главное, что отличало наших старцев. Ночные молитвы – всё это было втайне. Когда вечером келию Старца покидал последний брат (обычно было уже около часа ночи, а вставать – в полшестого), я уходил к себе, в смежную с батюшкиной келию. Батюшка делал вид, что ложится спать, а сам садился за Псалтирь – об этом я знал от попугая. Я мог определять по попугаю, что Батюшка молится, и что именно он сейчас читает – Псалтирь или Евангелие. Попугай на эти две книги реагировал своим голосом по-разному: на Псалтирь – так, на Евангелие – по-другому. Когда Батюшка читал Евангелие, попугай заливался особым образом, пел очень высоко. Это было неукоснительно и точно всегда соответствовало. Так я всегда знал, что именно сейчас читает Батюшка. Иногда я потихонечку заглядывал в дверку: Батюшка сидел со свечкой, не зажигая свет, чтобы никто не видел, что он в это время молится».

Игумен Амфилохий:

«...Часто вспоминаю одну беседу с Батюшкой. Мы тогда сидели с ним в моей келии, и я признался, что мне тяжело молиться. Отец Иероним выслушал и принялся объяснять:

– Надо себя понуждать, молиться через силу, а потом молитва станет такая приятная, и сладость она будет доставлять такую, как тающий во рту мёд.

И чтобы лучше передать мне смысл своих слов, Старец стал показывать, какую сначала будешь испытывать тяжесть, а потом как же эта молитва будет словно мёд таять во рту и как он эту сладость вкушает на устах. Батюшка настолько возрадовался, когда заговорил о сладости молитвы, что было понятно, насколько ему хочется донести и до меня эту радость».

Всегдашняя, внешне ничем не мотивированная и тем особенно удивительная радостность Батюшки, сопряжённая с любовью ко всем, – одно из косвенных свидетельств того, что в его сердце всегда была молитва.

Батюшка не расставался с чётками. «Чётки – это бич для бесов», – говорил он. «Стяжание благодати Святаго Духа, соединение с Богом – для души слаще мёда и сот! – не раз повторял он. – Если б вы знали, как сладко с Богом жить!..»

Одна монахиня рассказывает, как однажды, когда Батюшку по обычаю окружил народ и кто-то попросил показать, как надо творить Иисусову молитву, «Батюшка с такой силой стал произносить каждое слово этой молитвы, что все замерли. Произносит второй раз – и в глазах Батюшки появились слёзы… В третий… И слезам уже не хватало места в Батюшкиных глазах…»

Игумен Пахомий (Куцын):

«В присутствии Батюшки ощутимы были дары Святого Духа, которые Господь щедро изливал на своего избранника. Особенно – дар сердечной молитвы. Многих мы привозили к Старцу, и у людей жизнь менялась от одной встречи с ним. Их имена попадали в заветную книжку. Человек слышал одно заветное слово, обращённое Батюшкой к келейнику о. Амвросию:

– Запиши!

И вот уже вся жизнь переворачивалась с головы на ноги, все проблемы решались, человек вставал на путь спасения. Он уже не случайный прохожий, а раб Божий».

А люди иногда даже не отдавали себе отчёта, почему они вдруг перестали болеть, почему все скорби куда-то отошли…

«Ему – про умное делание, а он – о причастии!»

Подобно оптинским старцам, отец Иероним считал, что для новоначального инока, не прошедшего в должной мере школу смирения, послушания, очищения от страстей, умное делание просто опасно, ибо может ввергнуть его в состояние прелести.

«Один брат, – рассказывает иеродиакон Онисим, – начитался книг об умном делании. Это вообще животрепещущая монашеская тема. Всем известны слова преподобного Серафима Саровского, что монах без умного делания – “чёрная головешка”. Вот засела эта фраза у брата в голове, и он решил во что бы то ни стало научиться умному деланию. Завёл тетрадку и записывал в неё всё, что только слышал об умной молитве. Собирал он по крупицам и в какой-то момент уже с определённым багажом знаний об этом пошёл к о. Иерониму.

– Батюшка, – говорит, – научи меня умному деланию.

– А я не умею, – ответил Старец.

– Молиться научи меня, непрестанно молиться, – стал объяснять брат.

– Не могу, – снова ответил Батюшка.

– Так что же мне делать? – разволновался брат, – тут вот написано, что умному деланию нельзя научиться без руководителя. Ты, Батюшка, не умеешь, значит, мне нужно искать тот монастырь, где есть такой делатель. Потому что преподобный Серафим Саровский сказал, что монах без умного делания – “чёрная головешка”. Как же мне быть?

Батюшка, словно только и ждал этого вопроса, отвечает:

– Читай Евангелие, Апостол, Псалтырьку, причащайся почаще…

– Но это же всё не умное делание! – воскликнул брат.

Словом, начинал он спокойно, но, не получая желаемого ответа, дошёл до раздражения.

– Мне нужен руководитель, – твердил он, – ты, Батюшка, не руководитель, потому что не умеешь! Значит, я должен идти его искать.

На первый взгляд все у него логично выходило.

– Батюшка, – продолжал он, – мне надо уходить. Благослови или скажи, что делать?

– Тебе нужно исповедоваться, причащаться… – снова терпеливо объяснял о. Иероним.

Расстроенный, так и не добившись ожидаемого ответа, брат вернулся в братскую келию. Я заметил, что он что-то важное хочет мне рассказать, и вышел с ним в коридор.

Там он стал делиться своей бедой:

– Нет взаимопонимания у меня с духовником, ничего он не понимает. Я ему про умное делание, а он мне о причастии, Псалтири, Евангелии… Что делать?

Поскольку для меня отец Иероним был больше, чем просто духовный руководитель, а умное делание, напротив, на тот момент особенно не волновало, сам предмет разговора меня не взволновал, но глубину отчаяния друга я понял сразу и полностью проникся его переживаниями. Сочувствуя его беде, все же стал уговаривать:

– Ну, ничего, потерпи чуть-чуть.

Не помню уж, сколько времени я просил его потерпеть, кажется, до какого-то праздника.

– Всё станет на место, – совершенно искренне убеждал я его.

Друг остался. Прошел месяц, другой. И вот мы снова собрались на нашем месте обсудить свои проблемы.

– Ты знаешь, – неожиданно признался мне брат, – я всё понял. Никаким умным деланием я заниматься не могу. Ведь как я жил раньше? Блудник, наркоман, повреждён разного рода страстями… Какая тут умная молитва? Максимум, что я могу на данном этапе, – это читать Евангелие, Псалтирь… Да, батюшка Иероним был прав, не могу я сейчас заниматься никаким умным деланием, и никакой, даже самый опытный руководитель не сможет мне помочь. Потому что я всего лишь неопытный послушник, и это не мой уровень.

Словом, он понял, насколько был неправ. Впоследствии он просил у батюшки Иеронима прощения за свои несправедливые слова, поскольку Батюшка и был настоящим делателем умной молитвы.

То, что о. Иероним непрестанно молился и ходатайствовал за весь мир перед Господом, было очевидно. Его праведная жизнь, чудеса, которые совершались по его святым молитвам, сами свидетельствовали об этом. Как говорится в Евангелии: «По плодам узнаете их». А плоды были настолько богатыми, изобильными, что и сомнения не возникало – батюшка Иероним и был тем самым делателем и духовным руководителем, которого искал брат. Но Старец предпочел скрыть дар, чтобы не обидеть неопытного искателя, и смиренно молился ко Господу о прозрении послушника».

В Иерусалиме

В 1994 году схиигумен Иероним побывал на Святой Земле, и эта поездка оставила в его душе неизгладимый след.

Рассказывает его келейник иеродиакон Амвросий:

«Батюшка много вспоминал про Иерусалим, про схождение Благодатного огня. Он часто рассказывал про то, как эта Благодать человека осеняет, что она с ним делает.

Он туда чудом уехал. Он говорил: «Меня туда Матрёшенька отправила».

А получилось это так. «В четверг на шестой неделе Великого поста читаю я Евангелие, – рассказывал Батюшка, – и всё стараюсь представить себе, как же, где же Он там ходил. А потом я прилёг и вижу сон: кто-то, как внучок мой, плачет и говорит: «Возьми мои мощи!» Что взять? Какие мощи? Я проснулся, встал, и у меня сердце так сильно клокочет, не могу успокоиться, хожу взад-вперед, сяду, опять у меня вот так все в душе ходуном ходит…

И тут как раз приезжает монахиня из Москвы:

– Отец Иероним! Хочешь в Иерусалим?

–Хочу!

– Вот у меня путёвка, только надо 500 долларов.

Я беру путёвку и иду к отцу наместнику:

– Отец Варнава! Благослови в Иерусалим!

Наместник отвечает:

– Надо владыке звонить, тут же Пасха скоро!

Звонит владыке. Владыка говорит:

– Ну, Иероним даёт! Я ещё там ни разу не был, а он уже собрался. Ну, да пускай едет!

А отец Варнава предупреждает:

– Но у меня денег нет. Как хочешь!

Тогда Батюшка берет чистый подрясник, паспорт и едет в Саранск, к матушке Иларии:

– Матушка, я собрался в Иерусалим. Дай денег!

Она ему:

– Денег нету.

Что делать? Надо ехать в Москву. У Батюшки в Свято-Даниловом монастыре был архимандрит знакомый. «Пойду, – думает, – попрошу у него денег».

Когда Батюшка добрался до Москвы и пришел в Данилов монастырь, он того архимандрита не застал и решил сходить пока на кладбище к Матронушке. Пришел – там очередь огромная, но его пропустили вперед.

«Захожу я, – рассказывал Батюшка, – под могильную сень, кланяюсь: «Матрёшенька! Дай денег!» – Сделал поклон, поднимаюсь, а мне стучат по плечу. Смотрю – конвертик. Я беру конвертик, открываю – 200 долларов! Я закрыл, оглянулся. Все стоят, смотрят на меня, как будто никто не при чём. Я опять – к Матрёшеньке. Еще – поклончик:

– Матрёшенька! Благодарю тебя. Дай еще денег.

В общем – набрал! Да не пятьсот, а больше – 600! Как быть? Там при гробе прислужница дежурила, она мне и говорит:

– Батюшка, да не переживай ты, иди, тебе Матрёшенька дала».

Пришел Батюшка в Данилов монастырь, там уже архимандрит знакомый появился. И он ему рассказывает:

– Вот, ждал тебя, пошел к Матрёшеньке, она мне денег дала.

– Да? Я тогда, пожалуй, тоже к ней ходить буду, – отвечает архимандрит.

И вот за пятьсот долларов Батюшке все документы оформили, всё сделали, и со 100 долларами он поехал в Иерусалим. Был уже вторник Страстной седмицы. Там он сразу отправился в Горненский монастырь к игуменье Георгии. Ему от неё раньше всегда поклоны передавали, и так он её заочно знал. Добрался он туда на такси. Таксист был русский и довёз его бесплатно. Там среди таксистов много русских.

«Стучусь, – говорит Батюшка, – в окошечко, оно открывается и оттуда спрашивают:

– Вы кто?

– Я из России.

– Мы мужчин не принимаем.

– Я не мужчина, я батюшка.

Позвали матушку, она посмотрела:

– А, отец Иероним! Заходи, батюшка».

Отвели его в сторожку, уложили, а утром он читает записку:

«Батюшка, сейчас поедешь в “Дом Авраама”, там француженка, ты ей скажи “Бонжур”, потом ещё скажешь ей так-то и так-то, и она тебя примет».

Он бумажку – в карман, садится в такси, приезжает туда.

«Открывает, – говорит Батюшка, – женщина, я бумажку ищу, не могу найти, кланяюсь ей, она всё поняла, заулыбалась и приняла меня. Там я жил месяц, ни копейки с меня не взяли, спрашивали, что будешь кушать, и так 100 долларов я привез обратно».

О Благодатном огне Батюшка всегда вспоминал с трепетом:

«Было, говорит, сначала страшно: дудки дудят, барабаны грохочут… Там какой-то араб, здоровый такой, лет, наверное, девяносто ему, во рту всего один зуб торчит… на меня как зыркнет! Я думаю: «Куда попал! Куда попал! Капища какая-то.»… Потом смотрю: Патриарх зашёл в кувуклию, сейчас будет молиться. Наступила тишина… А уж когда появился Огонь – все обнимают друг друга, как родные, как одна мать всех родила! Все обнимаются, этот араб ко мне – обниматься: «Христос воскресе!» Целуемся, плачем. Люди все преобразились. Вот что значит благодать – как она преображает людей! Свечи в руках все разом вспыхнули! Кругом – огонь и никого не обжигает!»

Батюшка часто и по разным поводам вспоминал то благодатное состояние, которое испытал тогда. Об этом он любил рассказывать своим духовным чадам. Вот, например, как вспоминает его рассказ о Благодатном огне его духовная дочь Ольга: «Он видел в храме Господнем много людей, было шумно и суетливо, и Батюшка думал: «Разве возможно почувствовать здесь благодать?» Но когда Благодатный огонь сошел, Батюшка вдруг начал плакать и не мог остановиться. Он сказал, что ему было неудобно перед другими людьми, но слезы текли сами собой».

В те пасхальные дни там оказались и лаврские монахи: духовник Лавры архимандрит Наум (Байбородин), архимандрит Матфей (Мормыль) с группой лаврских певчих. Дадим опять слово о. Амвросию:

«И вот, – Батюшка рассказывал, – где они ни появятся – как запоют, все замолкают, слушают, плачут, их не отпускают. В Горненский монастырь пришли – мать Георгия им стол накрыла, монахи поют, сёстры слушают и плачут. «Мы, – говорят, вас никуда не отпустим. Оставайтесь здесь с нами, мы вас будем кормить, а вы нам петь».

Вот так вот было! Тот год был особенно интересным. Патриарх Иерусалимский покойный обнял архимандрита Матфея и говорит: «Да не отымется от тебя этот дар утешать людей, отец Матфей!» – Батюшка это часто вспоминал и плакал…

Два раза Батюшка на Святой Земле был. Первый раз, когда его «Матрёшенька отправляла», как он всегда говорил, а в другой раз – когда мы с ним ездили на Кипр и на один день заезжали в Иерусалим.

На Кипр мы с Батюшкой поехали по приглашению матушки, жены одного из московских протоиереев. Она тогда часто возила паломнические группы по святым местам. У них тогда кто-то там в последний момент заболел, и она пригласила Батюшку.

В группе Батюшку сначала знали мало – ну батюшка и батюшка, монах старенький, а потом когда поближе его узнали, тогда его все очень полюбили.

Святынь на Кипре, как известно, большое множество. Но что особенно волнует – это хранящие следы крови Господней честные узы (веревки), которыми был привязан ко Кресту Спаситель. Святыня, конечно, необыкновенная… Мы посетили там множество святых мест: по монастырям поездили… и в Пафосе были, и в Троодосе были… Ну, вот тогда и заехали в Иерусалим, купались там в Иордане…»

Афон

Батюшка очень любил Святую Гору и не упускал ни одной возможности отправиться туда. Святая Гора – центр сосредоточения монашеского опыта, своеобразный институт старчества. Здесь проходили школу монашеского умного делания многие наши соотечественники: преп. Антоний Киево-Печерский, преп. Паисий Величковский, старец Иероним (Соломенцов), преп. Силуан Афонский, его ученик старец Софроний (Сахаров) и многие другие.

На Афоне Батюшка со своим келейником о. Амвросием были четыре раза. Начиная с 1997 года, Батюшка старался каждый год появиться на Святой Горе, чтобы подкрепиться духовно. На Святой Горе он чаще всего устремлялся не в те большие монастыри, которые обычно посещают паломники, а в отстоящие далеко в стороне от экскурсионных троп места, где подвизался и в 1959 году почил Иосиф Исихаст и где до сих пор можно встретить его учеников, искусных мастеров умного делания. В частности, он посетил Новый Скит с его многочисленными келиями и каливами. И конечно, всегда, когда Батюшка появлялся, его сразу окружали и афониты, и паломники.

Рассказывает о. Амвросий:

«”Человек любви” – так называли на Афоне о. Иеронима. Святогорцы его знали, и до сих пор там все его помнят. Афонские монахи понимали, какой он сердцеведец, все, кто хоть раз его видел, уже не могли отлепиться от него. Там, в Новом Скиту, подвизается схимонах Иларион (Михаил), старец келлии священномученика Харалампия, чадо игумена Харалампия (|2001), ученика Иосифа Исихаста. В свое время игумен Харалампий благословил о. Илариона выйти из монастыря Дионисиат и восстанавливать келию святого Харалампия в Новом Скиту. И вот мы в эту келию к нему попали.

Приезжали потом сюда отцы с Афона, те, кто с ним встречался: отец Александр (Блюм) такой был, австриец, известный батюшка, он сюда, пока был жив, приезжал каждый год; к нам в монастырь часто приезжает схимонах Иларион.

Для Батюшки посетить Афон – это всегда была большая радость и большая честь. Он всегда отмечал: “Здесь ходила Богородица, тут Она Сама Своими ножками ступала!” Поэтому он предпочитал, бывая на Афоне, не ездить на машине, а ходить пешком. При этом он искал и каждый раз находил и привозил “стопочку” – отпечаток стопы Божией Матери на камне».

Старец для народа

К пустому колодцу за водой не ходят.

Русская поговорка

Помимо несения послушания монастырского духовника Батюшка был старцем для народа, подобно Серафиму Саровскому или Амвросию Оптинскому. Многие тысячи паломников, посетившие в девяностые годы Санаксарский монастырь, узнали и полюбили схиигумена Иеронима как любвеобильного старца-утешителя. Свято место, как известно, пусто не бывает, и очень скоро в монастырь к Батюшке устремились толпы паломников.

«Молва о Батюшке, – говорит протоиерей Александр Малахов, – шла впереди него, и, естественно, я услышал о нём раньше, чем мы увиделись. Слышал о нем неоднократно: один что-то рассказал, другой рассказал…»

Вспоминает иеромонах Варфоломей (Кузнецов):

Однажды мы разговорились с монахом Иоанном, который ещё будучи мирским человеком, водителем, много ездил по монастырям, оказывая им разнообразную помощь. Он рассказал о том, что в Санаксарском монастыре есть необычный духовник, схиигумен Иероним. Я, говорит, сколько езжу по России, такого батюшку не видел ни разу, он весь светится, сразу видно, что на нём Дух Святой. Каждый раз, как приезжаю, всегда такая радость от встречи с ним, не передать словами».

Образ любимого народом старца оживает в воспоминаниях батюшкиных духовных чад.

Анна Николаевна Лацык, с. Старый Город:

«Мы за Батюшкой были как за каменной стеной. Мне довелось побывать в разных монастырях, увидеть разных старцев, все они хорошие, но лучше нашего Батюшки никого не было. Я никогда не видела его раздражённым или хмурым. Всегда улыбался, сиял, как солнышко. Но и плакал часто, за наши грехи плакал, нас жалел, что мы такие грешные».

Ольга Плешанова, г. Москва:

«Всегда поражала способность Батюшки плакать с плачущими и радоваться с радующимися. Не одна духовная сестра рассказывала мне, как Батюшка плакал вместе с ними над их горем. Сама же я видела у него живые слёзы радости и умиления, когда рассказывала ему о моменте своего духовного преображения.

Вернувшись из монастыря, и все последующие годы я постоянно просила у Господа для Батюшки здоровья душевного и телесного, утешения, какое Сам Господь изберёт, отдыха от нас, надоедливых. И однажды Батюшка, улыбаясь, сказал мне: «Знаешь, как надо молиться за духовного отца? – Господи, научи батюшку, как спасти меня».

Постоянно Батюшка призывал любить Бога и Божию Матерь. Почти всем своим чадам он задавал один вопрос: «Какая в Евангелии самая первая заповедь?» А одной женщине, которая долго и безуспешно искала утешений в земной любви, Батюшка очень ласково сказал: «Запомни, никто тебя так не полюбит, как Господь». Однажды я привезла Батюшке в подарок икону Божией Матери «Призри на смирение». Батюшка несколько раз поцеловал её и сказал: «Как я люблю Божию Матерь!» Много раз Батюшка с умилением произносил: «Если бы вы знали, какая Она!»

Однако чего все это стоило Батюшке – о том мало кто из чад задумывался. Но братия хорошо видели, каких сил требовало от Батюшки такое его служение, и все в один голос они говорят об этой части батюшкиных трудов как о подвиге.

Игумен Иона (Родин):

«Отец Иероним был очень добрый, он, не жалея себя, возился с народом. Мы один раз с о. Власием приехали вместо него в Тольятти. После богослужения на нас насели люди. Ну, тогда же священников было мало. Они нам говорят:

– А вот о. Иероним, когда приезжает, он народ принимает.

– Да мы не отец Иероним, – отвечаем, – мы вроде не за тем приехали.

– Нет, ну уж пожалуйста!

Ладно, согласились. Я говорю:

– Власий, ты давай людей принимай, а у меня тут как у эконома свои дела.

Два дня прошло, и Власий говорит:

– Я не могу больше, устал! Давай меняться.

Я отвечаю:

– А как же отец Иероним? Он же один всегда приезжал!

Ну ладно. Я тоже денёк там посидел, отвечал на их вопросы. А вопросы все простые. Спрашивают одно и то же! А о. Иероним с ними беседовал. Как у него сил хватало? Мы с Власием потом отказались. Как отец Иероним с ними?.. Я просто не представляю.

Потом к нему народ стал толпами в монастырь ездить, тогда ему отдельную келию дали. В ней было так тесно, всё время люди толпились, такая духота была! Там как набьётся народу битком… жара… Я вообще не мог там находиться. Как он всё это изо дня в день выносил? Это самое трудное – принимать людей, самое тяжёлое послушание. Подвиг. С болящими особенно тяжело. Вот, что самое главное у отца Иеронима – милостивость, милосердие».

Иеромонах Филарет (Чумаков):

«Простой народ всегда находил у Батюшки утешение, не каждый может так простого человека выслушать, а он мог. Не жалел ни времени, ни своего отдыха. Келейник, жалея его, пытался их ограничивать:

– Батюшка отдыхает! Батюшка отдыхает!

А он ругал келейника:

– Не надо народ отталкивать!

Это был такой тяжёлый подвиг – всё время с народом, с народом, с народом… На других иеромонахов посмотришь – они часа два постоят, поисповедуют и уже чуть не падают. А Батюшка с утра до вечера всё народ принимает.

У него очень много списков-синодиков было. Отец Питирим ему всё, бывало, говорил:

– Ну, куда ты их копишь? Всё! Помолился о них год, ну, два… Что ты всё таскаешь эту сумку с ними?

А он всё время носил эти списки с собой в храм. И потом отец Иван, игумен, сейчас он духовник, говорит:

– Ну, давайте поможем Батюшке.

И вот тогда уже братья стали приходить помогать, каждый брал у него по синодику».

О. Александр Малахов:

«Когда служба заканчивалась, все выходили из храма – прихожане, монахи, священники. Ну и о. Иероним шёл, и его окружала толпа народу, он на ходу отвечал на множество вопросов и так продвигался в келию. А потом и в келии принимал, потом молебны заздравные служил. А ещё во время исповеди он много отвечал на вопросы.

Я удивляюсь тому, какая была у него физическая нагрузка, и как он с ней справлялся! Каждый человек приносил к нему своё бремя и возлагал на него и улетал на крыльях облегчённый. А отец Иероним складывал в своём сердце все эти бремена, иначе-то как? И как он с этим справлялся? Конечно, он служил, причащался – это конечно, помогало».

Иеромонах Севастиан:

«Помню, исповедовался у него один наркоман. Он так искренне каялся в своих грехах, плакал, и Батюшка заплакал вместе с ним. Он так жалел его и говорил: «Господи, пожалей и спаси Своё создание!» Батюшка стал за него постоянно молиться, и этот раб Божий, помню, восстал, возродился».

Случалось, что иные невежественные тётушки не вполне избавившиеся от языческих суеверий и предрассудков, воспринимали Старца в качестве некого белого мага-целителя, снимателя порчи и сглаза, или видели в нем прорицателя-предсказателя. Батюшка строго пресекал подобные вещи. Больше всего он любил, когда посетители спрашивали не о здоровье, не о житейских делах, а о спасении души: «Моему вопросу, как душу спасать, – отмечает Наталия из Самары, – Батюшка обрадовался. “Вот это, – говорит, – хороший вопрос”».

Важно отметить ещё одну важную характеристику батюшкиного духовного руководства чадами: он никогда не подавлял их волю, подобно иным младостарцам. Как истинный ученик Христов, он уважал свободу воли человека. Иногда чтобы не вторгаться в пространство свободы данного человека и не накладывать на него бремена неудобоносимые, давал лишь единственно нужные в таких случаях благословения: «Молись!»

День Батюшки в монастыре проходил в непрестанных трудах. По утрам он служит в храме, потом принимает народ, после обеда малость отлежится и затем проводит молебен о болящих, далее – вечерняя служба, а после неё – до поздней ночи снова принимает людей. И везде это было не простое требоисполнение, а полное отдавание себя, со вниканием во все заботы и болезни, с сопереживанием каждому. Нужно ли говорить, насколько это великий, тяжёлый крест – пропускать через себя человеческие грехи и скорби. Поистине, то было духовное донорство.

Множеству паломников, страдавших от физических и душевных болезней, он помог своими молитвами. Люди о нём узнавали, приезжали, прилеплялись душой, селились рядом. Множество семей по благословению Батюшки переселилось в соседние с монастырем деревни, и так складывался ещё один мощный очаг Православия.

Как истинный старец схиигумен Иероним в отличие от иных лжестарцев стремился приводить людей не к себе, а к Богу. Он внимательно следил за этим.

Свидетельствует Наталья Турчина:

«Однажды приехали мы с подругой Натальей в Санаксарский монастырь. Весна, тепло. Батюшка идёт после трапезы в келию. Мы все бежим к нему, как цыплята, все стараемся быть ближе. У кого есть вопросы, те спрашивают, Батюшка отвечает. А мы с Натальей идём и просто счастливо улыбаемся. В какой-то момент батюшка Иероним поворачивается к Наталье и говорит:

– А тебе, Наташенька, я вот что скажу: батюшка – не Бог, Богу нужно молиться! Поняла?

Как призналась после Наталья, во всех трудных случаях, которых было немало, она взывала к Батюшке: «Батюшка, помоги! Батюшка, спаси!»

Другая его духовная дочь, Ольга, также свидетельствует о том, что любовь к Батюшке отнюдь не заслоняла для неё Господа, а напротив, вела к Нему, ибо он был для неё неким отблеском славы Господней: «В Батюшке, – вспоминает она, – я видела, прежде всего, образ Божий. С ним как-то особенно сильно ощущаешь присутствие Бога. После разговора с Батюшкой хотелось больше молиться и благодарить Бога».

Думается, что подобное духовное устроение было по смотрительству Батюшки присуще большинству его истинных чад.

В 1998 году за великие труды Святейший Патриарх Алексий II удостоил схиигумена Иеронима права ношения Креста с украшениями.

Прозорливость

Богу всё совершенно открыто, всё ведомо Ему до конца;

и человек, включённый в акт Божественного бытия, через Бога

и в Боге становится носителем «всеведения» и «сыны Царствия»,

в Духе Святом, становятся как бы везде присутствующими:

обращённые к Единому Богу, святые в Нём видят весь мир.

Архимандрит Софроний (Сахаров)

Чтение мыслей

В пастырских трудах Старцу весьма помогал такой его, прямо скажем, нечасто встречающийся дар, как умение читать мысли людей. Люди перед ним становились словно прозрачными.

Келейник о. Амвросий:

«На меня огромное впечатление производило то, что Батюшка знал все наши помыслы. Тайные, скрытые помыслы, и даже такие лёгкие движения души, которые, не касаясь нашего внимания, проходят, текут, как бегущая строка… А он и это знал. Господь ему открывал.

Когда тебя читают, как книжку, листают хоть взад, хоть вперед, знают не только твои дела, но и мысли – конечно, это располагает людей. К тому же – эта бескорыстная любовь, которая не требует себе ничего. И понятно, что Батюшка не пользуется этими своими знаниями, которые Господь ему дал.

Один раз я к нему пришёл исповедоваться… А я тогда в монастыре пастухом был, и мне очень тяжело приходилось с коровами. Конечно, я прежде в деревне со скотиной сталкивался, знал, что это такое – пасти скот, но как управиться с таким огромным стадом – этого я не знал, конечно. Иногда со стороны скотины Господь попускал такие козни, что я вынужден был и гневаться, и переживать, и раздражаться. Стадо разделялось обычно на четыре группы, и так они разбредались в разные стороны, а я вынужден был как-то их собирать. В общем, очень тяжело приходилось, я не знал, как мне с ними управиться.

И вот я пришел в таком смятении к Батюшке. Жду его у окна на втором этаже. Смотрю – все идут с трапезы. И вот поднимается Батюшка на второй этаж вместе с отцом Тихоном, и я слышу, как он открывает отцу Тихону мои мысли слово в слово:

– Что мне с ними делать, куда мне деваться? Как мне их собрать всех?

Но это так попадало в их общий разговор, что отец Тихон слушает и воспринимает эти слова по-своему. А я-то угадываю себя, все свои мысли. Что такое? – не могу понять! Я оглянулся: батюшки поднялись, отец Тихон пошел в свою келию, а отец Иероним стоит спиной ко мне, открывает ключом свою дверь и, не видя меня, говорит:

– Ну что – пришёл? Заходи!

Я был шокирован. Я в книжках читал об этом, знал, что такое может быть, но столкнулся с этим в первый раз».

Монахиня Нина:

«…Пересекаю я монастырь решительной и непримиримой походкой: "Все козлы! Опять всё перепутали! Всем на всё наплевать!" Уж не помню причины своих грустных мыслей. Причин было тогда, в первые месяцы налаживания быта в обители, достаточно на каждом шагу, потому что, действительно, ответственных людей не хватало. Навстречу – отец Иоанн. Не подавая виду и – кажется мне – с ангельской улыбкой, я говорю: "благословите!" Вовсе не собираясь старца ничем грузить…

Ну, хорошо, иду к себе, радуясь. А мне вслед звучит: "А они не козлы, не-е. Они – овцы Христовы. Ну, бестолковые, да. Ничего!"

Я вздрогнула: ведь ни слова про козлов я не сказала вслух, припасла до исповеди.

Через несколько лет отец Иероним советовал мне как-то перед отъездом в Москву:

– А ты стеночку такую от всех поставь – (движение ладонью перед собой как по стеклу) – и побольше веселья. Пусть смеются, им легче, и – тебе серьёзные объяснения не мешают. Молитве – лёгкость нужна! А то все уж больно серьёзные. А нужна – ди-стан-ци-я смеха. (Он произносил это слово вразбивку, будто читал в букваре). От всех! Все-гда!

"От всех? Ну, со своими-то не получится," – подумалось мне.

– Со своими – это особый разговор.

На этот раз я не удивилась. Никакой неожиданности. Просто он не заметил, что моя реплика осталась "в уме". Он просто поддерживал разговор. Ничего особенного.

Абсолютно ничего особенного не происходило в общении с отцом Иоанном-Иеронимом. Всё было просто. Никому он не "заглядывал в душу", не "видел насквозь", не читал "потаённые помыслы". Он просто жил – на том уровне бытия, какой был ему дан. Я не знаю, что старец видел, не знаю! Знаю только, что очень часто непроизнесённое вслух становилось как бы репликой в беседе. И это было естественно, как дыхание».

Хотя Батюшка старался скрыть свой дар, однако время от времени он для кого-то становился очевидным. Вот еще несколько примеров.

Валентина Новожилова:

«Моя невестка не знала, как правильно купаться в святом источнике – в сорочке или без сорочки? Она хотела спросить об этом у Батюшки. Но всё как-то не получалось: всегда возле него множество людей. Однажды, когда Батюшка приехал в гости, Нина опять хотела спросить, но и тут кто-то всё мешает: гостей было много. Тогда Батюшка взглянул на Нину своими лучистыми глазами, улыбнулся и говорит:

– Вот когда мы были на Святой Земле, подходим к Иордану и думаем: «Как нам купаться – в мантии или без мантии?» В мантии нужно купаться, в мантии! И снова посмотрел, улыбаясь, на Нину. Она, конечно, сразу поняла, что так Батюшка ответил на её незаданный вопрос».

Монах Константин:

«Когда Батюшка уезжал на Афон, я решил попросить его, чтобы он помолился там обо мне Силуану Афонскому. Я к нему ещё только подошёл, а он уже отвечает мне на невысказанную просьбу:

– Помолюсь, помолюсь!»

Рассказывает жительница с. Старое Шайгово Людмила Кибакова:

«Однажды я пришла к Людмиле Якомаскиной, когда у неё был Батюшка, и молча села рядом. А Батюшка посмотрел на меня, взял меня за руки и говорит:

– Людмила, я тебя от церкви отлучу, если сделаешь, что задумала.

А я была в положении и хотела сделать аборт. Никто не знал об этом, Людмила тоже не знала. Срок беременности был совсем маленький, и ничего не было видно. Но Батюшке это открылось.

Я – в слёзы:

– У меня муж не работает, если рожу третьего ребенка – как мы будем жить?

– Всё в руках Божьих, Господь вас не оставит, рожай!

И как только он меня благословил, я сразу успокоилась, а до того ночами не спала. Когда сын родился, всё было хорошо, нищеты мы не знали. Сейчас ему уже двадцать лет».

Ещё один пример – от настоятеля Татьянинской церкви г. Саранска о. Николая Новотрясова:

«Мне один молодой человек из Кургана, Володя, рассказывал такую историю. Однажды к ним в Курган приехал батюшка Иероним. А этот Володя в то время был за что-то очень зол на соседа по гаражу и в злобном ослеплении мечтал отомстить ему как-нибудь побольнее. Хотел даже поджечь его дом, чтобы сосед сгорел вместе с ним.

И вот в церкви, где этот Володя работал водителем, его попросили отвезти по указанному адресу приезжего схиигумена. Это был о. Иероним. Батюшка сел к нему в машину, поздоровался и вдруг говорит:

– Володя, убиение через сожжение – очень тяжкий грех!..

Меня, говорит Володя, аж затрясло:

– Батюшка, прости! Прости!..»

Свидетельство монаха Константина:

«Когда я понял, что о. Иероним – настоящий старец и даже святой, я сказал одному брату, что наш Батюшка святой. Прихожу к о. Иерониму, а он мне говорит:

– Какой я святой? Я грешный.

– Да, Батюшка, вы грешный, – киваю я согласно.

Он отвернулся и засмеялся.

А потом всё повторилось. Я опять сказал брату, что Батюшка святой, а когда был у него на исповеди, он опять мне говорит:

– Ну, какой я святой?

Я – опять:

– Да, Батюшка, вы – грешный.

А он мне на это:

– А мысль куда ты денешь?

А я ему:

– Вам принесу.

Это опять его рассмешило.

Он и в третий раз снова укорил меня за то же.

Я снова ответил, что он грешный.

Он опустил голову и говорит:

– А считаешь святым…»

Татьяна Короткова:

«Перед праздником я приехала в монастырь с подругой Инной, также окормлявшейся у о. Иеронима. Я подготовилась к причастию, вычитала всё положенное, а Инна была с дороги и не успела. Каково же было моё удивление, когда Батюшка, помолчав немного, благословил ей причащаться, а мне – нет. Я очень расстроилась. Стою недалеко от Батюшки, который исповедует прихожан и думаю: «Какая же я грешная! Вот Батюшка – у него и грехов-то нет». Вдруг Батюшка поворачивается ко мне и строго говорит: “С грехами, с грехами”. Чуть позднее я поняла причину моего неблагословения и с облегчением вздохнула: виной была моя физиология».

На исповеди

Полученный от Бога дар чтения того, что сокрыто на сердце у человека, споспешествовал Старцу во время таинства исповеди: он при необходимости мог помочь исповеднику, подсказывая ему грехи, которых тот либо по забывчивости, либо из ложного стыда не называл.

«Во время исповеди, – рассказывает его племянник Петр Федюнин, – бывало, все мысли путались, грехи в голове были собраны в кучу, и я не знал, что назвать грехом: это, или вот это? Потом скажу два-три слова, и в голове вроде ничего больше нет. Батюшка начинал очень мягко мне подсказывать:

– А вот это… – было такое?

– Да, Батюшка.

Он как бы видел все тайники, все закоулки души и все их вычищал, вытаскивал оттуда все грехи, которые гнездились во мне. Это удивительное состояние.

И вот он постепенно очищал душу, разгребал эти авгиевы конюшни, ту греховность, которую мы в себе не видим из-за своих же грехов. А после исповеди у Батюшки ты встаёшь и ощущаешь такую лёгкость, как будто ты сейчас оторвёшься от земли».

Наталия из Самары:

«Моя мама исповедалась у Батюшки. Грехи свои написала на листочек. Поисповедалась, а один грех утаила, постеснялась сказать. Батюшка листочек её взял, разорвал, а один кусочек от него опять маме в руки вернул».

Бывало, чтобы вытянуть из исповедника забытый или утаённый грех, Батюшка обличал в этом грехе себя. Об одном таком случае рассказывает иеродиакон Онисим:

«Однажды я написал список грехов, а один, за который мне было особенно стыдно, решил оставить на завтра, а то Батюшка решит, что я самый окаянный грешник и вообще не захочет со мной никогда разговаривать. Батюшка выслушал меня и говорит:

– Всё?

Совесть меня начала обличать: ну конечно, не всё. Но у меня уже план был оставить это на завтра. Тогда Батюшка говорит:

– Вот видишь, тебе хорошо, есть кому рассказать. А мне вот некому рассказать. Вот знаешь, как со мной было? Вот со мной так и так было!..

И он рассказывает мне мой грех и – теми же словами, какие я приготовил для рассказа на завтра. В этот момент мне стало очень стыдно, ведь он назвал мои грехи, говоря, что это он сделал так. В заключение говорит:

– Теперь не знаю, как это исповедовать, мне так стыдно об этом говорить!

Я говорю:

– Прости меня, Батюшка!

И он не стал ни укорять, ни обличать, только спросил:

– Каешься?

– Каюсь!

И он накрыл меня епитрахилью и отпустил, как я понимаю, и этот грех тоже».

Неудивительно, что исповедь у Батюшки очищала душу кающегося до самого донышка. Старец помогал человеку в результате таинства буквально переродиться.

«После исповеди у духовного отца, – признается Наталия Турчина, – было особое ощущение чистоты души, она, как белая птица, радостно трепетала в груди, вырвавшись из трясины греха. Возвратились мы домой не такими, какими уезжали. Всего за один день Господь поднял нас из ада страстей, очистил от скверны греха…»

Духовный телевизор

В отличие от большинства из нас, обычных людей, проживающих свою жизнь в тисках пространственно-временных рамок, Батюшка жил как бы уже отчасти вне этих границ. Он, например, мог видеть на расстоянии.

Как известно, подобную способность старца Порфирия Кавсокаливита другой афонит, старец Паисий, с присущей ему полушутливой образностью объяснял наличием у того «духовного телевизора». При этом он говорил, что и у него, Паисия, телевизор тоже есть, но в отличие от Порфирия, не цветной, а всего лишь черно-белый.

Какого сорта «духовный телевизор» был у старца Иеронима, о том мы не ведаем, но то, что он был, об этом у нас есть немало свидетельств.

Духовная дочь Старца Ольга, рассказывает:

«…Иногда Батюшка называл по имени близких мне людей, которых никогда не знал, говорил о вещах в моей квартире, хотя никогда там не был…»

Монахиня Мария (Форбаток) рассказывает, как при первом посещении ею Старца он удивил её тем, что зачем-то стал говорить о том, что держать в доме книги по магии и эзотерике нельзя, что эти книги нужно сжигать. «Странный какой-то батюшка, – подумала она. – При чём тут я? Какое мне дело до этих книг?» А дома потом со стыдом обнаружила у себя в диване целый склад этой литературы, о которой попросту забыла.

Дар предвидения будущих событий

Батюшкина прозорливость проявлялась в видении вещей, сокрытых не только расстоянием, но и временем тоже. То есть он мог видеть будущее, о чём, в частности, рассказывает о. Андроник:

«О. Иероним предсказал мне диаконство и священство ещё в самом начале нашего знакомства. А когда я трудился на хоздворе, он сказал мне, что скоро я буду работать в просфорне, и через несколько месяцев так и произошло. Но прозорливость свою Старец показывал, лишь когда надо было утешить, укрепить».

О батюшкином даре предвидения рассказывают и другие монахи.

О. Амвросий:

«Однажды Батюшка сказал мне:

– Мы с тобой будем кушать вместе.

Я тогда понял его слова буквально и всё ждал, когда мы с ним сядем вместе кушать, когда этот момент наступит. В конце концов настало время, когда мы с ним не просто сели вместе покушать, а постоянно сидели и ели из одной тарелки».

Иеромонах Севастиан:

«В 1995 году меня должны были призвать в армию. Кто-то спросил тогда Батюшку обо мне, и он сказал:

– Нет, он не пойдёт в армию, будет здесь.

И действительно, в армию меня не взяли – медкомиссия забраковала».

Монах Константин:

«Однажды, когда я был еще послушником, после исповеди читая надо мной разрешительную молитву, Батюшка назвал меня «отец Константин». Видя, что я не обратил на это внимания, Батюшка сказал:

– Я ведь не просто так назвал тебя отцом Константином!

Спустя какое-то время меня постригли в иночество с именем Ксенофонт, а ещё через несколько лет – в монашество с именем Константин, что и в миру, только в честь другого святого. Так сбылось предсказание Батюшки, что в монашестве я буду Константином».

А вот другой случай, рассказанный тем же о. Константином:

«Мне нравилось петь вместе с другими братьями на службах, и я стал учиться клиросному пению. Однажды я пришёл к Батюшке и говорю:

– Батюшка, мне хочется ноты достать.

А он отвечает:

– Скоро все ноты будут твои.

И действительно: вскоре меня перевели на подворье монастыря в Саранск и там назначили регентом хора».

Павлина Кресюн:

«Помню, люди Батюшку спрашивали, что будет с Украиной. Он отвечал, что Украина – это та же Киевская Русь. И как с Киевской Руси всё началось, она первая приняла крещение Руси, так и теперь с неё всё начнётся, будет война».

Прозорливость свою Батюшка старался скрывать:

«Когда я по просьбе о. Амвросия в его отсутствие оставался при Старце за келейника, – свидетельствует иеромонах Севастиан, – я наблюдал, как он свою прозорливость скрывал. Он скрывал свой дар от паломников и от нас».

Монах Константин:

«Однажды на исповеди я задал Батюшке какой-то вопрос, ответ на который предполагает прозорливость. Батюшка на такие вопросы почти никогда не отвечал. И на этот раз он сказал:

– Не знаю.

Я задал другой подобный вопрос. Он снова отвечает:

– Не знаю.

Тогда я полушутя говорю:

– Тяжело мне с вами, Батюшка.

Он засмеялся и закрыл лицо руками».

А вот какой забавный пример приводит о. Амвросий:

«Пришёл как-то к Батюшке журналист из «Комсомольской правды», он хотел спросить его, правда ли, что Батюшка прозорливый. А Батюшка, не дождавшись вопроса, уже ему отвечает: “Да что ты! Какой я прозорливый? Я просто опытный. Мне моя священническая опытность помогает!”

Тот прямо рот разинул: “Как же так? Я еще вопроса не задал, а он мне отвечает!”»

Православие не доказуется, а показуется

Встречи со старцами убедили меня, что христианство

проповедуется не только словом, но, прежде всего –

силой благодати, которая оживотворяет слово,

делает его светоносным, а истину христианства

очевидной и, дерзну сказать, как бы осязаемой.

Архимандрит Рафаил (Карелин)

Батюшка не был искусным оратором, проповедником-златоустом, однако это не помешало ему уверенно вести своих духовных чад к спасению. Дело тут, по-видимому, состоит в том, что каждое его слово было осенено благодатью и принималось адресатом с великим доверием.

Есть такое известное в православии выражение: «Господь не доказуется, а показуется». И действительно, в своих благодатных проявлениях, энергиях, Господь подчас гораздо успешнее именно показуется, как, например, это сделал однажды преподобный Серафим, приобщив Мотовилова Божественной благодати.

Подобно преподобному Серафиму, о. Иероним счастливо обладал уникальным умением окунуть человека в нужное состояние, которое лучше всяких слов дало бы ему искомое знание и понимание. Потом это подаренное Батюшкой ощущение служит, как показывают многие свидетельства, неким камертоном правильного устроения души.

О. Амвросий:

«По своему простецкому устроению некоторые вещи Батюшка не мог нам объяснить. Но ему не нужны были слова…

Один раз, когда я еще был послушником, прихожу к о. Иерониму и спрашиваю:

– Батюшка! Что значит – «память смертная»? Как это состояние приобрести? Что оно может дать?

Батюшка посмотрел на меня, улыбнулся и перевёл разговор на другое. Потом он поисповедовал меня, и я ушел.

И вот я еще до келии своей не дошёл, как отчётливо понял, что завтра я не проснусь, что я умру завтра. Засела эта мысль во мне, и не могу её никуда деть. Я пришел в келию, почитал вечерние молитвы, потом я надел всё чистое и лёг умирать, зная, что я завтра не проснусь. И это было состояние такой свободы! Полной свободы от всего: ничего не надо, ни за что не отвечаешь, ни о чём не переживаешь! Это необыкновенное состояние: мирское, земное уже не держит, привязанности никакой не осталось. Всё это уже обесценилось. Это как соединение с Богом. Такие вещи нигде не вычитаешь.

Это – одно из тех состояний, о чем апостол Павел говорит: «Чадца, болезную, доколе не вообразится в вас Христос» (Гал.4: 19).

Это не страх, не трепет, это полная свобода, независимость от земного. Ничто тебя не касается, ничто уже не нужно, тебя уже не интересуют твои вещи, тебя не интересует то, что ты должен завтра сделать! Тебя уже ни-че-го не интересует!

Я утром встал – и потерял это состояние. Но опыт, переживание – остались».

Надо полагать, память о том пережитом состоянии отрешённости от всего временного, суетного, радость переживания абсолютной свободы в Боге, одним словом, память смертная, – это то, что уже никогда не даст сохраняющему её человеку полностью прилепиться к земным радостям и богатствам, то, что будет удерживать его душу в скучании о Боге.

Приведём на эту тему ещё один рассказ – о том, как подобным образом врачевал Батюшка душу одной своей посетительницы, которую привели к нему тяжкая болезнь и связанные с нею скорби. Он нежно перебинтовал её кровоточащую душу, одарив её опытом испытания отчей к нам любви нашего небесного Отца. Вот как об этом рассказывает Татьяна Николаевна Федотова:

«Он говорил просто, не многословил. Но сила его была “не в убедительных словах человеческой мудрости, а в явлении Духа” (1 Кор.2:4).

…Рядом со Старцем я почувствовала какую-то внутреннюю благостную свободу. Как будто душа моя освободилась от всяких уз земного бытия и зажила своей естественной первозданной жизнью: радостно и свободно. Так безмятежно и свободно жили, наверное, только первые люди в раю, а сейчас живут лишь малые дети да блаженные.

И мой ум тоже стал свободным – свободным от всех земных привычек и условностей. Все мои мысли, слова и поступки не подлежали уже больше внутреннему наблюдению, контролю со стороны моего постоянного цензора – отягощенного грехом ума. Только это была уже не я, а кто-то другой. Я уже по-другому всё чувствовала и воспринимала. Я как-то странно, по-детски, себя вела и так же странно, по-детски, говорила. И я жила сердцем, в котором была любовь… Я всех любила, и мне казалось, что все любят меня.

И, радуясь этому, ни с чем не сравнимому, неземному, заполнившему меня всю до краев, чувству божественной любви, я говорю Старцу:

– Батюшка, а я знаю, Бог меня лю-ю-бит…

А он тихонько-тихонько так, задумчиво и тоже немножечко нараспев отвечает: ”Лю-ю-бит, лю-ю-бит…”»

А вот свидетельство Валерия Короткова:

«8 декабря 1997 года я возил Батюшку на три дня в Саранск, где он служил в храме, исповедовал своих многочисленных духовных чад, соборовал. В последний день, когда мы возвратились из храма в дом, где остановились, там собралось человек около пятнадцати. Сели за трапезу. Было уже 10 декабря – празднование иконе Матери Божией «Знамение». Включили магнитофон с кассетой о сотворении мира. В ней, в частности, говорилось о том, как вся природа славит Бога. Потом, по всей вероятности, Батюшка как-то особенно помолился, и на всех сидящих за столом сошла такая благодать, что все прослезились. Слёёзы радости у всех ручьем полились. Батюшка говорит:

– Это слёзы благодатные.

Вот так и было: и слёзы, и неизъяснимая радость охватила всех. Одна девушка даже не выдержала и говорит:

– Батюшка, возьмите нас с собой в Царствие Небесное!

А я один сижу, и у меня ни слёз нет, ни радости. А сидел я справа от Батюшки. Отвернулся к окну и думаю: «Всё у меня не как у людей!» И вдруг вижу: береза славит Бога! Я обомлел. Обычное дерево, по зимнему времени без листьев. Это было совершенно неизъяснимое чувство. Оставалось только одно: умереть, уйти в этом блаженном состоянии.

И тут Батюшка, сидевший рядом, взял меня за руку и говорит тихо:

– Ну, что – увидел?

– Да, Батюшка.

Я посмотрел ему в глаза, а там – бесконечность такая! Не знаю, как описать. И я подумал:

– Вот бы сейчас всех моих близких – сюда!

И тут сразу всё пропало, всё опять стало обычным».

Наставлял через примеры

Даже когда Батюшка говорил наставление, то это были не сентенции, а примеры из жизни, опирающиеся не на понятие, а на образ. Так и ему было ловчее объяснить, да и не закаленному силлогистикой слушателю легче понять и запомнить сказанное. Такая манера поучений была, как известно, и у старца Паисия Святогорца, да и вообще у многих старцев.

«Батюшка учил нас, – говорит духовная дочь о. Иеронима Татьяна Короткова, – не книжными рассуждениями, а разными назидательными историями из жизни. Они лучше любых наставлений западали в сердце. Например, чтобы показать, как Богу угодна наша молитва, он приводил такой случай:

«Приехала ко мне в Саранск сестра. А я в это время молился. Она подходит к подъезду и не узнаёт его: «Нет, не тот», – думает. Идет к другому – то же самое. И так, пока я не закончил молиться, сестра не могла найти нужный подъезд. Если по-настоящему человек молится, никто ему помешать не может».

Рассказывая о том, какую силу имеет крестное знамение, Батюшка для наглядности приводил такой случай: «Когда я шёл по дороге, на меня напала собака и схватила зубами за руку. Как только я сказал: Да воскреснет Бог и расточатся врази Его… – она так и замерла с раскрытой пастью».

О той же манере Батюшки наставлять на примерах вспоминает игумен Пахомий:

«Старец учил молиться, на примерах показывая, как близок Господь к молящемуся. Он говорил: “Всё дает нам Господь, всё чего мы ни попросим. Просите и дастся вам, ищите и обрящете. Однажды я сидел у себя в келии, был вечер под праздник памяти святителя Тихона и апостола Иоанна Богослова. И я говорю: “Боженька мой! Как я хочу рыбки! Иоанн Богослов был рыбак… Пошли мне рыбку ради праздника!” И только я успел так про себя это сказать, как дверь келии слегка приоткрылась и чья-то рука протягивает мне два больших леща! Хотел я было поблагодарить дарителя, выскочил за ним из келии, но никого уже не было… А лещи были жирные, каждый килограмма по три, наверное. Позвал я братию, и мы утешились”».

Привычка к чуду

Если пребудете во Мне, и слова Мои в вас пребудут,

то чего ни пожелаете, просите, и будет вам. (Ин.15: 17).

С первых же дней служения в монастыре старца Иеронима, стало ясно, что молитва его чудеса творит. Живший много лет рядом с Батюшкой, его келейник о. Амвросий свидетельствует, что вся жизнь Старца была в чудесах, что о таких чудесах он, Амвросий, раньше только в книжках читал, а теперь столкнулся с ними воочию.

«При батюшке Иерониме чудо было рядом, и мы стали к этому привыкать», – вторит ему о. Евгений Шеянов.

И действительно, чудес при Батюшке было такое великое множество, что каждый, кто его знал, тут же начинает сыпать примерами.

Свидетельствует духовное чадо Батюшки Наталья Турчина:

«Бывало, скажешь: “Батюшка, шифер нужен, никак не можем купить”, – и чуть не в тот же день предлагают шифер.

“Батюшка, кирпич нужен, помолитесь” – и находится! Находится кирпич, хотя до этого все наши усилия были тщетны. Мы так привыкли к этим чудесам, что считали их как само собой разумеющиеся. Есть какая нужда – говоришь Батюшке, и всё устраивается. Обыкновенное чудо».

Очень много помогал Батюшка своим духовным чадам в житейских делах. И тому тоже можно привести немало примеров. Например, такой, о котором рассказывает протоиерей Евгений:

«До священства я планировал построить дом, уже привёз кирпич и после рукоположения хотел продолжить строительство. Жили мы тогда у матери, а у нас уже было двое детей. Прихожу, говорю:

– Батюшка, благословите начать стройку!

Он говорит:

– Нет, не надо.

А уже всё, я блоки заказал под фундамент. Домой пришёл, рассказываю, а мне моя матушка говорит:

– Нет, Батюшка, наверное, неправильно тебя понял! Ты ему объяснил? Надо было сказать, что у нас уже блоки заказаны…

И она со мной к Батюшке поехала. А он нам – опять:

– Не надо строить. У вас будет дом, не надо строить.

И буквально через несколько дней председатель сельсовета приглашает меня:

– Батюшка, зайди!

И предложил вот этот дом, который тогда пустовал. Я опять к отцу Иерониму:

– Батюшка, вот такое дело…

А Батюшка:

– Вот-вот-вот! Этот дом и надо брать!

И вот с тех пор мы здесь живём практически без ремонта, всё тут уже было: и отопление, и всё остальное. И я сейчас только понимаю: если бы я начал тогда строительство – до второго пришествия пришлось бы строить. Сколько забот, сколько средств понадобилось бы, а приход маленький, небогатый. Сейчас у нас уже шестеро детей, и как бы всё это было? Так во всех наших делах, во всех заботах испрашивали мы батюшкиного благословения. Я в Санаксар ездил каждую неделю».

Рассказывает супруга протоиерея Георгия Глазунова, матушка Лидия:

«Однажды, когда Батюшка приехал, мы как раз корову купили. Когда я её выбирала, председатель сразу сказал:

– Ну, ты, матушка, и выбрала! Молоко-то хорошее у неё, но больше двенадцати литров эти коровы не дают.

– Что уж тут, – отвечаю, – 12 так 12.

Подоила я корову и иду. А Батюшка – навстречу:

– Корову-то как звать? – спрашивает.

– Малышка.

Батюшка попробовал молочко и говорит:

– Вкусное молоко, вкусное! – И добавил: – Всё время будешь по целому ведру носить.

– Батюшка, – говорю, – вы знаете, эту коровку мы взяли с фермы, и она у нас с искусственным покрытием.

– А так нельзя.

– Что я могу сделать? Мы так с ней мыкаемся! В стадо идти она боится, убегает. Глаза вытаращит и несётся, как очумелая. Что делать?

– Ну, пойдём с тобой коровку смотреть.

Пошли мы. Батюшка её там крестил-крестил, какие-то молитвы читал. И с того времени корова наша стала нормальной. И в стадо водили, и всё стало хорошо. И, действительно, молока я по полному ведру всегда носила, так что не двенадцать литров выходило, а все двадцать пять. И такое хорошее молоко было!

В другой раз Батюшка приехал, а у меня рассада в это время пропадала помидорная. Валится и валится всё. И у всех в округе тоже, люди заново всё пересаживают.

О. Иероним посмотрел и спрашивает:

– Что это у тебя?

– Вот, Батюшка, видите, что с рассадой творится!

Он её перекрестил и успокоил меня:

– Ничего! Больше падать не будет! Больше не будет!

И правда, всё исправилось.

– Ой, матушка! – спрашивают соседи. – Что у тебя рассада перестала падать?

А что ответишь? Батюшка перекрестил – и всё! И много таких случаев было. Обратишься к нему, бывало, с какой скорбью и в ответ слышишь:

– Матушка, не переживай, всё будет хорошо. Молись!

И всё налаживалось».

Рассказывает духовная дочь Старца Валентина Новожилова:

«Как-то заготовили мы сено, но пока собирали и везли, пошёл дождь, и оно всё промокло. Мы, конечно, расстроились. Дождь шёл не переставая. А вечером приезжает к нам батюшка Иероним. Рассказали мы ему о своей беде и говорим:

– Батюшка, что же нам делать? Ведь мокрое сено совсем испортится, если его не просушить хорошенько.

Батюшка спрашивает:

– Вам одного дня хватит?

– Конечно, хватит!

Батюшка благословил нас и уехал, а дождь продолжал лить всю ночь. Но наутро смотрим – яркое солнце и ни одной тучки. Мы быстро разбросали сено, и целый день оно сохло. Под вечер мы его собрали и покрыли плёнкой. И только закончили – хлынул дождь и уже не переставал и ночь, и следующий день, и еще долго, но мы были спокойны: с нашим сеном все в порядке. Это было в 2000 году».

Итак, жизнь вокруг Батюшки была отмечена самыми разнообразными чудесами. Однако главное чудо состояло в том, что он приводил человека к Богу. Вот настоящее чудо! А потому нельзя не согласиться со справедливыми словами той же Валентины Новожиловой:

«Можно много говорить о нашем дорогом Батюшке, о его любви, помощи, об исцелениях, происходивших на наших глазах, о чудесах, которые щедро посылал Господь через нашего духовного отца. Но самое главное, что о. Иероним показал нам путь ко Господу и, взяв нас за ручку, как своих детей, сделал вместе с нами первые шаги, а теперь поддерживает нас на этом пути. И хочется, конечно, не сбиться…»

То же самое говорит и протоиерей Евгений: «Главное чудо, которое с нами произошло – мы все вокруг него поменялись. Я не видел больше таких людей, не видел, чтобы человек мог так привлечь к себе другого человека и так изменить его. Вся жизнь моя изменилась, и вокруг всё изменилось».

Канон за болящих

Причина болезни – грех, а не какая-либо необходимость.

Преподобный Ефрем Сирин

Кто создал душу, тот сотворил и тело, и Кто исцеляет

бессмертную душу, Тот может уврачевать и тело

от временных страданий и болезней.

Преподобный Макарий Египетский

Чудеса, свершавшиеся по молитвам Батюшки, были самыми различными, однако те, кто приезжал к нему издалека, ехали прежде всего за исцелением – как духовным, так и телесным. Кроме духовничества, Батюшка имел в монастыре еще одно важное и довольно тяжёлое послушание. Он ежедневно служил молебен о здравии и читал Канон за болящих, помазывая страждущих святым елеем. О том, как это служение начиналось, вспоминает о. Амвросий:

«Владыка Варсонофий пришел однажды к Батюшке, и тот ему плачется:

– Владыка святый, что мне с больными делать? Как мне трудно с ними!

Владыка ему отвечает, да строго так:

– Отец Иероним! Мне, думаешь, легко! Что, не знаешь, что делать? Псалтырь почитай, Канончик за болящего, Евангелие, потом масличком святым помажь, водички дай – и всё! Бог благословит!

Батюшка головку склонил:

– Всё понял!

Так и сталось. Больные собираются, и Батюшка читает Псалтырь, две кафизмочки, Канон за болящего, из Евангелия отрывок. Потом помажет освященным маслом, даст святой водички и – всё! От себя – ничего! Но это труд огромный!»

Во время чтения Батюшкой Канона наиболее наглядна была духовная природа многих болезней. С великим терпением и состраданием вымаливал Батюшка болящих, при этом зачастую обращая их на путь покаяния. «Сколько сейчас приходит ко мне больных людей, – говорил он, – и я сразу начинаю у них спрашивать: “Вы пришли с какой целью?” И никто мне не скажет, что, мол, хочу спастись, научите! Нет, большинство говорит: “Я хочу исцелиться”. А ведь самое главное – не телесное исцеление, а духовное».

К счастью, часто получалось так, что слабые в вере люди, получив исцеление от какой-то тяжёлой болезни, укреплялись в вере, находили в Батюшке своего духовного отца и становились ревностными христианами. Так что можно сказать, что батюшкины молебны о здравии несли в себе и элемент миссионерства.

Жительница Старого Города Короткова Татьяна рассказывает, что когда ещё они с мужем жили в Рязани, у них тяжело заболел сын. В больнице у него постоянно держалась высокая температура 39-40⁰, а диагноз поставить врачи не могли… И тут знакомая женщина рассказала им, что в Санаксарском монастыре есть такой старец Иероним, который служит молебен о болящих, и люди после этого исцеляются. Муж сразу же забрал сына, и в тот же вечер в ночь они туда уехали. По благословению Батюшки отец с сыном три дня ходили на Канон, причастились и на третий день сын был абсолютно здоров.

Вспоминает матушка Марина Шеянова:

«Когда я училась в университете, нас послали поработать в колхоз. Там я в коровнике упала на кормушки и ушибла голову. С тех пор мучилась страшными головными болями. И я пошла к Батюшке на Канон. Молебны тогда проходили еще в батюшкиной келии. Народу было очень много, целая келия набилась. А у меня в тот момент страшно болела голова. И вот мы все стоим вплотную друг к другу, свечи горят, духота… Батюшка читает, читает, читает… и мне стало плохо. Очнулась я уже на улице, открываю глаза – Батюшка меня маслицем помазывает. С тех пор головные боли полностью прекратились».

Свидетельство Марины Кувановой:

«В 1997 году, в марте, близкий мне человек тяжело заболел. Сердце, поджелудочная железа и печень были в состоянии разрушения, и шансов на выздоровление не было никаких. Врачи сказали, что долго он не проживёт. И мы привезли его к отцу Иерониму.

Тогда старец ещё читал молебны о здравии в своей келии. Помню, комнатка полностью набилась людьми. Через толпу и марево, поднимающееся от множества зажжённых свечей, просматривались лики икон, развешенных по стенам…

Шли дни, потом месяцы. К врачам мы больше не обращались, так как здоровье нашего больного пошло на поправку. Когда же в июле он вновь сделал УЗИ, все органы, к удивлению врачей, оказались восстановлены».

Надежда Фоменко:

«Соседи у нас здесь были неверующие, они вообще не любили попов. Мы даже удивлялись, как же так: люди сюда издалека, из разных мест, приезжают и поселяются, чтобы быть поближе к Батюшке, а они тут живут и ничего о нём знать не хотят. Вот уж поистине: нет пророка в своём отечестве.

Но однажды Сергею, он лесником работает, в глаз попал сук и так опасно травмировал его, что пришлось ему срочно ехать в Саранск, в глазную больницу. Почти месяц он там пролечился, но и после выписки глаз у него продолжал болеть, он даже спать не мог.

Я ему говорю:

– Иди к Батюшке, он поможет!

Сначала Сергей отнесся к моим словам скептически, но потом, измученный болью и бессонницей, сдался и пошёл. После первого же молебна на Каноне о болящих он почувствовал облегчение. Тогда он стал регулярно ходить на молебен, и вскоре боли прошли полностью.

А приблизительно через месяц Сергей поехал в Саранск на плановую консультацию к офтальмологу. Возвращается оттуда, заходит ко мне и говорит:

– Тётя Надя, послушай, что было! Врач меня осмотрела, молча пожала плечами и пошла за заведующей. Та тоже тщательно исследовала мой глаз и говорит: «Мы полагали, что будет лучше, но не до такой же степени! Что вы делали с вашим глазом?»

«Ничего, – говорю, – не делал, только на молебен к схиигумену Иерониму ходил».

После этого и сам Сергей Мальцев, и вся его семья стали верующими».

Часто во время чтения Батюшкой Канона затаившиеся в некоторых людях духи злобы невольно обнаруживали себя: кто-то кричал, кто-то мычал, кто-то изгибался всем телом, падал, бился в конвульсиях.

«…Когда я впервые пришел на Канон, – делится своим впечатлением иеромонах Прохор (Хмелев), – в келии Батюшки было человек двадцать, и он в тот момент соборовал. Тогда я впервые увидел бесноватых, видел, как они кричали, когда Батюшка их крестом осенял и маслицем помазывал, как они утихали и потом, придя в себя, благодарили его. У меня это было первое соприкосновение с духовным миром, где проявляется борьба за душу человека».

Постепенно народу в келию набивалось всё больше, условия для молебнов становились очень тяжёлыми.

«Когда я впервые приехал в Санаксар, – вспоминает иеродиакон Корнилий, – Батюшка в это время как раз проводил молебен у себя в келии. Народу – тьма. Духота ужасная. Помню, какой-то послушник предлагал всем водички… Мы где-то возле двери встали, и не видно нам, и не слышно ничего. А мне так охота посмотреть, что за старец такой!..

А когда помазание началось, народ расступился и я, наконец, увидел Батюшку: седенький такой, благообразный добродушный старчик, весёлый, глаза искрятся. Прищурит – и в них словно огонёк загорается…»

Позже, когда келия не могла уже вместить всех страждущих, молебен о болящих был перенесен во Владимирскую церковь.

Иеромонах Варфоломей (Кузнецов) свидетельствует:

«Когда о. Иероним читал в храме Канон за болящих, приезжало невероятное количество людей. Обычно среди них оказывалось несколько бесноватых. Они издавали разные страшные возгласы: мычали, пищали, лаяли по-собачьи. Это надо было видеть и слышать. У Батюшки была великая сила Божия».

Вокруг о. Иеронима во множестве роились всевозможные слухи и мифы. Видя, как во время молебна и помазания святым елеем кто-то кричал или мычал, кто-то падал и начинал биться об пол, некоторые ошибочно называли Батюшку экзорцистом, а его служение – отчитками. Но это было не так. Никаких отчиток Батюшка не совершал.

Вот что пишет об этом протоиерей Александр Стрижак:

«Он действительно знал законы духовной брани и как аскет и молитвенник (к тому же защищённый священническим саном и великой схимой) был весьма грозен для нечистой силы. Но сокрушал он её исключительно своей любовью к Богу и людям. Никаких заклинательных молитв он не читал, а обращался напрямую к Богу, молитвенно испрашивая здравия для пришедших к нему за исцелением».

Рассказ неизвестного, помещенный на портале «Дивное Дивеево»:

«Не знаю, в чём состояло отличие этого молебна от обычной службы, но никогда больше меня так не «пробивало». Все присутствовавшие по-разному реагировали на происходящее. Кто-то учащённо сопел, кто-то неестественно часто начинал чесаться, кого-то корёжили гримасы. Так или иначе, но реагировали все. Что там было-то, если глянуть со стороны? Пожилой, тщедушный на вид батюшка негромко читал молитву. Кто-то плакал, кто-то мычал, кто-то изгибался всем телом. Иногда, говорят, во время этих молебнов люди начинали жутко орать и падать на пол. Мне было легче, я лишь стоял, закрыв глаза, и слушал негромкий голос Старца. Ну, вот и всё, Батюшка мажет всех елеем. Мажет лоб, подставляемые, видимо, больные, места на теле и конечностях. Мне он провел кисточкой по лбу, затем обмакнул её ещё раз и перекрестил елеем приоткрытую жарким летом середину груди, там, где крестик висит. Довольно спокойно, в отличие от многих, простояв весь молебен, я прочувствовал его только после того, как Старец прикоснулся кисточкой к груди.

Что это было? Катарсис, очищение, изгнание бесов, Таинство Божие? Не знаю, да и не важно, как это называется. Получив на грудь елейный крест, я пулей выскочил из помещения, выбежал в поле, окружавшее монастырь. Вот там меня и прорвало, там и состоялось моё настоящее покаяние. Не помню деталей, помню только, что выворачивало всё и везде, сразу. Меня «крючило», рвало, я выл и плакал. И я не помню ни одной мысли в тот момент, только безмерное чувство вины и покаяния. Наконец-то, хоть ненадолго голова отключилась, дав душе поговорить с телом напрямую. Долго это длилось, обессилел. Успокоился, наконец, утёр слезы и сопли. Побрёл в монастырь. Какое-то спокойствие и ровное тепло в груди, под крестом. И тихое счастье расходится оттуда по всему телу».

Как проходили эти молебны мы, к счастью, можем увидеть в фильме, который так и называется «Канон за болящих». Божьим промыслом однажды в монастыре оказался режиссер-документалист Сергей Ломкин.

«…После посещения Санаксарского монастыря, – вспоминает С. Ломкин, – образ белого, особенно светлого, словно сошедшего с иконы Старца не давал мне покоя. Появилось неодолимое желание снять фильм о батюшке Иерониме, чтобы о нём узнало как можно больше людей. И уже со съёмочной группой мы приехали снова в Санаксарский монастырь.

Пришел я к Старцу в келию и уговариваю дать интервью для фильма. Отец Иероним стал всячески уничижать себя:

– Да что я, неграмотный, могу рассказать? Три класса образования…

– Батюшка, – нашелся я, – ведь апостолы тоже были неграмотными. Они и вовсе были простыми рыбарями.

Старец посмотрел на меня внимательно и сказал:

– Хорошо, приходите».

Так промыслом Божиим мы имеем возможность своими глазами увидеть, как Батюшка молитвенно помогал страждущим.

Другие случаи исцелений

Но излечения больных по молитвам Батюшки совершались не только у тех, кто побывал на чтении Канона. Иеромонах Ф., например, рассказывает удивительную историю об исцелении Батюшкой человека даже от такой страшной болезни, как саркома. Этого исцеленного о. Ф. встретил на автозаправке, когда тот так энергично и весело прыгал, пока машина заправлялась, что даже принял его за спортсмена. Бывшая тут рядом жена этого «спортсмена» поведала о том, что ещё совсем недавно тот был тяжко болен… Но предоставим слово о. Ф.:

«…Они из Миасса были. У мужа была саркома в последней стадии уже, и врачи хотели операцию делать. Супруга позвонила отцу Иерониму, и он ответил: «Не надо, операцию не делайте, везите его сюда!» А врачи им сказали: «Ну, вы его живым не довезёте!» Но за послушание Батюшке те всё равно сели в машину и поехали. И вот больному по дороге всё легче и легче становилось, и в конце пути он уже сам за руль сел и привёз семью в монастырь. Здесь по молитвам Батюшки он окончательно исцелился. А Батюшка – мне потом о. Амвросий рассказал – на два дня слег после этого, очень тяжело ему было».

Отец Амвросий рассказывает:

«Приходили больные, они видели Батюшкину исцеляющую любовь, чувствовали её и тянулись к ней. И конечно же, у Батюшки был дар исцеления, все об этом знали. У нас даже хранились открытки архимандрита Кирилла (Павлова), который направлял к Батюшке духовно и телесно больных людей. Одна у меня до сих пор осталась, где старец Кирилл собственноручно написал примерно так: «Досточтимому батюшке Иерониму. Ваше высокопреподобие, окажите милость, примите рабу Божию такую-то из такого-то города и, аще возможно, помогите ей…»

Монах Константин вспоминает:

«Однажды я пришёл к Батюшке на исповедь с очень больной головой. Встал, как обычно, на колени, исповедался и, когда дошло до разрешительной молитвы, говорю:

– Батюшка, у меня так болит голова, что не могу наклониться, вы мне её епитрахилью прямо так накройте, сверху.

– Ну, сейчас не будет болеть, – отвечает.

Он положил мне руки на голову, и я почувствовал, что боль прошла».

Рассказывает матушка Лидия Глазунова из Сергиевского храма села Эмануиловка:

«Мы со всеми болячками к о. Иерониму обращались. Такая бутылочка у него была, там все масла из святых мест. Отовсюду: из Иерусалима, из Афона, от чудотворных икон. И вот Батюшка всегда этим маслицем нас помазывал – и нас, и наших соседей.

У нас по соседству жила Лена, девочка лет десяти-одиннадцати. У неё на теле страшные опухоли в виде шишек были, и постоянно держалась повышенная температура. Врачи сказали, что ей нужна операция. Приехал Батюшка, и Лена как раз к нам пришла. Я говорю:

– Батюшка, поглядите, что у неё!

Отец Иероним посмотрел:

– Ой-ёй-ёй!

Увел её к иконочкам и встал с ней на колени. Что там Батюшка над ней читал, я уж не знаю. Потом помазал её и говорит:

– Вот я тебе ещё маслица дам, скажи маме, пусть каждый день мажет тебя им.

После этого у Леночки всё прошло, и операцию делать не пришлось».

Но, пожалуй, достаточно, не будем утомлять читателей рассказами о многочисленных исцелениях по молитвам Батюшки, не станем перечислять все известные нам свидетельства – их так много, что можно только из них одних целую книгу составить.

«Необыкновенная» Благодать в обыкновенном старце

Дух Святой зрится как Умный Свет

и приходит с тихостью, принося радование,

которое есть отсвет Первого Вечного Света

и отблеск непрестающего блаженства.

Преподобный Симеон Новый Богослов

Нередко бывало так, что, наслушавшись рассказов об объявившемся в Санаксаре «святом старце» и одолев неблизкий путь, люди порой испытывали разочарование – слишком простым, обыкновенным он казался на первый взгляд.

Однако эти разочарованные вдруг начинали чувствовать, что им от Батюшки отчего-то не хочется уходить, что их так и тянет к нему, что рядом с ним хорошо и радостно. Иные отмечали, что после разговора с Батюшкой исчезали скорби и проблемы, с которыми они входили в келию.

Свою первую встречу с Батюшкой описывает Валерий Коротков:

«Что меня поразило в нём, так это простота. Духовного опыта я не имел. В моем понимании старец – это особый аскет, духовный тягач, вездеход. А батюшка Иероним – он такой добрый, простой. Смотрю на него, а он как дедушка родной. Такое ощущение, что он прямо свой, ничего особенного.

И в то же время я видел, как от него исходил свет и вокруг себя в присутствии Батюшки я ощущал что-то необъяснимое, непривычное для меня, словно облако какое-то окутывало. После я понял, что это благодать так проявлялась».

Другие же, напротив, свидетельствуют о том, что Батюшка был таким проводником Благодати, что, услышав его слова о вере, о Боге, и почувствовав эту благодать сердцем, они начинали плакать.

Анна Николаевна Лацык:

«До переезда в Старый Город я жила в Сибири и не знала, кто такие старцы. Увидела Батюшку впервые во время его молебна о здравии. Сначала подумала: «Ничего в нём нет особенного». Но когда Батюшка начал молиться, то весь засиял. Я же начала плакать навзрыд и не могла остановиться».

Вот и получается, что сам-то Старец прост, да благодать непроста. В связи с этим хочется привести еще одно свидетельство на тему батюшкиной «непростой простоты».

Архимандрит Иннокентий:

«Когда Батюшка отошел в вечность, и один брат спрашивал у другого совета, пойти ли на исповедь к одному из известных духовников, то услышал в ответ:

– Простоват!

– А батюшка Иероним разве не был простым?

– Он был прост, но не был простоват, ибо был при всём при том человеком богомудрым. Был как сосуд Божественной благодати, полный, плещущийся на всех. Радость от общения с Батюшкой для нас была неким знамением, что с ним – Бог. “Как можно не радоваться, если с нами Господь?” – говорил он».

Силы черпал в Благодати

Батюшка никогда не жалел себя и даже будучи крайне утомлённым продолжал служить людям столько, сколько потребуется, пока не останется ни одного ищущего его внимания. И видя это, Господь щедро восполнял его силы Своею благодатью.

Как известно, Благодать есть помощь Божия, которая ощущается человеком как особый свет, особый мир в душе, особая радость, особая теплота – и всё это вместе ни на что земное не похожее, а потому и не имеющее для себя в нашем языке названий, отчего и приходится говорить: особый, особая. И вот эта особая Божественная энергия и подавала Батюшке великую помощь Божию, оскудевающее восполняющую.

И люди явственно-зримо ощущали действие этой Благодати. Общение с Батюшкой доставляло им опыт реального присутствия Божия. Благодать, изливавшаяся через Старца на посетителей, ощущалась ими то как радость, то как тепло, то как свет. Вот лишь некоторые свидетельства о том, как это воспринималось разными людьми.

Протоиерей Александр Малахов:

«Мне было достаточно находиться с ним рядом, смотреть на него. Все тянулись к нему. Достаточно было один раз прикоснуться к этому теплу, получить это тепло, и, естественно, каждый стремился получить это тепло ещё и ещё».

О. Андроник:

«На Батюшку даже порой смотреть было больно, я на него не мог смотреть, это было как свет! Но это не свет».

Иеродиакон Амвросий:

«Да! Святой жизни человек рядом с нами жил, жертвенный. Он не мог допустить, чтоб кто-то от него уходил неутешенный. Ух, сила! Светился! Горел! Смотреть невозможно! На солнце, на прожектор можно ещё как-то смотреть, а тут смотреть не можешь. И тут ещё такой момент духовно-нравственный: твоё грешное естество смотреть не может на эту очевидную святость. А там – свет, и Батюшка улыбается, как сквозь солнце. И он знает, что происходит, что всё это ты видишь, он улыбается и смотрит на тебя, а ты не можешь смотреть».

Николай Пирогов, (г. Волжск):

«…Мы с женой бросились к нему под благословение. Он благословил нас и стал о чём-то тихо наставлять. Лик его излучал свет и, вспоминая сейчас это событие, невольно приходит на ум беседа Н. А. Мотовилова с батюшкой Серафимом о смысле христианской жизни: лик батюшки Иеронима, излучающий свет и любовь, настолько поразил нас тогда, что мимо наших ушей пролетело все, о чём он наставлял».

Все эти по-разному воспринимаемые разными людьми проявления стяженной Батюшкой благодати: тепло и свет, любовь и радость – вместе давали общее ощущение солнечности. Недаром, слушая рассказы духовных чад и читая их воспоминания, так часто встречаешь при этом слова: «солнце», «солнышко».

Анна Николаевна Лацык:

«Для нас Батюшка как солнышко был. Я никогда не видела его раздражённым или хмурым. Всегда улыбался, сиял, как солнышко».

Послушница Михайловского монастыря Юлия:

«Старец Иероним показался мне очень светлым батюшкой, настоящее солнышко. Я больше таких батюшек и не видела в жизни: он просто излучал доброту!»

Инокиня того же монастыря Марфа:

«Это было большое солнце. Вот и всё. Когда я в первый раз его увидела, была поражена. Да это же большой ребенок, которого окружает большое-большое солнце! Он отслужил молебен, и когда окроплял храм, храм весь светился. Такого света я больше не видела. Это было что-то большое, светлое, тёплое».

Инокиня Тихона:

«Как только он входил в ворота нашего монастыря – к нам входило солнце, очень большое солнце».

Интересно отметить, что даже смертельно больной Батюшка, всего за пять дней до своего успения, 1 июня 2001 года, по свидетельству Надежды Янклович из поселка Явас, по-прежнему сохранял свою солнечность: «Когда мы увидели его, то потеряли дар речи: от Батюшки исходило такое тепло и свет! Он сиял, как солнышко, и улыбался».

Это излучение Благодати порой было настолько обильно, что под её действием люди просто начинали плакать.

Р. Б. Игорь, г. Москва:

«Я вошел в келию. Батюшка сидел на лавочке измождённый. Я снял обувь, стал на колени перед Батюшкой, голову опустил. Он положил руку мне на голову, и слёзы градом хлынули из моих глаз. Я даже не мог совладать с теми чувствами, которые переполняли мою душу. “Если от человека такая благодать, то каков же Господь?” – подумал я».

Валентина Николаевна Новожилова:

«Мы с мужем зашли в келию к Батюшке, стоим перед ним такие грязные, в грехах, а он смотрит на нас своими чистыми, добрыми глазами, и слёзы сами полились из моих глаз. Я опустилась на колени перед Старцем, вижу: муж тоже плачет. Я никогда не видела, чтобы он плакал, ведь он мужчина. Но благодать коснулась его сердца, и он не смог сдержать своих слёз…»

И вот эта-то явная, столь очевидная для всех, благодать Святого Духа и делала через Батюшку невозможное возможным: смертельно больных и калек исцеляла, время упраздняла, пространство стягивала…

Сосуд благодати

Часто дары Св. Духа, которыми был наделен Батюшка, невозможно разделить и определить, где кончается один и начинается другой. Ну вот, например, как в случае, рассказанном Людмилой Якомаскиной, из которого видно, как в Батюшке соединились дары любви, целительства и прозорливости:

«К нам Батюшку привезла одна знакомая старушка из Саранска: у нас папа был после операции, и Батюшка его причастил. Через год, 31 декабря, он приехал снова: папа уже не мог вставать, мы его только из больницы привезли. Врач тогда мне сказал: «Люд, готовься, больше месяца твой папа не проживёт». Мы стали готовиться, продукты закупать. Батюшка приехал, я плачу, говорю:

– Батюшка, папа умирает.

А он отвечает:

– Нет, Людмил, он еще поживёт.

Батюшка его пособоровал, причастил и на следующий день, 1 января, уехал. И действительно: папа стал вставать, ходить, говорить и постепенно совсем поправился.

Наступил Великий пост. Папа никогда раньше не постничал, а теперь стал строго поститься и так весь пост пропостился. На Пасху я поехала в Санаксарский монастырь, а когда стала возвращаться домой, Батюшка – со мной. А перед тем он у нас на Благовещение был. Папа уже так привык к нему, ждал, говорил: «Когда мой друг приедет?» Один раз даже сказал ему:

– Ты бы не уезжал совсем, мне с тобой так хорошо! Когда ты здесь, я и боли совсем не чувствую!

Мы до этого дважды в день отцу кололи наркотики, а Батюшка, сказал: «Не надо». И, правда, боли у папы прошли, и больше мы ему уже наркотики не кололи. На Пасху Батюшка опять причастил папу, и он всё лето на ногах был, на улицу ходил, хорошо себя чувствовал. Потом осенью у него возобновились боли. На Покров я с Батюшкой к нему приезжаю, смотрю – у нас скорая стоит, и машина моей сестры тоже здесь.

Вошли – отец на диване лежит и не дышит. Старец его обнял, поцеловал, и папа открыл глаза. Увидел Батюшку, обрадовался, и так обошлось опять. А 7 ноября отец Иероним приехал и говорит:

– Водитель не хотел к вам заезжать, но я вот заехал.

Папа уже лежал, и Батюшка дал ему три крупных красивых яблока. Потом он причастил его и говорит мне:

– А теперь уже готовься!

И опять всё сбылось по его слову: 9 ноября папа умер. Мы через знакомую передали об этом Батюшке. Он приехал к нам на похороны и сказал:

– А я уже знал, что он умер и уже поминал его за упокой».

Из этого рассказа мы получаем много драгоценных сведений о Батюшке: его постоянной пастырской заботе о своем больном чаде; его сердечности и поистине материнской нежности; о его даре врачевания, даре прозорливости, знании Божия определения о смертном часе больного. В этом незатейливом рассказе Людмилы – весь Батюшка. Поистине он был живой сосуд Благодати.

Что Батюшку сделало тем, кто он есть?

Много великих и славных, но тайны открываются смиренным.

Преподобный Исаак Сирин – о старцах

«Один владыка, который очень высоко ценил нашего Старца, сказал о нем однажды: «Мы ездим на Афон, собираем по крупицам, а вам, санаксарцам, всё было дано сразу, вы всё имели» – свидетельствует о. Амвросий.

Что же сделало Батюшку таким щедро наполненным сосудом Божественной благодати?

Может быть – развитие и приумножение тех дарований, что были даны ему Господом от рождения, тех, что называются природными задатками? Унаследованными от родителей свойствами характера и талантами? Или, может быть, причиной тому – правильное семейное воспитание?

Или всё же это – плод усилий самого Батюшки, его личная заслуга, результат трудов и особых духовных подвигов?

Но мы ведь знаем, что Дух дышит, где хочет, что Божий дар – он на то и дар, что даётся даром. И в таком случае собственные усилия тут мало что значат. Но тогда как же известные слова Серафима Саровского: Стяжи Дух Мирен…? Значит, чтобы стяжать Его, всё же требуется употребить труды и усилия?

При внимательном вглядывании в жизнь Батюшки мы видим, что здесь всё имеет свое значение – и врождённые задатки, и семья, и семейное воспитание, и собственные труды-усилия. Однако решающую роль, по-видимому, играет все же Произволение Господне.

Но почему оно так щедро одарило именно его? Для поиска ответа на этот вопрос, также привлечём на помощь тех, кто знал его лучше и сам тоже задавался таким вопросом.

Иеродиакон Онисим:

«Став монахом, я всё чаще задумывался, глядя на Старца: “Почему мы не такие, как он?”

– Как сладко с Богом жить, – говорил Батюшка. – И ты понимал, что вот он-то уж точно знает: как это. Сомнений не возникало. Но что в нём есть такое, чего нет во мне, в братии? Что мешает нам быть такими же, как и он? Как переступить эту грань, отделяющую нас от познания духовной сладости жизни с Богом?

Вот это, наверное, больше всего и поражало – недоступность тех духовных дарований, которые были у о. Иероима. На первый взгляд он был таким же, как и все. Жил с нами, как и все ходил на трапезу, ел то же, что и остальные. Значит, что-то другое не пускает нас к Богу. Со временем я начал понимать, что нет у нас такого горения, как у Старца. Постоянного горения к Богу».

О. Амвросий:

«Что Батюшку сделало тем, кто он есть? Это, прежде всего, его жертвенность. Он всегда предпочитал себе всякого человека, любого. Он был всегда последним.

А ещё он всегда был на послушании, он и с нами был всегда послушником. Бывало, я только подумаю что-то доброе сделать, а он уже опередит, улыбнётся и сделает: покажет, как надо жить. Что надо жертвовать собой – это самое главное».

А вот о. Иннокентий более всего выделяет другую черту Батюшки как ведущую:

«Самая отличительная черта Батюшкина – это любовь. Он имел любовь такую, которая всегда жертвенна, она – настоящая, она соделала[A1] его человеком небесным. Его любовь воодушевляла нас настолько, что делала для нас Евангелие живым».

Вот такие три ответа:

– Горение…

Но, ведь горение это есть проявление веры, а вера – дар от Бога, данный по обетованию Божию: отдай кровь и прими Дух.

– Смирение и жертвенность…

Но это те усилия подвижника, которыми Царство Божие нудится, силой берется.

– Жертвенная любовь.

Здесь, в этом словосочетании заключены, с одной стороны, жертвенность, то есть усилие, а с другой – благодатный дар любви, той Любви, чьим лишь бледным отсветом является любовь, какую мы знаем здесь, на земле.

Да, действительно, на множестве примеров жизни подвижников мы можем наблюдать, что получают благодатные дары всё же наиболее достойные этих даров, те, кто готов их воспринять, кто, исполнясь особым горением к Господу, подготовил свою душу навстречу Ему.

В этом и заключается синергия, соработничество, человека с Богом. И мы видели, что схиигумен Иероним был достоин этих даров за свои великие труды для славы Божией.

Труды монаха – это сугубые радения по возделыванию своей души, чему в большой степени служат христианский аскетизм, молитвенное делание и жертвенная любовь ко всем без лицеприятия.

В следующих главах проследим, как эти добродетели и постоянное христианское горение к Богу воплощались в Старце.

Воздержание во всём

Воздержание от пищи, соблюдаемое напоказ, ненавидит душа Господня;

но воздержание, употребляемое для порабощения плотского мудрования, любит Господь, потому что оно через изнурение плоти устрояет освящение.

Святитель Василий Великий

Обычно повествования о духоносных старцах сопровождаются рассказами об их необычайных подвигах аскетизма, благодаря которым они таковыми стали. Ведь известно: аскетизм помогает монаху избавляться от диктата своих человеческих слабостей, приучает его жить, не заботясь о телесно-материальной стороне жизни и целиком устремиться к единому на потребу.

Всегда памятуя о том, что Царство Божие нудится, Батюшка с лёгкой душой, как к непреложной данности относился к посту, бдению, молитве. Однако монашеская аскеза отнюдь не была для него самоцелью, он не удивлял какими-то крайними подвигами, шёл срединным царским путем. Говоря о Батюшке как примере аскетизма, архимандрит Иннокентий, в основном имеет в виду не какие-то явные подвиги, а «просто» постоянное строгое следование монашескому воздержанию во всём:

«Для нас, монахов, Батюшка был руководителем в молитве и в аскетике – воздержании, посте. Он сам был во всем воздержанным и нас учил тому же».

Похоже, что для Батюшки аскеза не являлась каким-то самоценным подвигом, она была для него привычной нормой жизни. Он ведь с детства был привычен мало есть, мало спать, много трудиться и молиться… Он, как мы видели, и до монашества никогда не жалел себя, больше думал о других и потому телесность его изначально не страдала дебелостью, на бой с которой и направлены многие иноческие аскетические правила.

Никто из знавших Старца не отмечает в нём какого-то сугубого аскетизма. Отчасти это так ещё и потому, что он сам старался ни в коем случае не подавать повода говорить о себе как об аскете-подвижнике. Вспомним, например, как Батюшка стремился скрыть свои ночные бдения, о коих келейнику Амвросию доносил пернатый «стукач» Ромашка. Но чем, если не аскетическим подвигом, является по существу постоянное, из года в год продолжавшееся жертвование собой ради других, граничащее с самоистязанием?

О. Амвросий рассказывает, какой это нелёгкий труд – молиться за болящих, так молиться, чтобы они, потерявшие было уже всякую надежду, исцелялись:

«Но это труд огромный! После этого Старец всегда такой измождённый был, просто невозможно, не-воз-мож-но! Лицо сразу сморщивалось, как губка. Батюшка морщинами весь покрывается, идёт еле-еле. Приведёшь его в келию, он падает на постель, прямо в епитрахили, и лежит! На бок голову и – уснул! Минут пятнадцать-двадцать спит. Вот какой это был труд! А была ещё только середина дня. Потом Батюшка еле-еле встаёт и что он делает? Он усаживается за Псалтирь, читает минут двадцать, потом оглянется, смотрю – у него опять уже всё нормально, опять бодрый вид. “Амвросий! Там у нас грибочков нет?”

Вот – только теперь он готов подкрепиться. Сначала духовная пища, потом уже телесная – это у него всегда было так. Когда вначале ещё он читал Канон за болящих в своей келии, людей, бывало, набьётся до отказа… Тесно, душно, а в келии всего одна лишь маленькая форточка. По стеклу, металлу конденсат ручьями стекает. По иконам все течёт. А тут ещё приведут одержимых, они начинают концерты закатывать, перепалки между собой устраивать, у них делаются припадки, кого-то подбрасывает, кто-то падает, кто-то матом кричит…

И потом, после этого, народ до ночи всё идёт и идёт. И Батюшка никогда не скажет: “Всё, простите, – перерыв”, или: “На сегодня – всё! Приходите завтра”. Нет! Он себя отдавал до последнего, пока его уже не выжмут всего. Иной раз Батюшка даже так уставал, что прямо при посетителях вдруг голову уронит и отключится – уснёт. И думаете, они уходили? Нет, сидят, смотрят, ждут, пока очнётся…

У Батюшки были больные ноги. Варикоз, болезнь монашеская. Сапоги Батюшке я снимать помогал, и при этом несколько раз даже всё в крови было. Я, помню, с тазиком бегал, а братья с испугом смотрели на это».

Так неужто, спросим мы, при такой безраздельной самоотдаче требуются ещё какие-то дополнительные аскетические подвиги? Ведь христианская аскетика не есть самоцель, а если говорить о действительной цели, то этой целью, согласно Симеону Новому Богослову, является не умерщвление плоти, а её обожение, то есть её преображение, возвращение к исходному, данному Богом образу, лишённому дебелой падшести. Известно, что чрезмерное увлечение аскетикой как самоцелью часто приносит результат обратный ожидаемому. Святитель Игнатий (Брянчанинов) свидетельствовал, что ему случалось видеть старцев, которые занимались исключительно усиленным телесным подвигом и пришли от него в величайшее самомнение и самообольщение. (См.: ЖМП, 1989, № 5, с. 56-57). Таким образом, аскетика играет лишь подчинённую, служебную, роль в деле стяжания Духа. Другое дело, что для весьма многих именно этот, начальный, пункт подвига становится камнем преткновения. Но это, как видим, не наш случай.

Любовь к богослужению и псалмопению

Не думай, что псалмопение нечто маловажное. Кажется, что оно только радует слух, но в действительности оно пробуждает душу.

Свт. Иоанн Златоуст

Все, знавшие схиигумена Иеронима, отмечают его особую любовь к богослужению.

«Как только Батюшка слышал колокольный звон, – рассказывает о. Иннокентий, – он тут же, в каком бы состоянии ни был, поднимался и торопился на службу. Он всегда говорил, что на службу нужно бежать, как на пожар. И всегда шёл на службу радостный. И на богослужении радовался, утешался, как ребёнок».

Свидетельство иеромонаха Ф.:

«Ложился Батюшка поздно, ночью Псалтирь читал, а утром шёл на полунощницу, даже если был только что с дороги. Обычно, если кто у нас приезжает откуда-то, всегда с дороги дают себе отдохнуть. А Батюшка – откуда бы ни приехал, утром сразу в храм бежал. Он очень любил службу».

Тот же о. Ф. рассказывает, что когда он служил с Батюшкой Божественную Литургию, то каждый раз видел, как он плакал во время чтения тайной священнической молитвы в начале евхаристического канона: «…аще и предстоят тебе тысящи Архангелов и тмы Ангелов, Херувими и Серафими шестокрылатии многоочитии, возвышающиися пернатии».

А вот, как всегда выразительный, рассказ монахини Нины, свидетельствующий о том, с какой любовью, с какой радостью проводил Батюшка богослужения:

«Службу отец Иоанн (Иероним) любил. Любил, когда храм полон. Любил, когда люди причащались. Горы записок. Толпы исповедников. Жутковатенькое пение. А он: "Хорошо послужили, а? Как хорошо! Радость-то какая!"

Петь на службе Батюшка просто обожал. Гласы путал. Правда, что их всего восемь, знал и любил пошутить:

– Это на какой мы спели-то? Девятый или одиннадцатый?

– Вроде того. Начали третий, перешли на седьмой, а закончили пятым.

– А хорошо покричали!

А уж когда облачались послужить вдвоём с другом задушевным отцом Феодосием (чуть позже, в схиме – Феофаном) – тут уж они оба светились от радости. Бегают – в алтарь, на клирос, кадить, опять на клирос. И уж точно не перекричишь их, все гласы напутают. И опять:

– Эх, хорошо покричали! а?

Мне не нравилось, когда путают гласы… Но восторг их был искренне детский, и недовольство было совершенно немыслимо. Было непритворное усердие во всём этом, искренняя, преизливающаяся радость Богослужения.

Всё возводилось в праздник:

– Кто там у нас сегодня? Максим Исповедник? Ты его любишь?

– Потрясающий богослов!

– Во-во, я читал! А давай – (Батюшка озирался, нет ли поблизости какого-нибудь умного молодого брата, излишне знающего устав) – а давай ему полиелей учиним, а?»

А как Батюшка Псалтирь любил! И сам постоянно ее читал и другим советовал. Духовные чада вспоминают, что часто на их жалобы и сетования отвечал: “Читай Псалтирь!”»

Иеромонах Севастиан:

«Когда Батюшка читал Псалтирь, это было как живой разговор с Богом, и сила слов Псалтири нас как бы орошала».

О том, как любил Батюшка читать Псалтирь, приведём рассказ м. Нины:

«…Мне не раз доводилось слышать, как отец Иоанн сам себе вслух проговаривал в келии псалтирные строчки. Не спеша, одну за другой, одну за другой, когда стоя, а когда и сидя. Остановится, бывает, на какой-нибудь, призадумается. Вернётся назад, повторит любовно какой-нибудь оборот, головой покачает: "Это ж надо! Нет, это ж надо! Вся высоты Твоя и волны Твоя – надо же! на мне преидоша – нет, ты подумай!"».

К слову заметим, что саранский иерей Николай Новотрясов в беседе с нами о Батюшке вспомнил один его практический совет, касающийся Псалтири, который может пригодиться нашим читателям:

«Батюшка Иероним благословлял читать 68 и 108 псалмы, когда кто-то вас обижает, угрожает вам. Я на себе испытал пользу этого совета. Много крови мне попортили мои недоброжелатели, пока я не стал ежедневно читать эти псалмы. Я вставляю их в утреннее правило перед «Достойно есть». И помогло: как будто бы вокруг меня образовалась стена, заслонившая меня от моих недругов».

Жертвенная любовь ко всем

Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими.

(Рим. 12: 15)

Любовь милосердствует, долготерпит... не ищет своего.

(1 Кор. 13: 4, 5)

Замечательный афонский старец преподобный Порфирий Кавсокаливит считал, что «есть два пути к Богу: первый – изнурительный, с тяжёлой борьбой против зла внутри себя, а второй – лёгкий и радостный – путь любви». Похоже, что в случае с о. Иеронимом, второй путь явно превалировал. «Самое главное – это любовь, – говорил Батюшка. – Любовь покроет много грехов».

Выше мы уже приводили слова отца наместника о том, что, по его мнению, любовь была самой главной отличительной чертой о. Иеронима и что именно она сделала его «человеком небесным».

Хорошо сказала о Батюшке одна из насельниц Михайловского женского монастыря Ульяновской епархии инокиня Тихона:

«Приезжал он – и в монастыре просыпалась любовь».

О. Андроник:

«Более всего в Батюшке поражала его великая любовь. Когда меня одели в подрясник, и я впервые вошёл в алтарь, батюшка Иероним как-то очень внимательно на меня посмотрел, что я сразу тогда подумал:

– Вот это – отец!

Такое чувство рождала только его великая любовь».

Важно отметить, что эта батюшкина любовь, о которой вспоминают все без исключения его знавшие, была не сентиментальной любовью-умилением и не проявлением мягкого от природы нрава, а любовью-заботой, деятельной любовью. По жертвенности она сопоставима разве что с любовью материнской. И как молитва матери со дня моря поднимает, так и молитвы Батюшки за своих пасомых воздвигали их тела и души к Жизни.

«В Батюшке, – свидетельствует Е. Ф. Турчина, – меня поразила его доброта и забота о каждом, кто к нему приходил. У меня больное сердце, и выдержать дорогу в монастырь расстоянием в 700 км, мне бывает очень тяжело. Как-то, когда мы всю ночь ехали к батюшке Иерониму, у меня болело сердце, я терпела, никому не жаловалась… Заходим в келию, Батюшка посадил меня рядом с собой на кроватку, взял мои руки и говорит:

– Что, сердечко болеет? Ну, потерпи, потерпи, скоро пройдёт.

И такая любовь и искреннее участие были в его взгляде и голосе, что мне стало как-то легко и радостно, как в детстве. За всю мою долгую жизнь, кроме матери, никто так не сопереживал моей боли».

«Первое, что меня поразило в батюшке Иерониме, – вспоминает киевлянка Ксения, – это любовь. Любовь, которую невозможно встретить на земле. Она не гнушается грязи, не боится труда, не стыдится самого предмета любви, его недостоинства, она поднимет тебя из пепла, восставит с одра болезни. Такая любовь не даст тебе умереть, она скорее умрёт за тебя сама.

Сколько к Батюшке приходило людей не просто больных, а духовно мёртвых, не имеющих ни физических, ни нравственных сил жить, а батюшка Иероним молитвой и любовью воскрешал их души, вселял в них веру и надежду».

Думается, что когда афонский старец Порфирий говорил о Любви как об одном из главных путей к Богу, он имел в виду не нашу с вами земную любовь, построенную главным образом на взаимности, а именно такую, какой она была у Батюшки, и каковая и приводила его к Богу путём «лёгким и радостным».

Смиренный не по страху Божию, а по радости

Бывает смирение по страху Божию, и бывает смирение из любви к Богу. Иной смирен по страху Божию, другой смирен по радости…

Преподобный Исаак Сирин

Все, кто знал Батюшку, единодушно свидетельствуют, что у него было великое смирение, отсутствие которого, как мы знаем, является одним из главных препятствий на пути в Царствие. С-мир-енный – тот, кто с миром принимает поношения, притеснения, унижения. О. Иероним не только смиренно принимал эти унижения, но и сам ставил себя ни во что, искренно сетовал, какой он грешный – «грешнее всех». Положение духовника обители, всенародная любовь, всё, что могло бы смутить иного, искусить его, заставить поверить в свою неотразимость, всё, что в нём было так притягательно для людей, – всё это он приписывал одному только Богу. Вот что рассказывает о. Амвросий:

«Батюшка говорил: “Духовником поставили, а я ведь неграмотный, я два года в монашестве на приходе просидел, что я могу монахам дать? Я так переживал! Я Богу все время говорил: Ну как я могу их наставлять? Что же я могу монахам сказать? Я мирской человек, семейный, в монастыре никогда не жил – что я могу?.. И Господь так сделал (дальше он переходил на шёпот и, вытянув вперёд руки, продолжал) – я сердце человека как на ладони вижу! Вот Господь как сделал!” Он стал видеть не только то, что человек сделал, а и то, что им при этом руководило».

Один из санаксарских монахов вспоминает, как некий иерей из числа недоброжелателей-завистников Батюшки, досадовал по поводу того, что, мол, никак этого Иеронима не проймёшь: начнёшь ему что-то выговаривать, а он сразу прощения просит!

Да, непростая это задача – уязвить истинно смиренного! Действительно, как его унизишь, если он сам ставит себя ниже всех? «Нам бы в Царствие небесное хоть на собачий коврик», – говорил Батюшка.

«Если был какой-то конфликт, – говорит о. Амвросий, – он всё равно опередит с примирением: всегда придёт, поклонится… И тут у нас даже случай был, когда он земной поклон сделал брату, который сам против него согрешил… Это дорогого стоит».

Рассказывает иеродиакон Онисим:

«Один брат пришел к Батюшке и говорит ему:

– Я тебе не верю. Все считают, что ты – старец, а я думаю, что ты просто в прелести. Никакой ты не старец!

– Прости меня, – ответил батюшка Иероним. – Конечно, ты прав. Но ты ведь знаешь, я не просился быть духовником обители, а выполняю это за послушание. Владыка дал мне это послушание, я его и несу».

Вот такие, сохранённые памятью духовных чад примеры и дают нам истинное представление о том, каким был Батюшка. В ответе Старца своему «обличителю» мы обнаруживаем и его незлобивость, и его истинное смирение. И надо сказать, что пытавшийся вывести его на чистую воду монах сумел всё это понять и оценить правильно. Как свидетельствует о. Онисим, «по прошествии нескольких лет, этот брат признался: “Сознаюсь, выше старца не было”».

Тут вспоминается высказывание святителя Игнатия (Брянчанинова), который считал, что смиренному и кающемуся не грозит прелесть, бессильны перед ним все тёмные силы. «Покаяние и смирение, – писал он, – превыше всякого подвига. Даже если человек не будет нести никаких подвигов, но преуспеет в смирении, то достигнет того же совершенства по благодати Святого Духа, которого достигают подвижники».

И действительно, искреннее, подлинное смирение помогает человеку, которого все именуют старцем, окружают почётом, уберечься от того, чтобы позволить врагу прельстить себя. Когда Батюшке доводилось слышать о себе лестные отзывы как о старце-прозорливце, он очень огорчался. Зная это, келейник о. Амвросий прятал от Батюшки газеты, где были о нём хвалебные публикации.

Рассказывает иеродиакон Амвросий:

«Батюшка печалился от той славы, которая его окружала. Опасался превозношения. Старался избегать людей, которые его хвалят. Я даже, чтобы его не расстраивать, прятал от него газеты, где о нём писали как о подвижнике. Старец считал, что любая добродетель обнаруженная – уже не является таковой. Поэтому он иногда прибегал к юродствованию, чтобы люди его не тщеславили.

Особенно тех, кто приходил с восторгом таким, с пафосом – он осаживал. Они ведь часто – как? Стояли и думали: «Сейчас меня Батюшка позовёт и сразу по имени назовет». А Батюшка их с этого настроя начинал сбивать, начинал как бы гадать: «Коля? Иван?..» И всё вроде бы никак не угадает. А то ещё и в носу при этом поковыряет, чтобы излишнюю экзальтацию у посетителя убрать».

Старец не только не имел никакой гордыни, самовозношения, но напротив, мог рассказать что-то смешное о себе, как бы приглашая слушателя посмеяться над собой. «Ещё с детских лет, – рассказывал он, – ненормальным меня называли». Батюшка постоянно подчеркивал, что он человек необразованный и очень радовался, когда ему удавалось обнаружить мнение о себе как о человеке если не ущербном, то, во всяком случае, самом что ни на есть обыкновенном, с обычными недостатками, как и у всех.

О. Амвросий рассказывает:

«Поминальные записки, которые нам дают богомольцы, часто пишут на случайных листочках, на открытках разных, а мы, молодые монахи, помогали их сортировать. И вот, смотрю, на одном листочке – имена столбиком, а на обороте тоже что-то написано. Ну и я, значит, читаю примерно такой текст: «Оля, ты ж приедешь в Санаксары, найди там отца Севастьяна, гостиничного, он тебя устроит. Потом иди к благочинному, он продлит тебе дни пребывания. А после ищи или глухого Питирима, или неграмотного Иеронима – они решат твои вопросы». Я иду к старцам, говорю: «Читайте!» Отец Питирим очки надел и читает: «…глухого Питирима или неграмотного Иеронима…» Как они смеялись! Да какие они были довольные, что это всё-таки проходит, что у них это всё-таки получается. Говорят: «Вот, единственная женщина всю правду про нас написала!»

Да и Господь Промыслитель оставил, думается, Старцу некоторые недостатки (такие как недостаток образованности, ошибки в речи и т. п.) именно для пущего смирения. «Батюшка, – отмечает о. Ф., – слегка косноязычным был, ошибки в русском языке делал, братия порой даже посмеивались».

Сам Батюшка смирению придавал большое значение, он, например, в ответ на вопрос келейника Амвросия об Иисусовой молитве, отвечал: Будет смирение – будет и молитва. Прекрасно усвоивший мысль своего небесного покровителя Иоанна Лествичника, писавшего, что «послушание есть гроб своеволия и воскресение смирения», Батюшка отмечал, что смирение приходит через послушание. Он и сам всегда был примерным послушником.

Рассказывает архимандрит Иннокентий:

«Больше всего запомнилось, как он смирялся перед каждым человеком и был очень внимателен ко всем, кто приходил к нему. Однажды, когда прибыли паломники, которые чуть припозднились к службе, и уже все братья, кто исповедовал, ушли, в храме оставался лишь отец Иероним. В ходе службы он совершал поминовение всех тех паломников, кто к нему приезжал. У него была масса записок, стопка тетрадей с именами, и он ежедневно вынимал за всех них частички. А келейник, о. Амвросий, носил постоянно с собой сумку с этими тетрадями или нёс их подмышкой.

И вот благочинный монастыря к нему подошёл и просит:

– Отец Иероним, тут паломники прибыли, надо их поисповедовать!

Батюшка сразу, ни минуты не задерживаясь, отложил записочки и копие и тут же пошел. И это произвело на благочинного большое впечатление: старец, духовник – а так смиренно, легко, с такой готовностью послушался».

Благоуханная радостность

Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах… (Мф. 5: 12)

Сказал Господь: Царство Божие – внутри нас. Оно есть «мир и радость во Святом Духе» (Рим.14:17). У Старца так оно и было: он носил в себе этот мир Царства Божия, он уже здесь, на земле, жил с райской радостью в душе. Все, кто помнит Батюшку, отмечают, что он постоянно светился пасхальной радостью. «Пасха бывает один раз в год, а у меня каждый день бывает Пасха» – любил повторять он.

Ольга, Москва:

«Много даров Святого Духа было у Батюшки: и любовь покоряющая, и вера ревностная, и смирение нелицемерное. Но, пожалуй, самый яркий его дар – удивительная, благоуханная радостность, такое чудесное, праздничное, пасхальное настроение. То было какое-то ликование духа. Батюшка почти всегда был радостен. И это чувство передавалось окружающим».

Дух Святой приносит радование, – утверждает Симеон Новый Богослов. И, доверяя слову преподобного Симеона, мы можем косвенно судить о том, кто постоянно пребывал в радости, что перед нами, по-видимому, именно тот, кто стяжал её от Духа.

Батюшке очень подходило определение «блаженный». Он был блаженный – в обоих основных смыслах: блаженный, т. е. юродивый, и блаженный, т. е. по-детски счастливый, радостный.

В предыдущей главе мы уже приводили свидетельство батюшкиного келейника о том, как тот подчас немного юродствовал, желая избежать суетной славы человеческой. Он не только не боялся предстать в глазах людей немного чудны1м, ненормальным, но и вносил в такой свой образ собственную задорную лепту.

Что же касается другой составляющей понятия «блаженный», то эту сторону характера о. Иеронима ярко передаёт монахиня Нина (Ларионова), рассказывая о нём как о человеке, стяжавшем «неиссякаемое веселье сердца»:

«Он был, сколько помню, на грани смеха, отец Иван, Иоанн, Иероним. На той тонкой и едва ль не трагической грани, где проходит жизнь человека, чуткого к человеческой боли и ограниченности, и, тем не менее, стяжавшего неиссякаемое веселье сердца, ту радость, которую никто не может отнять.

“Наверное, я глупый, да? Ведь я уже ста-а-арый. А мне иногда – ну прямо прыгать от радости хочется: как же с Богом хорошо!”

Я думаю, что о благодати, если не можешь так сказать, чтобы так и стало, то и не говори. Он – мог, потому что он нёс это «хорошо» в себе. И оно – как веселье, как состояние счастья – передавалось. Лёгкость! (Тогда мне раз и навсегда стало понятно, о ком сказано: «Блаженны миротворцы»)».

Радость, которую излучал Батюшка, была не обычная жизнерадостность как черта характера, не просто весёлость, это было проявление именно благодати, отражение её на всем облике Старца.

«Батюшка, – обратилась однажды к Старцу с вопросом его духовная дочь Ольга, – апостол Павел говорит: «Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, духа не угашайте». А как сделать, чтобы дух не угасал?

«Не греши, – ответил Батюшка. – Когда грешишь, благодать отходит от человека и вера ослабевает».

Нередко Батюшка сознательно использовал врачующую силу юмора, чтобы вызвать в унывающем человеке улыбку, поднять его дух. Он использовал юмор как одно из пастырских средств утешения, врачевания душ, близких к отчаянию, ибо прекрасно понимал, что вызванная доброй шуткой улыбка, смех помогают порой унять страхи, тревоги, нервное напряжение чрезмерно тревожных душ. Ибо добрый юмор проливает утешение в слабые души, разряжает конфликтную ситуацию.

Все мы прекрасно помним, как любили пошутить такие любимые наши святые, как: Серафим Саровский, Амвросий Оптинский, Патриарх Тихон, святитель Николай Японский, Паисий Святогорец и многие другие.

Вот и Батюшка, бывало, мог безобидно пошутить, заставить улыбнуться. Например, когда один паломник спросил его:

– Батюшка, как всего удобнее спасаться?

Он ответил:

– В кроссовках adidas, я думаю, удобнее всего.

Когда однажды в каком-то сельском храме старцы Иероним и Феофан вкупе со старушками-клирошанками подпутали малость гласы из Октоиха, Батюшка, снимая неловкость, вызванную невольной оплошностью, пошутил:

– Это на какой глас мы спели-то? Девятый или одиннадцатый?

Или вот ещё эпизод, приведённый той же монахиней Ниной:

«Идёт Батюшка от коровника, где родился телёнок. Улыбается. Что-то себе бормочет. Видит встречного, радостно благословляет.

– А-а! какой год в монастыре нынче удачный! Три телка-а, два схимника!»

В заключение темы заметим, что, на наш взгляд, есть разница между определениями «радостный» и «весёлый». При всей своей «пасхальной радостности» Батюшка отнюдь не был завзятым весельчаком и к юмору прибегал весьма дозированно и деликатно.

Детскость души

Если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное (Мф. 18: 3).

Царство Небесное – для детей по духу, простых и кротких,

а не для взрослых – расчётливых и самолюбивых.

Старец Иосиф Пещерник

Батюшке на протяжении всей жизни удавалось сохранять в себе черты детскости – чистоту и простоту души, всегдашние ясность и радостность, доверие к жизни. «Когда думаешь о батюшке Иерониме, прежде всего снова испытываешь то ощущение чистоты, которое исходило от него. В Батюшке было что-то детское, особенно глаза – голубые, небесные, такие светлые-светлые и улыбка добрая, беззащитная…» – свидетельствует его духовная дочь Валентина Новожилова.

Детство представляется нам «потерянным раем», ведь это было время, когда нам было хорошо, когда нас все любили и мы тоже всех любили. Каким радостным был этот мир детства с его простотой, доверчивостью и ясностью!

Как трудно, как невозможно трудно взрослому человеку даже при самом большом желании войти в то блаженное состояние, погрузиться в волшебный мир детства. А о. Иероним, похоже, из него не выходил, потому, может быть, что не боялся показаться кому-то несолидным, глупым.

Об этом свойстве батюшкиной души мы упоминали уже в двух предыдущих главах, ведь все стороны человеческой души так тесно слиты в ней воедино, что даже, когда мы в анализе пытаемся их расщепить, все равно при этом каждый раз одна из них тянет за собой другую. Вот и так любимый Батюшкой Иосиф Исихаст объединял воедино смирение и детскость, говоря своим ученикам:

«Истинное монашество – в высоте духа, а высота духа – в самоуничижении и смирении. Царство Небесное – для детей по духу, простых и кротких, а не для взрослых – расчётливых и самолюбивых».

Духовные чада рядом с Батюшкой нередко заражались его доверием к жизни и к Богу и тоже начинали ощущать себя детьми.

«Жизнь возле Батюшки, – свидетельствует Наталия Турчина, – была сказкой для нас… Рано повзрослев, мы теперь, через много лет, словно возвратились в детство. Мир детства – особый мир. Такую защищённость, заботу, бескорыстную, всеобъемлющую любовь человек ощущает только в детстве… С годами всё это утрачивается, человек вырастает, грубеет, обрастает грехами, и мир из розового становится серым. Постепенно и сам человек становится серым, недовольным, хмурым, равнодушным. А для нас мир снова преобразился, хотелось улыбаться, делать всем только добро, радоваться голубому небу, жаркому солнцу, теплому дождю и нести эту радость другим».

Дар рассуждения

Рассуждение знает время, потребность, устроение человека,

свойство его, силу, ведение вопрошающего, произволение его,

намерение Божие, смысл каждого изречения

Божественного писания и многое другое.

Преподобный Петр Дамаскин

Рассудительность научает человека идти царским путем,

избегая опасных крайностей.

Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин

При всём своём детском простодушии Батюшка был мудрым, он в полной мере обладал даром рассуждения, каковой святые отцы считали венцом добродетелей. Преп. Иоанн Лествичник называет дар рассуждения «духовным разумом».

Этот духовный разум помогает духовнику видеть, в чём состоит воля Божия в каждом конкретном случае и правильно избирать для своих пасомых наиболее точные средства ко спасению. Как опытный врач, старец, наделённый даром рассуждения, выписывает своему духовному чаду то духовное лекарство, которое полезно именно в данном случае и может оказаться бесполезным, а то и вредным – в другом.

«Батюшка, – отмечает архимандрит Иннокентий, – имел дар рассуждения. Когда кто-то, бывало, спросит у него совета, он вздохнёт, словно бы перебирая в уме все варианты, как лучше ответить, и потом говорит коротко и очень ёмко».

О том же свидетельствует и о. Амвросий:

«Батюшка говорил человеку лишь то, что тот может вместить, что соответствует его духовному возрасту. Я иногда наблюдал, как об одном и том же предмете он разным людям отвечал по-разному, ибо говорил лишь то, что для данного конкретного человека полезно и посильно».

О. Андроник:

«Батюшка Иероним старался не мешать промышлению Божию о человеке. Рядом с Батюшкой всё мелкое растворялось, становилось ясно, что не человек тебя наставляет и управляет тобой, а через этого человека – Сам Господь».

Монахиня Нина вспоминает:

«Однажды уставший отец Иероним попросил меня зачитать ему вслух какое-то длинное и запутанное письмо, разбиравшее ситуацию в одном незадолго до того организованном монастырьке. Ход повествования являл такую печальную картину, что мне с каждой строчкой становилось всё тяжелее. "Неужели это пишет игуменья? – думалось мне. – Неужели она не видит, что сама выдумывает себе проблему? Неужели…"

И тут старец начал смеяться. Лежит и – хохочет! Чуть не до слёз. Я опешила:

– Вам – смешно?

– Да. Потому что ты вот думаешь: это – игу-у-уменья! А это – девчонка! Её поставили, а она вчера из пионеров! Хорошо вам, умным. А у них там, за Полярным-то кругом… Ну, читай дальше.

А в конце: "Всё у них будет хорошо! Это ж дети. Будем молиться!"»

Мастер-класс по искусству рассуждения

Духовная дочь Батюшки Ольга рассказывает о том, как однажды она получила от него урок рассудительности:

«Спрашивала я у Батюшки про одну свою знакомую, которая всех судит, тем самым, возможно, осуждая её. Батюшка строго посмотрел на меня и ответил:

– Знай себя и хватит с тебя.

Когда же я объяснила, что не осуждаю, а только не понимаю, как к этому относиться, Батюшка ответил:

– А ты рассуждай так: ей открыто, она может так говорить, а я ничего не знаю, поэтому буду думать обо всех хорошо».

“Вот ведь как бывает: вроде бы слова и правильные, а дух – не тот!"

Монахиня Нина рассказывает о том, как порой нелегко приходилось Батюшке с теми, кто считал себя ревностными выразителями Православия, проявлявшими «ревность не по разуму». Вот её рассказ:

«Приехали, помню, как-то молодые люди, долго и горячо что-то доказывали, потрясали газетой с двуглавым орлом, требовали благословения. Отец Иоанн (дело было до принятия Батюшкой схимы) долго их слушал. Устал. Шуток они решительно не терпели. Всерьез благословлять их «спасительную для всей России» программу решительно отказывался Старец. А может быть, просто у них были разные понятия о серьёзности. Безнадёжная, клиническая серьёзность ранила чуткое сердце Старца. Наконец, они уехали, хлопнув дверью. Отец Иоанн с четверть часа перелистывал газету, рассматривал заголовки, потом с недоумением сказал: "Вот ведь как бывает: вроде бы слова и правильные написаны, а дух – не тот!"

Помолчав, тихо добавил: "Когда идеи выше благодати – это фашизм. Они хотят без любви всем Бога проповедать! Любовь, говорят, к своим врагам, а ненависть – к врагам России. Но что-то они путают. Если в сердце есть хоть к одному живому существу ненависть, нет в нём Бога".

И вдруг – опять озорной такой огонёк в глазах:

– Вот ты как думаешь, будет ли на земле рай?

– В каком смысле?

– Вот именно, что в каком! Они думают, они в России построят рай.

– Так до них уже строили. Лет семьдесят с лишним.

– Во-о… А теперь смотри. Вот я говорю: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий… и Он слышит! И не нужно никуда строем ходить! Он всё-ё России подаст, если б мы только молились!»

Последняя болезнь

Я об одном молю: в сознанье

Позволь мне встретить смерть мою,

Чтоб вздох последний покаянья

Был первым вздохом в том краю.

Надежда Павлович

В последний год земной жизни схиигумена Иеронима Господь посетил его тяжелейшей болезнью, которую он переносил с удивительной силой духа. В марте Батюшке поставили диагноз, и до 6 июня он проболел. Рак сигмовидной кишки – такой диагноз ему поставили за три месяца до кончины.

О. Корнилий:

«До чего Батюшка терпеливый был! Так боли терпел, что лежит, бывало, на кроватке и ножками перебирает так, что понятно, насколько больно ему, но не роптал никогда. И раздражения у него никогда не было».

Весь Великий пост Батюшка каждый день причащался вплоть до Пятидесятницы, до самой своей кончины. Каждое утро, до самых последних дней, ничем не выдавая своих страданий, с помощью келейника Старец приходил в алтарь, исповедовал братию, прочитывал огромное количество записок, поминая всех, кто просил его молитв. До последнего часа земная жизнь Батюшки проходила у братии на виду, она стала для них назидательным примером того, как должен христианин переходить от жизни временной в жизнь вечную.

Последняя Литургия, в службе которой он участвовал, была на Пасху. Батюшке было уже очень тяжело, он с трудом передвигался, в алтаре присаживался на стул отдохнуть… но при этом в свою череду совершал каждение по храму – и радость, пасхальная радость светилась на его лице.

Умереть в сознании

О. Амвросий рассказывает:

«Когда Батюшка перед смертью болел, боли у него страшные были: «Ты бы не выдержал», – говорил. Но то, чего Батюшка так хотел, а именно: уйти в мир иной при полном сознании, идти на встречу с Богом в разуме – это исполнилось. От обезболивающих он отказался сразу и только молился, молился. Он боялся даже на секунду от Господа отлучиться. Для него самое главное было сохранить молитву, чистый ум, непрерывную связь с Богом. Они, наши батюшки, двумя руками держались за Бога: одна рука – смирение, другая – любовь. Кто-то Батюшке незаметно подкладывал морфий… Люди понимали, какие это боли, когда метастазы по 12 см в печени, в легких, в позвоночнике… Врачи долго искали сам очаг, оказалось – сигмовидная кишка. Профессор-онколог Анатолий Сергеевич Мамонтов – удивительный, уникальный человек – мне говорил:

– Отец Амвросий, какие боли он терпит!

Батюшка, бывало, скажет:

– Иные люди умирают в разуме: слепенькая баба Маша-архиерейская жена, преподобный Филарет Ичалковский – они в разуме умирали… В день кончины преподобный Филарет своим хожалкам сказал: «Сегодня никуда не уходите, увидите знамение». Они только отошли недалеко – слышат шум: деревья шумят, как при большом ветре. Прибегают на шум к его избушке, а там дубы, как резиновые, склонились над избой! (Батюшка показывал руками, как дубы склонились). Хожалки заходят – он уже мёртвый лежит, руки на груди сложены. Вот, в разуме был, когда умирал.

Это очень важно, считал Батюшка, что переход совершается в разуме: для таких вообще нет смерти, они её не видят, просто сразу идут к Богу, и ангелы их принимают».

Последние дни

В те дни наместник, отец Варнава, сказал о. Иерониму:

– Батюшка, благословляю тебя причащаться каждый день!

По свидетельству о. Амвросия, Старец радовался этому, как ребёнок. И он каждый раз к причастию готовился: каждый день вычитывал правило к причащению, причем, самое длинное, почаевское. Батюшка поклоны делал до предпоследнего дня, несмотря на страшные боли, встанет и три поклончика положит. Всегда читал псалом сотый: «Милость и суд воспою Тебе, Господи…»

Но дадим слово самому о. Амвросию:

«Батюшка до последнего сидел, поминал имена по записочкам на проскомидии. Говорил: «Покуда я поминаю на проскомидии, у меня ничего не болит».

А как приходит Батюшка из храма, ложится – и всё опять начинается. Ножками – туда-сюда, крутится, вертится от боли, а нам старался не показывать… А тут ещё и люди к нему шли… Всю ночь слышно было: ворочается туда-сюда, кровать скрипит всю ночь, а то встанет и ходит. Или, бывало, Псалтирь читает, а утром говорит потом:

– Сегодня видел того-то или того-то!

А это все – покойники.

Но фразу: «Хлеб мой отобрали» – это я от него слышал. То есть когда узнали о его заболевании. А оно, видно, развивалось у него ещё раньше. Он по ночам еще задолго перед тем всё читал канон Божией Матери «Всех скорбящих Радость». Видимо, чтоб Матерь Божия укрепила его, чтоб Господь помог всё перенести.

Перед смертью Батюшка лежал и всё чёточки перебирал.

– Батюшка, такие боли у тебя, но молитву-то тебе Господь оставил?

– Оставил.

А боли страшные, адские боли, спать совсем не мог».

Плод созрел

Помирает не старый, а поспелый.

Пословица

В свой последний год Старец ещё при жизни как бы уже не принадлежал этому миру. В православии считается, что Господь забирает человека тогда, когда он уже полностью созрел для встречи с Создателем. И все свидетельства чад, бывших при Батюшке в последние дни и месяцы его земной жизни, говорят о том, что к моменту кончины он был уже готовым небожителем.

Раба Божия Ольга:

«Не один раз мне приходила в голову тревожная мысль, что с такой сверхмерной радостью Батюшка не будет жить долго, что такое состояние – это уже победа над собой, состояние торжества духа в слабом человеческом теле, дверь в обители Христовы».

«Поспелость» Батюшки для Царства выражалась, например, в том, как он говорил.

«Года за полтора до своей кончины Батюшка говорил уже на другом языке, по-другому уже разговаривал. Это многие тогда отмечали. Мы такие падшие – мы не понимали этого языка. Это можно сравнить с тем, как например, специалисты говорят друг с другом на языке своей науки и для того, чтобы их понимать, нужно быть в теме, дабы тоже владеть этим языком» (о. Андроник).

Готовность Старца к переходу проявлялась и в его внешнем облике:

«Отец Севастиан дал мне фотографию Батюшки, сделанную перед самой его блаженной кончиной – там лицо Старца уже такое белое, преображённое, на ней видно, что человек уже как бы не принадлежит этому миру» (о. Евгений).

«Битый небитого везет»

Старец умирал, а братия продолжали идти к нему за помощью.

«Когда мы с братом были у Батюшки в последний раз, – вспоминает о. Амфилохий, – у меня на душе было очень тяжело, бес уныния словно терзал мою душу. А тут вижу – Батюшка умирает. Вдруг мне стало ясно, что скоро Господь призовет его к Себе… У меня слёзы навернулись на глаза. Я ничего не говорил, просто опустился на колени у батюшкиной кроватки.

Старец посмотрел на меня и все понял. Он привстал, хотя это ему было неимоверно трудно, боли он терпел адские, и стал говорить о терпении скорбей. У меня в это время были скорби.

– Всё надо терпеть, – произнес Батюшка, – все скорби – от Бога. Господь посылает скорбь, и её нужно терпеть. Когда человек терпит, возле него стоит Господь. Чем больше скорбь, тем ближе к нам Спаситель.

На смертном одре сильный духом Старец укреплял своего молодого, здорового, но духовно немощного ученика. Слова Батюшки краеугольным камнем легли в основание моей монашеской жизни. Теперь, когда одолевает скорбь или смущает минутная слабость, я всегда вспоминаю, как смертельно больной батюшка Иероним, превозмогая боль, поднимался с одра, чтобы поднять меня».

Кончина

Тщательно подвизающиеся в добродетели, переселяясь от здешней жизни, поистине как бы отпускаются на свободу от страданий и уз.

Святитель Иоанн Златоуст

Батюшка преставился ко Господу на 70-м году жизни – 6 июня 2001 года. Братия потеряла своего любимого духовника, миряне – любвеобильного пастыря.

О. Андроник:

«…Вечером 6 июня я зашел к нему что-то спросить. Я вошел, а Батюшка как раз проснулся. В последние дни от боли он совсем не мог уснуть, а в этот день боль на некоторое время отступила, и Батюшке удалось поспать.

– Вот, – говорит, – сплю, как поросёнок.

Что-то меня в нем так поразило, что я даже побоялся задать свой вопрос… Я ушёл, а через 10 минут Батюшки не стало.

В гробу он лежал умиротворённый. Ладошка у него была мягкая, как восковая».

Келейник о. Амвросий:

«После смерти, когда мы его одевали, Батюшка светился. Мы все это видели: я, отец Савва, отец Севастиан. Уже души нет, а тело светится! Это удивительно! Вот почему мы мощи почитаем».

Игумен Пахомий отмечает:

«Батюшка умер в канун Третьего обретения главы Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, а также в день рождения царицы-мученицы Александры. Иоанн Предтеча – святой покровитель Батюшки в крещении. А для прославления царской семьи о. Иероним много потрудился. По церковным понятиям считается, что успение в день памяти близких для человека святых – это особая милость Божия, а для нас знамение, что человек снискал благодатное их покровительство».

8 июня, при огромном стечении верующих, отпевание возглавил наместник монастыря архимандрит Варнава в сослужении многочисленного духовенства, прибывшего отовсюду. Проводить Старца в последний путь собралось около 60 священнослужителей из различных епархий. Присутствовал Высокопреосвященнейший Варсонофий, архиепископ Саранский и Мордовский. Проститься со своим духовным отцом слетелись его чада со всех концов страны.

О. Корнилий:

…Когда Батюшки не стало, что дальше было – даже и не сказать толком. Просто шок. Внутри все замерло. А вокруг столько народу! Столько толкотни! Как одно мгновение пролетело, лишь одно скорбное мгновение. Я только и опомнился, наверное, когда в трапезной запели: «Вечная память!»

Погребён схиигумен Иероним на братском кладбище Санаксарского монастыря, у алтаря Воскресенского храма.

Вспоминает о. Ф.:

«Похоронили мы Батюшку, и вот я пришел в свою келию, а у меня радость такая! Я думаю: “Что такое? Господи, помилуй! Нельзя!” Пытаюсь заставить себя скорбеть. Нет скорби! Сердце радуется».

Спустя четыре года, в 2005 году, над могилой Батюшки попечением осиротевших духовных чад воздвигнута красивая часовня – кирпичная ротонда с голубым куполом.

О. Амвросий:

«Батюшка о себе всё знал, даже знал, какой крест у него на могиле будет стоять, а именно: что он будет кипарисовый. Он всё время, когда в руки попадало что-то деревянное, спрашивал: “Это не кипарис? Не кипарис?..”

Кипариса у нас вообще нигде больше нет – только в часовне у Батюшки».

«Он почил, но остался живым…»

Он почил, но остался живым…

Как России он нужен сегодня!

Старец Божий, отец Иероним,

Вспомни нас у Престола Господня!

Андрей Елисов

Теперь, когда после кончины Старца его духовные возможности, верим, многократно возросли, он, как и при жизни, всегда откликается на зов страдающей души. Тому подтверждением является множество свидетельств о благодатной помощи, получаемой по обращении к нему.

Архимандрит Иннокентий:

«Мы бываем на могилке Батюшки, несем к нему свои заботы, нужды, и он не оставляет нас без помощи, без вразумления. Господь за молитвы старцев-духовников, которые для нас безусловно святы, всё в этой жизни управляет ко спасению».

О. Евгений:

«Конечно, мы в молитвах обращаемся к нему за помощью и знаем, что он – святой, даже без человеческого прославления. Стараемся ездить к нему на могилку, поминаем его на всех богослужениях. Царство ему небесное! Дай Бог – мы когда-нибудь будем петь молебны преподобному Иерониму!»

О. Корнилий:

«Не стало утешителя! Теперь хожу к нему на могилку. При жизни батюшка Иероним говорил мне:

– Если буду иметь дерзновение у Бога, то буду за вас молиться.

Прихожу вот на родную могилку и говорю:

– Теперь, Батюшка, молись, как обещал!

И в душе нет никаких сомнений, раз Батюшка обещал, значит выполнит».

Упования духовных чад не остаются неуслышанными. Приведём примеры посмертной благодатной помощи, приходящей по обращении к почившему Батюшке.

Валентина Новожилова:

«Однажды прибегает к нам крестник Андрюшка и говорит:

– Крёстная! Там у тёть Ани Батюшкины фотографии мироточат! А на большом портрете из его глаз – слёзы льются!

Я не поверила, думаю: «Ну что он такое выдумывает! Как это возможно? Батюшка, конечно, был молитвенник, но тут-то какое может быть мироточение – ведь только иконы могут мироточить!»

Лишь через неделю я решила зайти к сестре. В доме у Аннушки сразу ощутила необычное благоухание. Зашла в комнату, посмотрела на Батюшкин фотопортрет, а из глаз Батюшки действительно текут слёзы! Такое необъяснимое чувство охватило меня: и удивление, и радость, и стыд. Как же я могла усомниться в тебе, любимый наш Батюшка, после того, как ты столько для нас сделал? Опустилась на колени, плачу и только повторяю:

– Батюшка дорогой, прости, прости меня!

С благоговением приложилась к портрету. А у меня в это время как раз очень болел зуб, нужно было его срочно лечить или удалять. Я уже несколько дней от боли ни есть, ни пить не могла.

Тут сестра пригласила меня к столу, я забыла про зуб, пила чай и не ощущала никакой боли – выходит, что с той минуты, как я приложилась к фотографии, боль ушла. Боль ушла насовсем и за все эти годы ни разу не возвращалась».

Пока нужен – я буду здесь!

Иеромонах Ф. рассказывает, что после батюшкиной кончины ему приснилось, как он вместе с кем-то из братьев возвращается от могилы Батюшки, которого только что похоронили. Вдруг они оборачиваются и видят, что за ними идёт Батюшка. Отец Ф. очень удивился:

– Батюшка, мы же тебя похоронили. Ты же должен быть уже у Господа?

– Это так, – отвечает Батюшка, – но сейчас у братии есть во мне нужда, и пока я им нужен, буду здесь.

Улей наполнился пчёлами!

Протоиерей Иоанн Сёмин:

«…В канун дня его кончины я всегда заказываю сорок просфор, проскомидию, кагор и масло. И является такое великое чудо: те деньги, которые утром я на все это потратил, к вечеру мне обязательно возвращаются. А однажды в день его памяти я заказал парастас, купил свечи, сорок просфор, масло, кагор и утром после Литургии еду в Санаксарский монастырь на могилу Старца. И после панихиды я приезжаю домой, а там у меня стояли пустые ульи и вот вдруг смотрю: улей наполнен пчёлами! Это великое чудо! Я знаю: Старец стоит близко у престола Господа и все прошения, благодарения и приношения он видит и сразу откликается, и по его молитвам исполняются наши прошения. В нашем храме за каждой литургией поминается имя схиигумена Иеронима, поминается не только мною, но и прихожанами: очень много бывает записок.

«Здесь кому-то сено нужно!»

Валентина Новожилова:

«Через год после батюшкиной смерти, в 2002 году, у нас возникли трудности с сеном. Ранней весной оно закончилось, и где бы мы ни спрашивали, чтобы купить, ни у кого нет. Тем летом была засуха, поэтому с сеном в тот год у всех было сложно.

Стали мы молиться усиленно, особенно, конечно, к помощи Батюшки взывали. И вот через пару дней останавливаются напротив нашего дома две машины с тюками сена. Водитель говорит:

– Здесь кому-то сено нужно!

Мы, радостные, не веря своим глазам, выбежали и купили два огромных тюка, ровно столько, сколько было нужно. Больше всего мы удивились, когда на наш вопрос, откуда они, водитель ответил, что из Торбеева. Известно, что Батюшку постригали в храме села Дракино Торбеевского района. От нашей деревни до Торбеева – 90 км. Чтобы в марте машины с сеном приехали так издалека прямо к дому, да ещё из мест, где постригали Батюшку?! Как тут не удивляться!..»

«Я стала ходить!»

Рассказывает монах Василий:

«Одна знакомая мне женщина сломала ногу, и ей наложили гипс. Когда же гипс сняли, нога её продолжала болеть. Она, бедная, даже наступить на эту ногу не могла от боли. Может быть, срослось что-то неправильно, не знаю. Она звонит мне и просит помолиться о ней. И я говорю:

– У тебя же есть фотография батюшки Иеронима. Ты к больному месту приложи её аккуратненько и помолись, попроси Батюшку помочь.

И она мне потом звонит и говорит:

– Представляешь, приложила, хотя и не очень понимала, как это может помочь. А у меня как зажгло тут ногу, огнём горит вся нога. Я даже испугалась – что такое? А наутро жар этот прошел, стало легче. Всё легче и легче! И я стала ходить.

Потом она приезжала к Батюшке на могилку благодарить за помощь.»

Исцеление наркомана

Рассказывает о. Андроник:

«По благословению наместника о. Варнавы я ездил на зоны в течение лет пяти. О. Иероним нас благословил на это и подсказывал, чего и как там делать. Та зона, на которую я ездил, имела свою специфику: заключённые там были ВИЧ-инфицированы. Большинство из них – наркоманы. За несколько лет, что я туда ездил, у меня уже там появились постоянные прихожане и некоторые из них приезжали потом в монастырь. Особенно запомнился мне один наркоман. Он был человеком незаурядным, имел у осуждённых большой авторитет; когда он заходил в камеру, все замолкали.

Сначала он ко мне не хотел идти, но другие заключённые посоветовали ему сходить. Он три раза приходил ко мне, как бы присматривался и только на третий раз решил исповедаться. После этого он стал молиться. Как он молился! По десять – двенадцать часов в сутки, стоя на коленях!

После отсидки он не поехал домой, а сразу прибыл к нам в монастырь. Помню, это было Великим постом, в неделю Торжества Православия. В монастыре он также усердно молился. Я его взял на скит, и он почти год жил в лесу. Он очень благоговейно относился к о. Иерониму, который тогда уже почил, и постоянно ходил к нему на могилку молиться, носил ладанку с песочком с его могилки.

Через год поехал домой в Москву выправить документы. Кроме ВИЧ-инфекции у него в медкарте были еще отмечены гепатит С и порок сердца. В Москве врачи обследовали его и не обнаружили у него ни порока сердца, ни гепатита С, ни ВИЧ-инфекции. «Не может быть!» – удивлялись они. Обследовали повторно – то же самое: ничего! Он считал, что ему помог о. Иероним, это было его твердое убеждение, его вера».

Здесь никогда не бывает пусто

В часовне у батюшкиной могилы всегда горят свечи, теплится лампадка, на самой могиле – пышное многоцветие.

Здесь никогда не бывает пусто. Люди постоянно приходят сюда, прикладываются к могильному кресту и склоняются к дорогой им могилке. Как живому, изливают они Батюшке свои скорби, испрашивают его благодатной помощи. О том, что помощь приходит, свидетельствуют благодарственные записи, оставляемые здесь же в специальных тетрадях.

Приведём некоторые истории из тех, что рассказали нам некоторые духовные чада Батюшки.

Рассказывает Анна Лацык:

В 2016 году мне на ногу, на большой палец, упала тяжёлая доска, да так сильно, так ужасно, что у меня даже искры из глаз посыпались. Палец сразу вздулся и вся ступня опухла. На ногу нельзя было наступить. Я тогда сразу – к Батюшке на могилку. Кое-как, держась за стеночки, дошла. Маслицем из лампадки помазала больное место, читая двенадцать «Богородиц», как Батюшка учил, и попросила его помочь. И что вы думаете? Вот верите или нет – у меня прямо на глазах опухоль куда-то враз подевалась, боль прошла, и нога стала – как ни в чём не бывало!

Рассказывает монахиня Мария (Форбаток):

«У меня подруга Вера была в Израиле, уехала туда вслед за детьми. Каждый раз на Великий пост она приезжала ко мне. И вот однажды, когда она была у меня в Киеве, у неё ужасно заболело колено. Когда было прославление Феодора Ушакова, мы с ней приехали в Санаксар. Она еле-еле ходила и вот пошли мы на Батюшкину могилку. Я встала на колени, и она следом тоже встала на могильном холмике на коленки. Мы с ней помолились, постояли там, поплакали. А когда стали возвращаться, она вдруг как закричит:

– Мария! Мария!

– Что, Вера?

– У меня колено прошло, не болит!

Вера была счастлива. Сколько она промучилась со своим коленом – с Великого поста, а был уже август».

О других видах помощи

Но не только в болезнях помогает Батюшка. Нет, он, как и при жизни, всегда готов утешить и помочь также и в разных жизненных обстоятельствах. Любая помощь хороша, благо она служит вящей славе Господней. И тут тоже не будем голословны.

Анна Лацык:

«Когда бывают искушения, скорби, тогда сразу бежишь к Батюшке в часовню, взглянешь на фото, улыбку его увидишь, и всё плохое отходит сразу».

Рассказывает Надежда Фоменко:

«Тут один год у нас был такой дождливый: всё дожди да дожди! А соседи наши, Мальцевы, держали двух коров. Сено косить надо, а тут такое дело… Сосед, его Сергеем зовут, приезжает к Батюшке на могилку и говорит:

– Батюшка, помоги! Сено надо убрать! Дожди залили!

И после этого, пока он сено не убрал, ни одной дождинки не пролилось над его покосом.

Деревенские ему говорят:

– У, хитрый какой! Всё сено убрал!

А он им:

– Так идите к Батюшке! Кто вам не даёт? Батюшка всем помогает!»

«Потерявши – плачем»

Разве вы не знаете, что малая закваска заквашивает всё тесто?

(1 Кор. 5:6)

За десять лет жизни в монастыре о. Иероним приобрёл всероссийскую известность как старец и духовный учитель. Общаясь с ним, люди начинали понимать, что есть другой мир, с иными целями и ценностями, иным содержанием каждого дня.

Трудно переоценить значение живого примера жизни во Христе – в условиях, когда в силу известных причин у нас почти полностью были прерваны традиции настоящей монашеской жизни. Увидеть своими глазами пусть даже всего одного подвижника – гораздо важнее, назидательней, чем прочесть множество книг о разных подвижниках. Самое важное, что дали своей православной пастве наши современные старцы – это пример. Особенно важно это было для приходящих в постсоветское время в монастырь вчерашних пионеров и комсомольцев. «Если жизнь данного человека во Христе, – отмечали они для себя, – привела к подобному результату, значит, этого могу достичь и я».

Наместник о. Иннокентий:

«Когда имеешь перед глазами постоянный пример – это настолько заразительно, настолько придаёт сил, что со временем сам становишься человеком более доверчивым в отношении Бога и в отношении Божественного промысла».

О.Амвросий:

«Для нас наши старцы были учителями своей жизнью: мы смотрели на них и подражали».

О. Андроник:

«Я и прежде ходил в храм, исповедовался, причащался, работал в храме, в монастыре работал… А как вот соприкоснулся с Батюшкой – я увидел, что этим путем реально можно прийти к Богу. То есть узнать, увидеть Бога – это я получил только в о. Иерониме».

Особенно остро силу благодати, которой был наделён о. Иероним и которой стало так недоставать, все почувствовали тогда, когда его не стало.

Иеромонах Ф.:

«При Старце мы не до конца понимали его значения для нас, думали, мы сами по себе живём, и всё ясно поняли, лишь когда его не стало…».

Иеромонах Прохор:

«Когда Батюшка был жив, все духовные вопросы по его молитве разрешались сами собой. А потом, когда его не стало, мы все на себе испытали, как плохо без Батюшки, нам его очень не хватает».

Племянник Пётр:

«Когда Батюшки не стало, у меня возникла серьёзная проблема с исповедью: я не мог найти такого духовника, который с такой же любовью и добротой мог выслушать и так же помочь найти грехи, подсказать, чтобы так же дочиста очистить душу. И все мои близкие, моя семья, мои друзья отмечали то же самое».

То, что Батюшка сыграл для Санаксарского монастыря роль своеобразной закваски, было ясно всем, кто знал монастырь того времени, и это тоже стало особенно очевидным для всех после его кончины.

Иеродиакон Онисим:

«Смерть о. Иеронима расставила всё на свои места. Тогда вот и поняли: кого потеряли! Все! Монастырь такого духовного подъёма, какой был при Старце, больше не переживал.

Многие отмечали, что «санаксарец» – это не просто принадлежность к определенной монашеской обители, это особый дух. Приходят люди поступать в монастырь, и как-то даже сразу видно: этот сможет у нас жить, а этот – нет. “Но почему, – думаешь, – он ведь хороший. Да, но духом – другой”. И это непередаваемо. Все мы разные, шероховатые, порой колючие даже, но всех что-то объединяет в единую семью. И это «что-то» – особый дух санаксарский, который оставил нам в наследство батюшка Иероним. И уже так сложилось, что где бы ты ни был, осознавать, что ты из Санаксарского монастыря – это честь».

О. Амвросий:

«Да, как когда-то, 250 лет назад, преподобный Феодор сюда пришел, самородок русский, возобновитель древлева монашества и создал из камней на голом месте великую, в духовном смысле, обитель, буквально из ничего взял и создал… Так и у нас в 1991 году: обитель разом создалась такая мощная, такая дружная!»

Свои сиротские дочерние чувства замечательно выразила духовное чадо Батюшки филолог Ольга:

«После смерти Батюшки появилось чувство ответственности, обязанности – свидетельствовать о нём не столько словами, сколько тем же батюшкиным духом, не принизить в себе его трудов, его облика, в котором отражалась небесная любовь, добро и красота».

Думается, что этими словами Ольга выразила мысли многих осиротевших духовных чад Батюшки – и монашествующих, и мирских.

А закончим мы наше повествование о Батюшке словами епископа Краснослободского и Темниковского Климента:

«Схиигумен Иероним явился продолжателем всех добрых и доблестных подвигов таких подвижников веры и благочестия, как преподобный Феодор Санаксарский, преподобный Александр, последний игумен Санаксарского монастыря, святой праведный Феодор Ушаков, адмирал флота Российского. Когда он пребывал в этой обители и нёс свои потаённые подвиги, люди не только с окрестностей Мордовии, но и со всей России и из Зарубежья стекались к нему, дабы получить утешение и наставление от этого дивного подвижника. Я глубоко убеждён в том, что Господь по подвигам и молитвам Старца сподобил его Небесных Своих обителей, и он, предстоя перед Престолом, конечно, молится за всю братию монастыря, за всех своих духовных чад и всех православных христиан».

О спекуляции на имени Старца

Негодных же и бабьих басен отвращайся…

(2 Тим. 3:2–5)

К сожалению, имя батюшки Иеронима, столь дорогое Санаксарской братии, часто марается различными измышлениями. Распространяется, например, фальшивое «духовное завещание» Старца, где ему приписываются странные, не свойственные ему речи. По признанию всей братии монастыря, документ этот совершенно чужд схиигумену Иерониму по духу.

Предоставим слово келейнику Батюшки о. Амвросию:

«Очень много домыслов о Батюшке. Сразу после его смерти появилось некое «письмо-послание о. Иеронима», как бы посмертное завещание келейнику. В нем речь идет о последних временах, о том, что архиереев уже не осталось в Русской Церкви… одно, другое, третье…

Оно, это «завещание», совершенно чужеродно духу Батюшки. Это – подлог. Батюшка никогда не входил в глобальные исторические события. Он себя всегда считал рабом Божиим и смиренным послушником священноначалия – епископа и нашего наместника архимандрита.

Мы знаем того человека, который от имени Батюшки написал «завещание» с разными пророчествами. Он потом каялся, просил прощения, делал земные поклоны…»

Резко и определённо высказался по этому поводу и почивший в 2013 году батюшкин «соратник», старец Феофан (Даньков). В интервью Саранской газете «Столица С» (октябрь 2011 г.) он сказал: «Сейчас многие неблагочестивые люди прикрываются именем батюшки Иеронима. Говорят, что он оставлял некое духовное завещание с предсказанием судьбы России. Это все враньё!..»

Множество вопросов и недоумений у православных читателей вызвала и книга «Старец Иероним», автором-составителем которой является Антон Жоголев. Братия монастыря также не приняла эту книгу, ибо считает, что некритическое отношение автора к собранному материалу значительно повредило памяти Старца.

Иеромонах Севастиан:

«Антон Жоголев в своей книжке о Старце много чего напрасного написал. Например, Батюшка никогда не осуждал архиереев, он вообще никого не осуждал, а тем более не дерзал суд чинить над архиереями, не влезал в церковную политику. Наоборот, он всегда с большим почтением относился к священноначалию, к их высокому священному сану, всегда был смиренным, законопослушным. Конечно, он мог видеть человеческие слабости у кого-то из них, но это могло вызвать в нём только сострадание. Он в душе лишь пожалеет такого человека и будет ждать его покаяния. А чтобы осуждать, тем более говорить, что «многие архиереи пойдут в ад»… – надо совсем не знать Батюшку, чтобы такое ему приписывать».

О. Амвросий:

«В книге Антона Жоголева «Старец Иероним» неправомерно обобщаются некоторые частные моменты. Вся эта борьба с ИНН, которой в книге отведено так много внимания, уводит от главного. Батюшка в эти сферы никогда не входил. Иной раз кому-то что-то скажет на эти темы, но – в частном порядке и только тому, кто это мог бы правильно воспринять и кому это может пригодиться; говорил сообразно с духом и устроением человека, лично ему.

Иным только бы не в себе копаться. Душа – она воинствующая, ей надо с чем-то бороться. Нам трудно бороться со своими страстями, поэтому будем бороться с внешними вещами.

Конечно, та книга сильно повредила имени Батюшки. А ведь Батюшкино мнение было очень авторитетным, и Патриарх Алексий советовался с ним, как и с другими известными старцами. Референт Патриарха дважды приезжал к нам сюда, уточняя позицию Батюшки по некоторым вопросам, которые тогда вставали перед нашей Церковью».

Свидетельство игумена Пахомия:

«…В то время очень актуальным был вопрос ИНН. Нам тоже нужно было оформлять новые документы на монастырь, что предусматривало присвоение индивидуального номера обители. Из-за этой проблемы две игуменьи с сестрами бросили свои монастыри и уехали из нашей епархии скитаться по миру. Нас охватило сомнение. Не раздумывая, поехали в Дивеево.

В Дивееве тоже было неспокойно. И у матушки, и у старших сестёр были сомнения по поводу регистрации нового устава. Мы тоже поделились своими сомнениями, и матушка благословила открыть мощи батюшки Серафима и положить туда две записочки: «Регистрировать» и «Не регистрировать», чтобы с помощью жребия узнать ответ Святого на наш вопрос. Пропели тропарь и кондак, прочитали молитву батюшке Серафиму. После молитвы я достал одну записочку, выпало – «Регистрировать».

Мы сразу поехали к Батюшке. Только стали подходить к храму, а о. Иероним вышел сбоку из алтаря, увидел нас и громко, так, что на расстоянии было слышно, сказал:

– Пахомий, бумага всё выдержит, оформляй документы!

Вот такая близость духа была у Батюшки с преп. Серафимом – мы неоднократно замечали эту связь. Очень часто люди из Дивеева чудным образом попадали к о. Иерониму. Словно сам Преподобный направлял их к своему духоносному преемнику».

А вот что вспоминают духовные чада Батюшки в связи с остро стоявшей тогда, в конце 90-х, проблемой принятия-неприятия новых паспортов.

О. Амвросий:

«Помню, появился первый паспорт нового образца, и вот люди тащили сюда этот паспорт «на суд» к о. Иерониму. Мне это напомнило картину Поленова «Христос и грешница». Так же, как ту грешницу там тащат, так они этот паспорт тащили сюда на суд отцу Иерониму. Приехала монахиня Ангелина из Дивеева, спрашивает, можно ли брать новый паспорт. Батюшка был уже больной, и мы все уже знали, что у него рак. Он лежал, помню, ножками перебирал из-за мучительных болей… Он взял этот паспорт, перелистнул и закрыл. Еще раз полистал туда и сюда и вернул:

– Бумага! Бери и не задумывайся.

А в другой раз кому-то он сказал: «Не брать!». Видимо, потому что эти люди могли повредиться: для них лучше было не взять, чем взять и потом постоянно пребывать в сомнениях, а то и в отчаянии».

О. Онисим:

«Каждому было своё благословение. Хорового благословения не было. Мне отец Иероним ответил, что в этом вопросе мне нужно слушаться о. наместника Варнаву, что я и сделал».

Надежда Фоменко:

«Когда моей дочери исполнилось 14 лет и пришло время получать паспорт, мы с ней пошли к Батюшке.

– Батюшка, как нам быть? Получать дочке паспорт или нет?

Он глазки закрыл, помолился, открыл глаза и говорит:

– Этот паспорт ещё можно брать».

Да, Батюшка видел опасность глобализации, «чипизации» и прочего, с этим связанного, понимал, что «ноги этой системы растут из преисподней», но он видел и другое: существует опасность проявления ревности не по разуму, которая в данных сложных вопросах может привести к церковному расколу. А посему он и здесь, в этих вопросах, действовал и высказывался с рассуждением. Тут уместно вспомнить слава преподобного Иоанна Кассиана, который писал, что тот, кто наделён от Бога этим даром, «все помышления и дела человека пересматривая и обсуждая, выясняет и определяет, что должно делать, как и от чего следует удержаться. Когда же у кого не достает такой рассудительности, тогда враг успевает ему подставить кажущееся добро вместо истинного, и, прикрывая им ров или сеть, ввергает в них и погубляет его».

«То, что безрассудному кажется благим и добрым, – вторит Иоанну Кассиану Петр Дамаскин, – на самом деле может быть не таким из-за несвоевременности или по другой причине».

Вот и Батюшка, руководствуясь данным ему по благодати духовным рассуждением, учитывал время, потребность, устроение человека, свойство его, силу, ведение вопрошающего, произволение его, намерение Божие, смысл каждого изречения Божественного писания и многое другое, знание каковых свидетельствует о даре рассудительности. (См.: Петр Дамаскин. Творения, кн. 2, сл. 11).

Старец считал, что для подобных вопросов нет каких-то простых единых решений, каждому нужно в какой-то момент включить собственные мозги и определить свою меру. Батюшке вообще не свойственна была категоричность суждений. Что действительно говорил Батюшка вопрошавшим, то это обычно звучало примерно так:

«Если мы будем со Христом, во Христе, то, когда надо будет – Христос нас научит, как поступить. Надо верить: “Даже если я ошибусь, Господь меня как Своё верное чадо выведет, Господь Своих не выдаёт”» (свидетельство архимандрита Иннокентия),

или так:

«Если сами Бога не оставите, будете постоянно молиться, читать Евангелие и Псалтирь, то и Господь вас не оставит» (свидетельство Людмилы Якомаскиной).

Часть III

ВОСПОМИНАНИЯ О БАТЮШКЕ

Архимандрит Иннокентий,

наместник Санаксарского монастыря

Радость общения с Батюшкой

Об отце Иерониме я узнал еще тогда, когда служил на приходе в Иркутской епархии. Наши знакомые ездили в паломничество в Дивеево и посетили также Санаксарскую обитель. Они привезли новость: оказывается, открываются монастыри, и в Санаксарском монастыре есть два замечательных старца – о. Иероним и о. Питирим. О том, что келейником у о. Иеронима был наш земляк о. Амвросий, я ещё не знал.

До встречи с Батюшкой я хотел узнать, есть ли воля Господня на моё стремление к монашеству. Учась в семинарии, я поехал в паломничество в Дивеево, а оттуда решил съездить ещё и в Санаксарский монастырь. Тогда я впервые встретился со старцем Иеронимом. И первое, что я от него услышал, ещё даже не успев задать свой вопрос: «Благословляю тебя поступать в монастырь». И хотя его благословение было как бы вопреки складывавшимся обстоятельствам, в итоге, спустя почти три года, я после многочисленных посещений Санаксарского монастыря стал его насельником.

Любой человек, стремящийся жить духовной жизнью, нуждается в подкреплении. Мы с братией приходили к о. Иерониму, чтобы поделиться своим неустройством, печалью, огорчением или немощью. Проблемы казались великими, просто до небес. Заходишь к нему – и всё: тишина и спокойствие на душе.

О Батюшке самое большое впечатление – он был кротким и вместе с тем богомудрым. И всегда радостным!

Батюшка жил жизнью духовной, и всех всегда наставлял словами Христа: «Ищите прежде Царства Божия и правды Его, и всё остальное приложится вам».

Иным он так и говорил:

– Чего вы все спрашиваете земное? Спрашивайте небесное, тогда Господь всё, что вам надо, даст в придачу. И всегда он наказывал читать Евангелие и Апостол, говоря: «Там всё есть».

Как он любил читать Евангелие! Оно его так воодушевляло, он радовался как ребенок: «Как хорошо с Богом жить! Готов от радости прыгать до потолка».

Эта пасхальная радость присуща была ему постоянно. Конечно, когда-то мы видели его очень уставшим, когда-то опечаленным, но никогда – раздражённым, недовольным.

Он особенно молился за священноначалие: за Святейшего Патриарха, за отца наместника, за владыку Варсонофия, за священнослужителей – и относился ко всем ним с почтением.

Если Батюшку попытаться сопоставить с известными старцами современности, то в них в первую очередь видны не различия между собой, а напротив – некая общность. В первую очередь – это жертвенная любовь ко всем без лицеприятия.

Через Батюшку мы испытывали многие утешения. Поскольку он был духовник и многих из нас принимал от пострига, через него для нас открывалась воля Господня. В зависимости от того, как мы слушали его, как исполняли его советы, насколько мы были им руководимы, настолько мы и могли преуспевать. Если, конечно, так можно говорить в какой-то степени о современном монашестве.

Жизнь полна всякого рода искушений и испытаний, в которых мы учимся выполнять волю Господню, заповеди Его. И когда в этих испытаниях мы бывали в чём-то малодушны, Батюшка всегда находил слово, чтобы нас укрепить, вселить уверенность в том, что Господь не оставит. Через Батюшку мы, братия, жившие в то время рядом с ним, почерпнули неиссякаемую надежду, что именно Господь всем управляет. Он так и говорил, что без воли Божией ничего не бывает, ни с нами, ни с другими, ни со всем миром. Конечно, все это знают, есть учение Церкви об этом, но когда имеешь перед глазами постоянный пример – это настолько заразительно, настолько придает сил, что со временем сам становишься человеком более доверчивым в отношении Бога и в отношении Божественного промысла. Для нас Батюшка был неким светильником.

Иеродиакон Амвросий (Черничук),

келейник схиигумена Иеронима

Батюшка был самородок

Первая встреча

…Я приехал в монастырь в 1995 году, на Прощёное воскресение. Мне было 27. Помню, подошел к главным вратам с рюкзаком, с сумками, встал под колокольней, поставил сумки и вижу – со службы идут вереницей отцы. А я знал, что тут есть некий старец Иероним, я и ехал для того, чтобы встретиться с ним, а если благословит, то и остаться. Я подхватился и пошёл к ним. Кто из них Иероним, я не знал, поэтому стал подходить к каждому из братьев по отдельности и каждому протягивал сложенные под благословение руки. Все они жестом отсылали к следующему, рукой указывая через плечо, те – к следующему. Так дошла очередь до отца Иеронима. Он на меня посмотрел внимательно, прищурился, перекрестил широким жестом, как он это делал всегда: легко, свободно и по-доброму обнял! Вот такая была первая встреча.

О непреложности послушания

Батюшка всегда был на послушании, он и с нами был всегда послушником. Вот сидим мы, кушаем что-нибудь, и только я подумаю, например, что соли не хватает, а он мне уже её подаёт. Поставит и улыбнётся.

Очень напряжённый график жизни у него был, очень напряжённый. При этом он у нас не выделялся из братии ни в чём. При том, что Батюшка был схимником, он был как все: так же нёс послушания – что братия, то и он.

У нас и отец Питирим такой же был. Они нисколько ничем себя не выделяли. Хотя у них сан, звание, они – духовники, члены нашего духовного собора. Послушание наместнику для них было свято. Иначе, считал Батюшка, всё теряет смысл.

И сколько раз мы убеждались в непреложности послушания. Скажем, отец Варнава мне говорил:

– Отец Амвросий, передай Батюшке, как только вы с Афона прибудете, на следующий день вы должны уже быть здесь, в монастыре.

А Батюшке всегда хотелось увидеть своего духовника архимандрита Наума (Байбородина), заехать к нему в Лавру, хотя бы всего минуты на три-четыре: только благословиться и двумя-тремя фразами обменяться.

Ну вот, один раз заехали мы к отцу Науму без благословения, и у нас были после этого большие искушения. И Батюшка сокрушался:

– Вот видишь… видишь… мы вот заехали без благословения, ведь наместник сказал – «Сразу»!.. Но как же, как же не заехать, я отца Наума, может быть, никогда больше не увижу! (И действительно, это была их последняя встреча).

При этом Батюшка всё сокрушался:

– Вот какой я непослушный!

Попугай стал «благочестивым»

Попугай у Батюшки был необыкновенный. Мы увидели его в одной из квартир, где остановились, когда были в Тольятти. Там Батюшка проводил соборование. Попугай жил у хозяев на кухне, клетка стояла на холодильнике рядом с приемником VEF. Хозяин, молодой парень, обычно, когда приходил с завода, крутил ручку – искал разные радиостанции с зарубежной музыкой. А попугай всё это постоянно слышал. И он так пел! Ни один кенарь и ни один соловей не могли бы с ним сравниться. При этом он был большой забияка, видно, его дразнили часто. От этого он злой был и кусался.

Старец подошёл к нему, и попугай по своей привычке тяпнул его за палец. А Батюшка стал с ним говорить тихонько, успокаивать, и в результате у них с попугаем произошел контакт. Хозяева это увидели и подарили его нам. Они его Ромой звали, но Батюшка сказал, что человеческим именем называть животных негоже, и мы стали звать его Ромашкой.

У нас попугай изменился в корне. Стал благочестивым. Батюшка приходил со службы уставший и выкладывал из карманов в маленький холодильничек просфоры с вынутыми частичками. Иногда при этом крошечки попадали на ковёр. Батюшка ложился на несколько минут, оставшихся до обеда, отдохнуть. Ромашка выходил из клетки, прыгал на ковер, склёвывал все эти крошки, потом залетал к Батюшке на живот, ходил по нему и «расчесывал» батюшкину бороду: выкладывал ее ровненько волосок за волоском – зрелище было умилительное! И плюс к тому он всегда пел. И разговаривать Ромашка умел, чаще всего он говорил «Господи помилуй» и «Святый Боже», причем разными тонами, разными интонациями.

Знания по благодати

Однажды термоядерщики к нему приехали из Сарова, сидят разговаривают с ним, сначала – на духовные темы, потом о своей работе. И тут стал Батюшка им рассказывать, как всю термоядерную энергию собрать, как её словно через мясорубку пропустить и как в один пучок стянуть и куда направить… и так он им это все образно рассказывает. Смотрю, они начали между собой переглядываться с удивлением и говорят:

– Батюшка, мы, пожалуй, тебя к себе возьмем на работу!

Не учитель, а отец-и-мать

Старцы наши были любвеобильными, они не стремились быть учителями. Они никогда нас не учили нарочито, но были учителями своей жизнью. Мы смотрели на них и подражали.

В лице Батюшки по отношению к нам было отцовство и материнство, братство и наставничество, а не учительство, ибо он себя не мог поставить в разряд учителей. Как в Евангелии сказано: «Ученик не выше учителя, и слуга не выше господина своего» (Мф. 10: 24). Батюшка был настолько прост, настолько доступен и любвеобилен, что все грани стирались.

Наши старцы всех нас связывали воедино

Да, как когда-то, 250 лет назад, преподобный Феодор сюда пришёл, самородок русский, возобновитель древлева монашества и создал из камней на голом месте великую обитель, буквально из ничего взял и создал… Так и у нас в 1991 году: обитель разом создалась такая мощная, такая дружная! Господь сказал: «По тому узнают, что вы Мои ученики, если имеете любовь между собою…»

У нас было братство, и было несколько духовников, которые объединяли нас – отец Питирим, отец Иероним… Они всех нас связывали воедино. Около 400 насельников единовременно было в те времена, около 130 человек братии и более 200 трудников! Столько мужиков взрослых, здоровых, сформированных! И всем этим надо было управлять!

Женитьба

В армии он на целину попал, там свою спутницу, Анну Сурай, встретил, будущую мать Иларию. Жили обычной жизнью, растили с матушкой двух дочерей, работали. Батюшка сначала на саранском заводе резинотехнических изделий трудился, потом на суконной фабрике электриком, одновременно в техникуме учился на вечернем. Грамотности, говорит, мне не хватало, так-то хорошо соображал, а знаний не хватало.

«Хорош пахать, пора кадилой махать!»

В 44 года священником стал. Батюшка часто вспоминал блаженного отца Ивана Саранского, который ему говорил: «Хорош пахать, пора кадилой махать!»

На Пасху на заводе всегда устанавливали рабочий день, а он старался в этот день не работать. Вот однажды он как обычно в Пасху сходил сначала [КН2] в храм на праздничную службу и после пришел на завод. А его начальник цеха уже поджидает. И вот Батюшка рассказывает: «Я иду по двору, и он на меня летит! Думаю: «Ну, щас шибанет меня, точно». Подбежал он ко мне, весь трясётся, а я ему:

– Христос воскресе!

Он в ответ воздух глотает, а сказать ничего не может, будто язык отнялся. Багровеет, зеленеет, потом очухался:

– А мне что сказать?

– Воистину воскресе!

И он раз – и осел!

Потом:

– Пиши заявление об уходе!

И я написал заявление начальнику фабрики: «Прошу уволить меня с занимаемой должности и перевести работать в церковь».

Тот, не глядя, подписал, а потом прочитали – вот скандал был!»

Буду только Богу служить!

Как Батюшка монахом стал? По любви к Богу. Любимая супруга, доченьки у него. «Собираю чемодан и плачу, не могу, – рассказывал, – так сильно Бога люблю, так Господь посетил! Все оставлю: детей, матушку, буду только Богу служить! Собрался, пошёл прощаться с дочерьми, посмотрел на них, заплакал. Так и уснул, не смог уйти».

Прошло девять лет, матушка Анна заболела и дала Богу обет, что если останется жива, скажет супругу, чтобы они оба послужили Господу в монашеском чине. Матушка выздоровела и озвучила супругу его же мысли.

Батюшка был самородок

Батюшка был самородок! Такого уже больше не будет. Будут, может быть, целители, или прозорливцы какие-нибудь, но такого, такого всеобъемлющего не будет. Патерики читаешь – и там такого не найдёшь! В одном сосуде столько всего было! Батюшка – это всё самое высокое, что только можно представить, и что человек может себе пожелать, живя на земле. Это – живая книга.

Один владыка нам сказал однажды: «Мы ездим на Афон, еще куда-то, собираем по крупицам, а вам, санаксарцам, всё было дано сразу, вы всё имели».

Рядом с таким человеком мы не расслаблялись, серьезно жили, за собой следили. Какие мы были счастливые люди!

Протоиерей Георгий Глазунов,

настоятель храма преп. Сергия Радонежского села Эммануиловка

Самый светлый человек

Батюшка Иероним остался у нас в памяти как самый светлый человек. Подробностей первой встречи с ним я не помню, но вот потом, когда он приезжал, мы с ним всегда – в объятиях. Как родной он для нас был. И он как-то любил наезжать к нам. Куда бы ни ехал, обязательно заедет. Бывало, звонит:

– Я сейчас буду у вас.

– А ты где находишься?

– В Зубовой поляне, сейчас к вам приеду.

Мы давай быстро уху варить, на стол собирать. Батюшка приезжал и сразу бежал к мощам. Очень любил святителя Феофана и в первую очередь – к нему. Ещё обязательно купался в святом источнике. Водичка такая холодная, а о. Иероним в купальню – раз-раз.

– Вот, – говорит, – хорошо, хорошо!

Сядем потом, чайку попьём, Батюшка расскажет что-нибудь, пошутит. Беседы, конечно, у нас были очень хорошие, но ведь всё не упомнишь. Когда такие люди живут, мы не замечаем как бы, что человек духовный живет рядом с тобой. Если бы помнили, что настанет такое время воспоминаний, мы бы всё это записывали. История должна как-то писаться с начала и до конца. Но не получается. Батюшка говорил:

– Надо мудро поступать и во всяком деле не спешить.

Мы Батюшку очень любили, от него веяло таким теплом, что около него посидеть – и то было радостно. Конечно, батюшка Иероним был непростой, благодать, пребывающая в нём, касалась сердца человека, и в нём выявлялись все недостатки и болезни.

У нас в гостях была одна женщина, и когда мы на вечерней молитве стали брать у Батюшки благословение, она тоже подошла к нему. О. Иероним только положил ей на голову руку, как её начало трясти. Она понять ничего не может:

– Что это такое со мной, – удивляется, – что со мной?

Женщина эта немножко недужна была. Но если у других она раньше благословение брала – ничего, то когда батюшка Иероним своей благодатью коснулся, сразу её болезнь проявилась. Настолько Батюшка был духовный, к нему как к старцу со всех сторон ехали люди…

Меня всегда поражало его трудолюбие. Это же какую надо было иметь любовь к Богу, чтобы так служить людям! Как сказано у апостола Иоанна Богослова: «Не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» (1 Ин. 4:20).

Батюшкино сердце вмещало всех. Сколько в нём было настоящей любви, апостольской, по слову: «Станем любить не словом или языком, но делом и истиною» (1Ин. 3:18). Чтобы так служить людям, как он, нужно иметь много сил духовных и физических. Но за такие труды Господь обильно изливал благодать на Своего угодника. А Батюшка каждому давал частицу этой благодати, отдавал частицу себя. Люди уносили этот дар сердечной любви с собой. Многие один раз встретившись со Старцем, уже долго не могли обходиться без него, снова приезжали.

И нас, священников, о. Иероним учил больше своей жизнью. На него нужно было смотреть и внимать. Неоднократно я приезжал к Батюшке в Санаксар. Он приглашал меня к себе в келию. Беседы у нас с ним тёплые были, душевные. Очень любил я Батюшку. Светлая память осталась о нём в сердце.

Сейчас приезжаю в Санаксарский монастырь, иду на могилку, служу панихиду. Царствие ему небесное! Он так служил Богу и людям, был такой ревностный угодник Божий, что, думаем, и Господь его не оставит: где-то он будет у Него рядом.

Матушка Лидия Глазунова, супруга протоиерея Георгия

Батюшка рассказывал…

Первый раз, когда мы повстречались с о. Иеронимом, наш батюшка Георгий уезжал в Москву, а я оставалась одна. Подъезжают. Из старенького «москвича» вышли отец Иероним, водитель и две женщины – духовные чада. Никогда мне не приходилось общаться со схимниками, и я, конечно, немного растерялась. Предложила им покушать.

Пошли они в храм, приложились к святителю Феофану Затворнику. А был февраль, и началась метель ужасная. Так мело, что ничего вокруг не видать, в добавок все поотключалось: свет погас, телефон не работает. Пришли они из храма – положение безвыходное: куда ж ехать? Метёт! Водитель говорит:

–Я по такой погоде не поеду.

Пообедали они. «Вот, – думаю, – был бы батюшка Георгий дома, я бы свои дела делала, а он-то уж знает, как им внимание уделить».

К батюшке Иерониму у меня сразу душа расположилась. Это прямо одна любовь, как родной отец просто. Сразу чувствовалось, что он такой добрый-добрый! И что он видел человека насквозь, это тоже сразу ясно было.

Между тем погода всё не налаживалась. Стала я им стелить. Так без света и лазили в потемках со свечками. Гости мои помолились и спать легли. Все, кроме о. Иеронима. Батюшка со мной в кухне сидел. Я обычно с вечера картошку на утро чистила. И вот сижу, чищу картошку, и входит о. Иероним. Сел и начал беседовать со мной. Я говорю:

– Батюшка, давайте я вам на диванчик пока подушечку дам.

Принесла, он лег, я чищу картошку, а Батюшка всё рассказывает про себя, про свою семью. И вот стал он мне рассказывать про своих дочерей.

– Надя, – говорит, – всё рвалась в монастырь. И платок так повязывала, и настрой такой вроде монашеский у неё был. Потом я стал замечать: какой-то паренёк то сумку ей несёт, то ещё…

– Это кто? – спрашиваю. – Жених у тебя?

– Нет, – отвечает, – так просто.

А потом, когда он снова пришёл, я его позвал:

– Ну-ка, иди сюда, брат. Ты хоть крещёный?

Оказалось – нет.

– Такой нам зять не нужен, – говорю.

– Так я покрещусь!

И покрестился.

–А ты в храм не ходишь!

– Буду ходить.

Стал, значит, ходить на службу. Три года они с Надеждой дружили. Я им выдержку давал. Потом они поженились, и зять стал священником. А другая дочка, Любочка, сразу сказала:

– Я замуж пойду.

Ну ладно. Дружила-дружила с одним семинаристом, жениться они собирались, а он вдруг взял и в монастырь ушёл. Дочка очень переживала. Я ей говорю:

– Доченька, пожалуйста, поищи какой-нибудь монастырь.

– Не хочу, – говорит, – монашеская жизнь не по мне.

– Да видно воли Божией нет тебе замуж идти.

– Нет, я замуж пойду!

С другим пареньком подружилась, собрались жениться, а он вдруг так тяжело заболел, что уже не до женитьбы было. Как она плакала, переживала!

– Доченька, ты всё же съезди в монастырь, – прошу её. – Видишь, нет воли Божией.

Съездила она в один монастырь, в другой, но ей нигде не понравилось. Так года два прошло. В одном монастыре игуменья все-таки приголубила ее. И дочка, наконец, решила:

– Пап, я, наверное, тут останусь.

Постриглась она, а на следующий день жених поправился. Вот так бывает. Так что на всё воля Божия. Всё будет – как Бог даст, – закончил Старец.

– Батюшка, – спросила я, – а почему вы ушли в монастырь?

– В монастырь я идти не собирался, – поделился Старец, – мы очень дружно жили с матушкой моей. Никто так не любил друг друга, как мы с ней. Но она заболела очень: лежала без сознания, температура высокая. Консилиум собирали. Врачи долго совещались, но помочь ничем не могли. Молился-молился я Господу, а потом и говорю:

– Господи, если она поправится, мы в монастырь пойдём.

Помолился я так, и на другой день стала моя матушка в сознание приходить, начала потихоньку поправляться. И вот хоть назад свои слова бери! А уже ничего не сделаешь.

Выписали её из больницы. «Как же, – думаю, – мне ей признаться?» Нашел момент и говорю:

– Что нам делать? Когда тебе так плохо было, я дал Богу обещание, что если ты поправишься, мы оба уйдём в монастырь.

– А я знаю, – отвечает.

– Откуда?

– А мне там сказали!

Значит, когда она была без сознания, ей было сказано об этом.

– Батюшка, – говорю, – а вот нет у вас сожаления, что дали такое обещание?

– Вначале – да. А теперь уже – ничего. Матушка тоже ушла в монастырь. Приехала дочка с детьми её проведать. Бабушка вышла к ним, а одна внучка шустрая такая:

– О, какая ты хитрая, – говорит, – все бабушки как бабушки, а ты по монастырям прячешься, не хочешь ко мне приезжать.

Потом Батюшка рассказывал, как начиналась его служба:

– Сначала рукоположили меня во диакона, а какой из меня дьякон? Голоса у меня нет. Да и священник – никакой. На меня бабки жалобы пишут, что плохо служу. Просят, чтоб меня от них перевели на другое место. А я и читать быстро не могу, и запомнить всё сразу не получается. Другие раз-раз и всё, а у меня всё – никак!

Вот так он всё уничижал себя.

– Я, – говорит, – безграмотный.

А ведь за ним такие толпы бегали, какие ни за каким грамотным не бегают. Я спросила его:

– Батюшка, а как молиться? Как спасаться?

А он так же, как преподобный Серафим и преподобный Амвросий, сказал хорошо и кратко:

– Никогда не ссориться, никогда не злиться, никого не осуждать. И со вниманием молиться! Господь не требует от нас многословия, мы можем стоять весь день акафисты читать, а мыслями и в Волгограде, и в Москве побывать за это время.

Конечно, о. Иероним очень любил Матерь Божию. А ещё он очень почитал царя Николая Второго. Помню кто-то нам привез портреты царя Николая и царицы Александры, и я повесила их в красный угол. А батюшка мой увидел и сказал:

– Нельзя, они не канонизированы.

Приехал отец Иероним, посмотрел портреты царские, они ему понравились. Я ему и рассказала, что отец Георгий не разрешил их вешать в святой угол, так как они к святым не причислены.

– Никого не слушай, молись! – ответил Старец. – Не за упокой поминай, а им молись!

А это ещё задолго-задолго до канонизации было.

– Они будут прославлены, – сказал Батюшка. – И к лику святых их причтут всё равно! В лесу ли ты заблудилась, или ещё какая напасть – проси Царя и он тебя выведет и поможет.

А в последний раз приехал к нам такой весёлый! Я даже не сразу заметила, что он сильно похудел. Месяца, может, за два это было до кончины.

– Всё, – говорит, – в последний раз к вам.

Я говорю:

– Батюшка, что вы!

– Помру, – отвечает.

– Батюшка, да вы что такое говорите! – не могу поверить его словам.

– Да! Помру скоро. Чего-то у меня неладно, неладно…

А сам смеётся. Потом, когда ему совсем плохо стало, о. Амвросий вёз врача-онколога из Москвы. Врач был с женой, они заехали к нам, поужинали у нас. И обратно они тоже заезжали, когда отца Иеронима посмотрели. Я стала спрашивать врача о Батюшке.

– Я ехал его успокоить, – ответил онколог, – а вышло, что он успокаивал меня. Что я могу сказать? Человек готов к переходу, к переходу в иную жизнь.

Протоиерей Евгений Шеянов, настоятель Никольского храма в с. Теризморга, и его супруга матушка Марина Шеянова

Чудо становилось привычным

О. Евгений:

Отец Иероним очень любил наш приход. Он до того несколько месяцев был настоятелем нашего храма и часто потом к нам приезжал на престольный праздник на Косьму и Дамиана – это наш второй престол. При батюшке Иерониме чудо рядом с нами всегда находилось, и мы стали к этому привыкать. Четыре года мы знали Батюшку. Мы никогда не сомневались ни в одном батюшкином слове.

Главное чудо, которое с нами произошло: мы все вокруг Батюшки изменились, и наша жизнь стала совсем другая. То, чем мы раньше жили, какие у нас были желания и стремления – это всё ушло. Заботы прежде были в основном о том, где бы денег достать. Тем более что жизнь в ту пору была сложная.

В нашей семье толчком к новой жизни стал случай. Однажды мы перебирали семена картошки: из погреба картошку вытаскиваем, выносим на улицу и там перебираем. А у нас погреб был в коридоре кирпичный, внизу лестница. И вот наш трехлетний сынишка упал в этот погреб. Летел туда вниз головой. Я – ни жив, ни мёртв – за ним, смотрю: живой, лишь на скуле царапина да челюсть маленько ушиб. Чудо! Мы поняли тогда: Господь нас предупреждает, что живём не так. Мы тогда бегом побежали причащаться. А к отцу Иерониму тогда только наша мать ходила. И по её совету мы тоже стали к нему ходить.

И вот вскоре после этого Батюшка предложил мне стать священником. Я отказывался, и все родственники были против, потому что мы ещё мало что понимали тогда. Не понимали, кто такой священник. Видели только, как он служит, а как он живёт, мы не знали и не понимали. Но постепенно я стал присматриваться, стал задумываться.

Потом, помню, свояк спрашивает меня:

– Я слышал, ты хочешь стать попом?

– Да. А что?

– Да ничего, вот ты будешь на остановке стоять, а я на машине мимо проеду и не остановлюсь!

Вот такое было отношение к священникам.

А в Батюшке я увидел человека, не похожего на других людей: он так к себе располагал! Я мог без утайки всё ему доверить. И постепенно все мы, вся наша многочисленная родня, начали ездить к о. Иерониму.

У моего брата жена тоже была далека от церкви. Она тяжело заболела, так, что на стенку лезла. А родом она из Чебоксар, там у нее мать живёт. Рядом с ними жила бабка-знахарка, к которой все ходили лечиться, и когда золовка к матери приезжала, они, оказывается, обращались к этой бабке. И вот после этого золовка стала болеть. Как ей помочь? И тогда мы говорим: тут только о. Иероним может помочь!

И мы поехали – я, брат и его болящая жена. И Батюшка ее исцелил. После этого она уверовала, стала в церковь ходить, четверо детей родила. Сейчас они в воскресную школу ходят, и каждое воскресение вся их семья – в храме.

Матушка Марина:

Помню, я Лёшей беременная была, и мы поехали к отцу Иерониму в монастырь. Был январь. В феврале мне уже рожать. Приближался Великий пост и при нашем отъезде из монастыря батюшка меня осенил крестом и говорит:

– Матушка, я тебя благословляю на Великий пост.

Леша родился 24 февраля. Шла первая неделя Великого поста: в тот год пост рано начинался. Я стала поститься, а врачи в роддоме:

– Да ты что? Да какой тебе пост! Тебе надо силы восстанавливать. Тебе надо хорошо питаться, чтобы не пропало молоко!

Они меня чуть ли не бьют:

– Ты губишь здоровье и себе, и ребёнку…

Я – им:

– Нет, идёт первая неделя Великого поста – не буду!

А домой пришла, сестра мне говорит:

– Я тебе каждый день от своей коровы молоко носить буду.

Я и уступила:

– Ладно, приноси, я себе кашу сварю.

Принесла она молоко, я его поставила кипятить, а оно свернулось. Сестра говорит:

– Это наша бабушка, наверное, вчерашнее молоко дала. Я тебе сама подою и принесу.

На следующий день приносит парное молоко, а оно опять свернулось. И так до трёх раз.

Тогда я говорю:

– Валя, я всё поняла. Не приноси! Нет благословения.

А после я ещё больше убедилась в великой силе батюшкиного благословения. Когда мне снова приспело родить, и муж меня в роддом привёз, уже знакомая врач меня осмотрела и говорит:

– Он у тебя вперед ножками идёт.

И чувствую, что она встревожилась. Они там с акушеркой переглядываются, суетиться начали, к операции готовиться. А я такая спокойная лежу и говорю:

–Да не бойтесь! Я по благословению рожаю.

Они отмахиваются: чего, мол, болтает! А потом врач говорит:

– Ладно, давай, может она сама попробует!

Ну, я попробовала и родила. Она от удивления за голову схватилась:

– Ну, – говорит, – теперь я поняла, что значит «по благословению».

И после этого они и батюшку Иеронима пригласили – роддом освятить, и иконы повесили. После общения с Батюшкой эта врач отказалась аборты делать. А сейчас она уже певчая в церкви. Вот что значит наш батюшка Иероним.

О. Евгений:

Ещё он мне рассказывал, что когда ещё священником не был, ночью проснётся и читает Евангелие. И говорит, я забываюсь и читаю, читаю и так – до утра. А утром – на завод.

Батюшка всегда на Крещение купался и нас научил этому. Нам было страшно, особенно в первое время, а он говорил:

– А ты скажи: «Боженька, согрей мне водичку!» – и иди смело.

Матушка Марина:

Однажды на Крещение мы поехали в Санаксар вчетвером: я, Ольга, Люся и Ирина. Службу отстояли, и Батюшка благословляет нас идти купаться. А погода стоит холодная, ветер метет. Замерзли, боимся. Но раз Батюшка благословил – пошли и, преодолевая страх, искупались. А Ирина так и не решилась, побоялась. И – единственная из нас – заболела, да так сильно!

Я помню, – улыбается о. Евгений, – как Батюшка читал Псалтырь, Евангелие: ну ошибок, ошибок! А вот, думается, Бог принимал не слова, а сердце. Бог видел, с какой любовью он молился. Когда мы, бывало, едем на службу, он в машине всю дорогу всегда читает трехканонник, у него не было праздных разговоров.

О. Евгений:

Я считаю это чудом батюшки Иеронима, что я стал священником. Это сейчас священники заканчивают семинарию, их там всему учат, и только потом они рукополагаются. А я пришел на приход, мало что зная из богослужения.

Было так. Получаю через шофёра записочку от Батюшки: «Я жду тебя в Санаксарском монастыре. Приезжай».

Я стал брыкаться:

– Нет, я не поеду, что я там, в монастыре, забыл?

Мама мне говорит:

– Ну, ты хоть поезжай – посмотри, как там люди живут в монастыре, ты ж ни разу не видел!

Ладно, думаю, поеду, посмотрю, что за монастырь.

Это был 1997 год. Монастырь всё ещё восстанавливался. Приехал – смотрю: молодые люди моего возраста бегают, радостные все, довольные. Зашли мы в келию к отцу Иерониму. Там у Батюшки как раз протоиерей Александр сидел. Отец Александр говорит:

– Батюшка, я ему предлагаю священником быть, как вы на это смотрите?

Я опять начал отказываться. А Батюшка говорит:

– Ну ладно, вот тебе книжечка (это было «Всенощное бдение»), почитай. И учи «Верую».

Дома открываю книжечку – ничего не понятно! Взял молитвослов и начал учить «Верую». Помню, ночью на печке учил. Выучил.

Я не видел больше таких людей, как Батюшка, не видел, чтобы человек мог так привлечь к себе другого человека и так изменить его. Вся жизнь моя изменилась, и вокруг всё изменилось. Мы поехали с о. Александром представляться владыке. Владыка сказал: «Готовься к рукоположению!», а сколько времени готовиться и как – ничего не сказал.

После этого я на масличной неделе уехал в Санаксарский монастырь и там пробыл всю масличную неделю и весь Великий пост. Отец наместник, архимандрит Варнава, поручил благочинному научить меня. Благочинный приходил ко мне в келию братского корпуса, куда меня поселили, и по тетрадке всё рассказывал…

А ещё вспоминается один страшный случай. Одна женщина передала через отца Иеронима в монастырь золото, внушительную долю. Отец Иероним её спрашивает:

– А вы не будете потом жалеть об этом?

– Нет, нет, нет, батюшка, не буду!

После этого она осталась в монастыре и вскоре снова приходит к Батюшке и говорит:

– Батюшка, а можно мне немного взять из того золота, я другим монастырям тоже хочу немного пожертвовать.

Батюшка говорит:

– Ну, вы сами отдали и сами можете назад взять.

И какую-то часть этого золота ей вернули. И что же после этого с той женщиной произошло! Она стала кричать мужским голосом! Это было ужасно! Она перепугала всех, её успокаивали, несколько человек подхватили и вывели ее из келии. Я спрашиваю:

– Батюшка, что же произошло?

И Батюшка рассказал, что это враг искусил её, и она поддалась искушению. Выходит, что она сама его в себя впустила, и он вселился в неё. Вот, что может произойти!

Перед блаженной кончиной Батюшки, на Троицу, отец Севастиан дал мне его фотографию, там батюшкино лицо уже такое белое, преображённое! На ней видно, что человек уже как бы не принадлежит этому миру. Да и раньше он всегда так сиял.

Конечно, многое из того, что Батюшка в нас вложил, мы за то время, что его нет, растеряли без него. Мы в молитвах обращаемся к нему за помощью и знаем, что он – святой, даже без человеческого прославления. Стараемся ездить к нему на могилку, поминаем его на всех богослужениях. Царство ему небесное! Дай Бог – мы когда-нибудь будем петь молебны преподобному Иерониму!

Племянница Надежда

Он всем всегда помогал

Самое тёплое и светлое у меня воспоминание о Батюшке – из детства. Он у меня перед глазами стоит в белом красивом костюме, в нём он приехал однажды к своей маме, нашей бабушке. Казалось – солнце заходит в дом… Сама доброта! Мы, внуки, у бабушки с дедом все летние каникулы проводили, и батюшка с матушкой приезжали каждый выходной. Они привозили всегда много гостинцев и никого не обделяли. А нас, детей, было много: вместе с их дочками всего человек десять.

Батюшка всегда был рядом с нами, с моими родителями, и, если что – всегда помогал. Однажды, когда бабушки уже не стало, и подошел очередной день её памяти, мои родители устроили поминки. Я тогда студенткой была, поехала в Саранск пригласить дядю Ваню с тётей Аней (батюшка тогда ещё не был священником) в Ичалки на поминки. Возвращалась от них уже поздно вечером. Когда делала пересадку, стало уже холодно, я сунула руки в карман, вытаскиваю перчатки и – что такое? Не могу в перчатку залезть, что-то мешает. И вдруг я оттуда вытаскиваю 30 рублей! Это были большие деньги, половина моей зарплаты. Откуда? В какой момент Батюшка мог это положить? А, надо сказать, жили они тогда очень скромно и экономно.

Очень любил Батюшка сестёр своих, и они его очень любят. Он для них был не просто братом, но и сестрой, и матерью. Он их очень оберегал. У них ещё была двоюродная сестра, которая осталась без родителей. Он и ей очень помогал. А ещё в семье рассказывали, как он ходил на речку стирать бельишко двоюродному брату, который остался без матери в четыре годика. И так он всем всегда помогал.

Все мы, родные, всегда помним батюшку Иеронима и не оставляем в покое: просим и просим помощи во всём…

Племянник Пётр Федюнин

«Бог приведёт тебя к вере…»

Сознательная встреча у меня с Батюшкой произошла в 1975 году, когда он приехал к нам в Нижний Новгород, будучи уже священником. И вот вечером, когда уже все спали, мы с Батюшкой сидели на кухне, долго беседовали, часа два с половиной… о первопричине, первотолчке…

Я был комсомольцем, был далёк от веры, в Бога не верил. В заключение нашего разговора Батюшка сказал:

– Как жаль, что я не смог убедить тебя, что всё, что нас окружает, создано Господом или по Его воле. Но знай, что если твоя душа будет сохранена для Него, Он приведёт тебя к вере – приведёт через искушения, через болезни или через болезнь детей, через смерть детей… Так не дожидайся же этого!

Я говорю:

– Какие дети? Я ещё не женат и пока не собираюсь жениться!

– Ты будешь женат, и дети у тебя будут.

И вот спустя лет семнадцать, когда я уже закончил институт, работал в Уренгое, был женат и имел двоих детей, мой младший сын заболел так сильно, что практически умирал у меня на руках. Вот уже трое суток он лежит без сознания, бредит, температура дикая. Вдруг у него случилось какое-то просветление, он пришёл в себя, смотрит на меня и говорит:

– Папка, я умру?

Я говорю:

– Сын, ты что! Я тебя никуда не отпущу!

А он положил свою худенькую измождённую руку на мою ладонь и говорит:

– Помоги мне!

И вот что делать? Я в жизни никогда не молился, не знал, что это такое, хотя перед этим, когда мы приехали из отпуска, жена привезла молитвослов. А мне в Тюмени, в командировке, подарили икону Божьей Матери.

И вот я поставил стол возле кровати сына, зажёг стеариновую свечу, встал на колени и начал молиться. Я не помню, какие я читал по молитвослову молитвы, но между строчек, которые я читал, у меня от сердца шла моя боль, моя мольба сохранить моего сына. Это была действительно молитва. И вдруг через какие-то минут двадцать сын мне говорит:

– Пап, я хочу встать!

– Куда ты?

– Я в туалет и умыться.

Я говорю:

– Давай я тебя отнесу.

Когда он заболел, мы его в туалет на руках носили, а тут он встал и сам сходил. Смотрю: температура нормальная и голос нормальный. И он говорит:

– Я хочу спать.

– Спи!

Он заснул, а я ещё около часа сидел около него и слушал его ровное сопенье. Для меня это была отправная точка к вере.

На другой день я рассказал жене, что произошло, и мы с ней стали каждый вечер читать молитвы, потом и днем.

Игумен Пахомий (Куцын)

Батюшка был старцем для народа

Рассказывая о Батюшке, прежде всего хочется отметить, что о. Иероним – продолжатель старчества на Руси, причем, старчества в широком смысле. Батюшка был старцем для народа. Он, без сомнения, преемник печальников за русских людей – преп. Серафима и преп. Амвросия.

Батюшка Серафим встречал приходящих к нему словами: «Радость моя, Христос воскресе». А о. Иероним всем своим существом выражал эту радость Воскресения.

Помню, приезжал Батюшка к нам на Покров. Холодно, ветер срывается, снег, а о. Иероним идёт и весь сияет от радости. Вокруг народ толпится.

– Христос воскресе! – воскликнул Батюшка.

– Воистину воскресе! – просто выдохнули люди.

– Христос воскресе!

– Воистину воскресе!

И враз всё отступало: грести и печали, болезни и скорби, в душах людей лишь радость о Воскресении Христа Спасителя.

О. Иероним нёс в сердце эту пасхальную радость и дарил её всем.

И первая наша встреча с Батюшкой ознаменована именно этой радостью. В трапезной собора в Саранске я стоял и молился, кто-то подошёл сзади и по-монашески поцеловал меня в правое плечо. В ту же минуту я ощутил прилив неземной радости и духовных сил. Я обернулся и встретился с проницательным взглядом Старца, казалось, он видел меня насквозь.

Вторая наша встреча состоялась лишь через год, в феврале 1997 года. Скончался архимандрит Модест. На его отпевание съехалось множество духовенства, в том числе и я. Батюшка тоже приехал, архимандрит постригал его в монашество.

О. Иероним подошёл ко мне и спросил:

– Вы – батюшка?

Я ответил утвердительно.

– Поисповедуйте меня.

Эта исповедь меня потрясла. Настолько глубокое покаяние и внутреннее смирение. Можно было возгордиться, что такой старец исповедуется у меня, молодого священника. Но я тогда не знал в полной мере, кто такой о. Иероним. И это незнание избавило от искушения.

Сейчас, по прошествии времени, я думаю: может, эта исповедь была нужна не столько ему, сколько мне? Чтобы я понял, что такое исповедь священника, который собирается служить Литургию, предстоять у Престола Божия. Потом Батюшка спросил:

– Откуда вы?

Обращение на «вы» к молодому священнику тоже говорило о многом.

– Из Дракина.

– Меня постригали в Дракине, – улыбнулся о. Иероним.

И словно какое-то родство установилось между нами. Он – первый постриженик, а я милостью Божьей первый игумен вновь открывшегося монастыря.

На следующее утро мы вместе с Батюшкой служили заупокойную Литургию по архимандриту Модесту. С этого дня схиигумен Иероним стал окормлять меня. Словно сам архимандрит Модест соединил нас у своего гроба. С этого дня ничего в нашем монастыре не происходило без благословения о. Иеронима.

Все мои шаги как игумена вновь открывшегося монастыря освящались молитвой Старца. Каждого послушника, принимаемого в наше братство, мы привозили на беседу к Батюшке, и он благословлял, оставлять его или нет. Про одного прямо сказал: «От таких надо избавляться».

В дальнейшем действия этого человека показали правоту батюшкиных слов. Все хозяйственные вопросы тоже решались с о. Иеронимом. Нужно приобрести что-то или поехать куда – всё к Батюшке. Кроме того, батюшка Иероним был хороший хозяйственник и всегда давал мудрые советы.

Конечно, трудностей было очень много. Задумаешь что-то – сразу в голове рой мыслей, как подступиться к делу, что лучше предпринять, с чего начать? Приедешь к о. Иерониму:

– Батюшка нужно то-то и то-то.

Старец благословит, и все вопросы разрешались, сомнения уходили, появлялась ясность мысли, всё устраивалось. Вообще нам многое давалось легко, словно чудом. Ничего не приходилось строить с нуля.

Развалился завод, нам достался двухэтажный корпус. Осталось только подремонтировать и прекрасное здание готово. Подобным образом достались и крестильня, и Воскресная школа.

Но главное – духовные вопросы. Батюшка всегда с любовью принимал нас и много наставлял меня, как игумена. В короткий срок своего духовничества он стремился вложить в меня то, что потом долгие годы будет служить для назидания моего и братии.

«Настоятель должен быть, как чадолюбивая мать, – объяснял о. Иероним. – У матери нет плохих или хороших, а все – дети любимые. Если какой ребенок хромает, то мать станет к нему ещё заботливей, ещё нежней, чтобы он выровнялся с другими своими братьями и не отставал».

Батюшка сам был весь любовь и этой любви стремился научить меня. Говорил о. Иероним просто, но мудро. Никаких заумных фраз, часто говорил притчами. Простота была отличительной чертой Батюшки. «Где просто, там ангелов со сто, а где мудрено, там ни одного», – часто повторял он.

На Литургии мы всегда громогласно поминали схиигумена Иеронима. Народ знал его и с любовью молился о нём. Прихожане всегда ждали Батюшку на престольный праздник Покрова Пресвятой Богородицы.

Впервые о. Иероним приехал к нам в 1997 году, с тех пор это стало традицией. Ехал к нам Батюшка с великой радостью. До этого после своего пострига он долгое время у нас не был. И вот через столько лет он снова здесь.

Все собрались, с нетерпением ждут, встречают. Батюшка переступил порог храма и сразу громко запел:

Радуйся, Радосте наша,

покрый нас от всякого зла

Честным Твоим Омофором!

Голос звонкий устремился под своды храма, в нём – ликование, даже духовный восторг. Весь народ возрадовался и запел вместе с Батюшкой. С этой духовной радостью ничего не сравнится. Воистину едиными устами и единым сердцем люди пели хвалу Богородице. После этого служба была – одна радость.

Когда служили литию, лицо у Старца излучало свет. Говорили, что о. Иероним малограмотный, а во время литии длинные молитвы, я смотрю: Батюшка произносит молитвы, даже не глядя в служебник, хотя держит его перед собой.

В этот свой приезд Старец снова исповедовался у меня. Эта исповедь меня поразила. Она на всю жизнь стала для меня образцом того, как надо исповедоваться. Ничего внешнего, а только внутреннее покаяние и сокрушение сердца. Дважды Господь сподобил принимать исповедь старца, и дважды преподал мне науку покаяния.

После службы Батюшка поблагодарил певчих. Он сделал это глубоко искренне, с любовью. Из-за малочисленности братии на службе у нас поёт мирской хор. Консерваторий они не заканчивали, и пение их не особенно согласное, но о. Иероним увидел, с каким старанием они пели, как всю душу вкладывали, стремясь угодить Божией Матери. И он не просто похвалил их, а сказал:

– Спасибо вам за ангельское пение.

Я подумал, что мне этому надо поучиться. Ведь как важно настоятелю за внешним увидеть внутреннее состояние души человека, иначе можно сделать порой непоправимую ошибку. Только отвечать придется Самому Богу.

В этот приезд Батюшка делился с нами впечатлениями от поездки в Иерусалим. Рассказывая нам о схождении Благодатного огня, он настолько исполнен был духовного подъема, что это, вероятно, и было его пищей.

В монастыре как раз находился мой младший брат. Он прожил у нас всё лето, работал на послушании и так проникся благодатью, что решил остаться совсем. Но прежде мы спросили о. Иеронима:

– Батюшка, благословите остаться.

– Благословляю, он будет тебе помогать.

О. Иероним так это сказал, будто видел вперед. Действительно, о Амфилохий совмещает в себе столько профессий! Но главное, он – моя духовная поддержка, настоящий брат во Христе.

Прозорливость Старец всячески скрывал. Не показывал таланты, данные ему Богом. Но как скрыть «свет, который во тьме светит»? Иногда поступки и слова о. Иеронима обнаруживали его дарования даже помимо его воли.

…Ехали на праздничную службу, опаздывали. Я так спешил, что не особенно следил за спидометром. О. Иероним читал трехканонник и, казалось, ничего не видел. Подъехали к монастырю, Батюшка вышел и говорит: «Что-то слишком быстро приехали. Двигатель у тебя хороший, но надо смотреть ходовую и рулевую».

Я даже опешил: ну откуда батюшка Иероним разбирается в машине? Мы действительно поставили новый двигатель. Рулевую и ходовую, помня слова Батюшки, и сейчас всегда проверяем.

В другой раз обнаружились познания о. Иеронима в иконописи и реставрации. Нам подарили икону Московских святителей. Но она в годы богоборческой власти сильно пострадала. Батюшка подошел, посмотрел, стал объяснять, как её нужно реставрировать. Как левкасить, где какой слой положить и т. д. Мы удивлялись: откуда ему это известно? Для этого необходимо специальное образование.

Однажды мы с о. Иеронимом были в гостях. Батюшка только вернулся с Афона. Он делился впечатлениями о поездке, рассказывал, как в один из праздников братии недоставало рыбы, так море выплеснуло рыбу прямо на берег.

Я слушал Старца и в какой-то момент подумал, что его рассказы имеют особое значение для хозяина дома. Часто так бывало: о. Иероним какие-то истории будто просто рассказывает, а на самом деле – для кого-то из присутствующих они имели особый смысл, скрытый от других.

Ещё о. Иероним был очень гостеприимным. Особенно любил угостить, накормить из своих рук. Скорее всего, это имело и духовное значение, так как получая от него яблоко, конфету, просфорочку, всегда испытываешь особую радость.

Но Пасхальная радость ни с чем не сравнится. На Пасхальной седмице в келии Старца двери не закрывались от посетителей. Санаксарская братия спешила к Батюшке, и мы торопились его поздравить. О. Иероним угощал нас рыбой. Сам разламывал и давал каждому по кусочку. В то же время рассказывал, как в праздник апостола Иоанна Богослова и святителя Тихона ему захотелось рыбки, и тогда он помолился, и попросил её у Господа в память двух великих святых, и через несколько минут Господь послал ему два леща. Так Старец учил молиться. На примерах показывал, как близок к молящемуся Бог. И выходишь от Батюшки, получив урок любви, добра, молитвы, живой веры в Бога и Его святых.

4 июня 2001 года мы последний раз встретились с любимым Старцем. Батюшка всегда делился с нами святынями. К нему приезжали из разных уголков России и привозили святыни, и он всегда одаривал нас ими. Мы тоже спешили всё лучшее привезти ему. В Сарове как раз открыли пещеры под монастырем, и мы привезли Батюшке два камня из них, удивительно похожие на человеческие кости.

О. Иероним очень болел и жил в игуменском корпусе. Мы вошли. Он лежал на кроватке, лежал как обычно, на боку, лицо спокойное, только, когда стал вставать, было видно насколько ему тяжело.

Я поразился: у Батюшки такие боли, а он не теряет самообладания. Сила духа преобладала над телесными страданиями. Всё плотское Старец подчинил духовному.

Я сказал:

– Батюшка, хотим поехать домой…

– Никуда не уезжайте, – был ответ, – оставайтесь в России!

И здесь Старец прозрел мое тайное желание. В душе у меня происходила борьба: хотел оставить монастырь и уехать домой в Карпаты. В то же время мы с братом собирались съездить проведать мать. Словом, мысли были: съездить в гости или совсем уехать. Поэтому и сказал я так неопределённо, мол, хотим поехать домой. Но Батюшка, видя сокрытое втайне, сразу отсёк все помыслы, чтобы и впоследствии не возникало соблазна с отъездом.

Силой духа о. Иероним укреплял нас, показывая, как нужно стоять в вере до конца; быть твердым, как камень, исповедником и не сходить с пути служения Господу, если уж сам избрал этот путь. Старец нам дал понять, что с креста не сходят, с него только снимают.

Таким он и остался в нашей памяти: со светлым лицом, исполненным благодати Святого Духа, и твердым в вере подвижником. Телесные страдания иссушали его тело всё больше и больше, а духом он возносился горе всё выше, пока и совсем не покинул эту землю.

Известие о смерти о. Иеронима сначала ошеломило, и сердце охватила невыразимая скорбь утраты. Но как-то незаметно она сменилась тихой радостью…

На отпевание в Санаксарский монастырь поехал о. Амфилохий, а я должен был служить в Дивееве. Во время заупокойной Литургии я сокрушался в сердце: «Все сейчас у гроба дорогого Батюшки, а я здесь». Ответом на мою скорбь была ясная мысль: «Кому-то нужно и в Дивееве у мощей Преподобного помолиться о Батюшке». Так же было и в 40-й день упокоения Старца. О. Амфилохий – в Санаксаре, а я снова – в Дивееве. В этом тоже – пути Промысла Божия.

Ещё до моего рождения сам преп. Серафим явился во сне моей матери и сообщил ей, что она родит сына и наказал назвать его Серафимом. Мать не посмела ослушаться Святого, и до пострига в монашество я носил это пламенное имя.

Возможно Преподобному было угодно, чтобы его Серафим именно в Дивееве возносил молитвы о упокоении батюшки Иеронима. О том нам не ведомо, но, если так, это снова указывает на духовную близость батюшки Серафима и батюшки Иеронима.

Святой пророк Исайя назвал семь главнейших даров Духа Святого: дух страха Божия, дух познания, дух силы, дух совета, дух разумения, дух мудрости и дух Господень, или дар благочестия и вдохновения в высшей степени (см.: Ис.11, 2-3).

Всеми этими дарами Господь щедро наделил Своего угодника схиигумена Иеронима. Глубокая внутренняя богобоязненность, способность видеть отдалённое будущее, твёрдость духа, духовное мужество, способность наставлять других на путь истины, способность глубоко понимать вещи и видеть цели и человеческие намерения, способность находить самые лучшие средства для достижения нравственных целей – всё это было присуще батюшке Иерониму. В этом убеждался каждый, кто имел счастье знать Старца, да и тот человек, который лишь на краткий миг встречался с Батюшкой, будет хранить в сердце его образ долгие годы. А мы продолжаем любить нашего Батюшку, и всегда будем поминать его у Престола Божия, сколько можем.

Игумен Амфилохий (Куцын)

Имже вся быша

На вопрос: кто схиигумен Иероним для меня? – можно ответить словами Евангелия «Имже вся быша». Всё, что касается воцерковления, монашеского пути, всё связано с именем Батюшки. Всё, чем в жизни Господь наградил меня: монашеский чин, священнический, служение Богу, предстояние у Престола – всё благодаря о. Иерониму.

Мы, православные христиане с детства, считали себя таковыми, хотя, по сути, ими не были. Ведь важно не только верить в Бога, ходить в храм, главное – исповедовать Христа своей жизнью. Это я понял только после встречи с Батюшкой. На него можно было смотреть, и это уже была проповедь монашеская.

О. Иероним сам и есть живая проповедь Христа. Он никогда много не говорил, и вообще не отличался красноречием. Да ему и не нужно было это. Одно его слово весило больше, чем сто красноречивых слов учёного богослова. Проповедь Батюшки – это его жизнь, каждодневный труд над собой.

Впервые я увидел о. Иеронима в Санаксарском монастыре. Он поразил меня не чем-то внешним, нет, в нём чувствовалась внутренняя сила, сила духа, веры, молитвы. И эта сила так подействовала на мою душу, что я не мог даже говорить при Батюшке, буквально не мог вымолвить слова. Только слушал его наставления и молчал.

– Люди живут ради мiра, а есть жизнь вечная, нам бы только здесь пожить, а о Вечном мы не думаем, – говорил о. Иероним.

Слова эти золотым зерном ложились в моё сердце, как в добрую почву, и произрастали. Господь через Батюшку сеял, и в душе росла любовь к Богу. Я сравнивал: как всё сложно дома, как люди стремятся друг перед другом устроить материально свою жизнь, но, не имея культуры, постепенно всё больше и больше развращаются, золотой телец поглощает их души. А здесь люди живут просто, довольствуются малым, и эта простота привлекла меня. Постепенно пришло решение: всё, домой я не вернусь. Ещё не было осознанного стремления к иночеству, как Господь управит. Но после поездки в Дивеево и к Батюшке я всё больше склонялся к монашескому пути.

О. Иероним сам очень любил монашество как путь, на котором человек более свободен, чтобы следовать за Христом. И всем он стремился привить эту любовь.

– Плотской думает о плотском, а духовный – о духовном, – часто повторял Батюшка.

Он вовсе не был противником брака, как некоторые ему приписывали. Просто ему было открыто расположение человека, и Старец помогал не сделать ошибки. Если человек стремится к духовному, постепенно любовь к Богу вытесняет всё мирское в его сердце. И хорошо, когда ты свободен от уз и можешь всецело посвятить себя Господу.

Когда Батюшка приехал в 1997 году к нам в монастырь на престольный праздник Покрова Пресвятой Богородицы, он общался со мной в келии целый вечер и благословил на иноческий путь. В скором времени владыка прислал депешу-благословение, и в Санаксарском монастыре архимандрит Варнава совершил мой постриг в иночество.

На следующий день меня рукоположили во диакона. Сорокоуст я тоже служил в Санаксаре, и каждое утро исповедовался у о. Иеронима. Господь сподобил такой милости: в самом начале служения Ему быть в течение сорока дней под началом и руководством духоносного Старца.

Ни знаний, ни опыта у меня не было. Возникало много вопросов, чтобы ответить на них, нужно перечитать много книг. А рядом со мной был Старец, который сам – как раскрытая живая книга мудрости Божьей. Любой возникающий вопрос я обращал к Батюшке и сразу получал нужный ответ, в правильности которого у меня не было сомнений.

Все знания ложились, как на чистый лист. Просто воспринимай, впитывай эту благодать и всё, больше от тебя ничего не требуется. Вместо растерянности, неуверенности, вполне вероятных для молодого инока, близость Батюшки внушала спокойствие.

О. Иероним давал такие исчерпывающие ответы, что не оставалось неясной ни одной запятой. И сейчас, по прошествии многих лет, я вспоминаю то время как лучшее в моей жизни.

Батюшка исповедовал нас, а потом доставал огромную кипу записок и вынимал частицы. У него были отдельные просфоры, старческие, и он за каждое имя вынимал частицу. Листов, исписанных именами, было столько, что это занимало несколько часов. После полунощницы как начнёт и всё вынимает! И так каждый день. Если Батюшка знал, что на следующий день не будет возможности вынуть частицу за каждого, то он с вечера всё прочитывал. Такой подвиг молитвы за людей учил лучше всяких книг, как нужно служить Богу и людям. Один Господь знает, скольких людей спасал этот кропотливый труд любви. Старец, как верный слуга, собирал души людей, омывал их грехи в Животворящей Крови Господней и возвращал их, как блудных сыновей, своему Отцу. Батюшка не говорил: делай так или эдак, просто жил на наших глазах по Евангелию, и это – тот свет, который всегда будет указывать путь.

В конце сорокоуста меня постригли в монашество и рукоположили во иеромонаха. Конечно, я опасался. Были сомнения, не рано ли такой груз. Хотя это и происходило на волне первой благодати, но всё же в двадцать лет становиться пастырем для овец Христовых… Я поделился с Батюшкой своими переживаниями, но о. Иероним развеял мои сомнения и укрепил духовно.

– Раз архиерей благословил, значит – воля Божия.

А у меня, кроме страха Божия, ничего не было в душе, только желание угодить Господу. Моим восприемником в постриге стал о. Иероним. Постригалось десять человек. И я помню, как Батюшка радовался за нас. Ему было открыто то, что нам, плотяным, не было видно. Схимническое облачение очень строгое, а Батюшка улыбался, как ребёнок, всем своим существом он выражал счастье. Вероятно, постриг в монашество он воспринимал как личный праздник. Духовными очами он зрел невидимое для других. В качестве иеромонаха я вернулся в наш Покровский монастырь. В отличие от Санаксара обитель у нас маленькая, из братий было только два монаха: игумен и я.

Первым пострижеником нашего монастыря был сам батюшка Иероним. Тогда здесь был приходской храм, и на покое жил архимандрит Модест. Именно он и постригал нашего Батюшку в монашеский чин. А через несколько лет сюда приехал игумен Пахомий, и на этом месте образовался мужской Покровский монастырь. Вот в таком благодатном месте, освящённом пребыванием двух старцев, нам надлежало служить Господу. Я был молодым неопытным монахом. Мне не пришлось долгие годы проходить искус, подготовку к постригу и тем более – к священству. Все произошло стремительно. И вот теперь началась главная борьба.

При каждом падении на меня нападал бес уныния, а для этого было много поводов. Наваливалась тяжесть, и казалось, выхода из ситуации нет. Мы сразу ехали к о. Иерониму. Туда едешь – такое уныние, что плакать хочется, а назад возвращаешься смеясь.

Потом враг стал по-другому донимать. Стали приходить помыслы перейти в другую обитель. Наш монастырь маленький, вот бы перейти туда, где большое братство, и монастырь – как единый отлаженный организм. И постепенно мне стало и то не нравиться, и это. Стало казаться, что жить невыносимо. Но приедешь к Батюшке, и это «невыносимо» лопается, как шарик. Вернёшься домой и думаешь: «И куда мне идти? Здесь так хорошо!» Где те проблемы, которые казались неразрешимыми только час назад? Проблема-то – с муху, а казалась огромной, как гора. В течение минуты Старец проткнул этот раздутый лукавым пузырь, и всё бесовское наваждение лопнуло. Но постепенно враг опять подкрадывается со своей сетью помыслов, опять внушает желание перейти в другое место. Совершенно измученный столь неравной для меня борьбой приезжаю к Батюшке, и он, сказав всего три слова, положил конец бесовским козням. Выслушав сначала все мои аргументы, о Иероним немножко склонился и так заботливо, как мать, мягко промолвил:

– Не оставляй Пахомия, не оставляй!

Вот что в этих словах? А во мне они пробудили и любовь, и совесть. «Как же я оставлю брата?» – подумал я, словно очнувшись. Откуда взялось и терпение, и стремление все преодолеть ради нашей дружбы, чтобы не потерять столь искреннюю любовь брата и всё-таки оправдать его доверие ко мне, несмотря ни на что. С тех пор помысел «уйти» не находил места в моей душе. Вот так бывало. Речь Старца простая, христиански обыденная, но стоит Батюшке сказать простые слова, и они меняют человека полностью. И тяжесть уходит. Конечно, без молитвы это слово не имело бы веса. Но главное – любовь. Все вопросы о. Иероним решал с позиции любви, той, которую заповедовал Сам Спаситель на кресте. Любви, распятой за других. Ведь это нам становилось легко, а на батюшкины плечи спускался тяжёлый груз, и он его не только безропотно нёс, но и ещё дарил нам радость. Сомнений в правоте Батюшки у меня никогда не возникало, было полное доверие, ведь я знал его, видел его силу духовную. Всегда на любой вопрос я получал необходимый ответ.

Часто были вопросы из пастырской практики.

Пришла ко мне женщина и сообщает:

– Я была в Москве у целительницы.

– Эта женщина – не от Бога, – объясняю я ей.

– Как же не от Бога? Она в храм ходит, меня в храм тоже привела, сказала, что надо исповедаться и причаститься, и сама она причащается. А потом говорит: «Пойдём ко мне, я тебя вылечу».

– Не Божией силой она лечит, – повторяю я ей.

– Как это – не Божьей? Она говорила, что её священник благословил лечить. Она ведь людям помогает.

После этих слов я не знал, как объяснить женщине, что целительница эта – от лукавого. Душой понимаю, а аргументов никаких не нахожу. Приехал к о. Иерониму. Рассказал случай и спрашиваю:

– Батюшка, за что тут зацепиться? Что не так?

– Апостолы как говорили? «Именем Христовым встань и ходи». Всё исцеляли именем Божьим. А бабка говорит: «Пойдём, я тебя вылечу». Святые никогда не произносили: «я тебя вылечу». Спрашивали: «Веруешь в Господа?» А затем: «Господь тебя исцелит». А кто такая – «я»? Болезнь – это последствие греха, корень болезни – грех. Сначала нужно вытянуть корень. Чтобы человек выздоровел, нужно снять грех. А бабка разве священник – грехи снимать? Сам Спаситель говорил: «Прощаются тебе грехи твои». А затем: «Встань и ходи». Никакая «целительница» грехи снять не может, отсюда и ясно, кто ей помогает лечить.

– Батюшка, она считает себя православной, причащается, исповедуется и благословение имеет лечить…

Старец вздохнул и произнес:

– Как это батюшки могут такое благословлять?

Часто о. Иероним рассказывал о царе Николае II. Шел 1997 год. Тогда ещё неизвестно было, прославят Царя-мученика или нет. Шла настоящая борьба. Много было противников прославления. Но Батюшка всегда говорил:

– Царь у нас святой!

Дарил нам иконочки Царя, книжки.

В духовной жизни Батюшка давал советы, и эти советы были из его опыта. В священническом служении разные возникают ситуации, в которых разобраться без необходимого опыта очень сложно. Духовные очи Старца были открыты. Для нас он становился проводником в духовный мир.

Не любил о. Иероним чтобы его хвалили, превозносили, сам он всячески уничижал себя.

– Нам бы в Царствие Небесное хоть на собачий коврик, – говорил Батюшка с сокрушением.

Старец учил, как важно рано вставать, не делать себе поблажек, вычитывать всё Правило, полунощницу, обязательно читать Псалтырь. Батюшка особенно делал ударение на чтении Псалтыри.

Неоднократно слышали мы от батюшки Иеронима: «Нужно быть, как дети». И при этом он показывал открытку – на ней два забавных малыша сидят в скорлупке, как птенцы. В детском сердце нет ни гордости, ни зависти, ни злобы, ни сребролюбия, ни высокомерия, а только беззащитность, чистота, бескорыстие и радостная улыбка навстречу каждому.

Как любящий отец своих детей Батюшка никогда не отпускал нас без подарочка. Конфетку, яблоко, куличик или просфорочку – обязательно что-нибудь даст. Идёшь, несёшь частичку батюшкиной любви и тепло тебе, и радостно, и словно всё вокруг радуется с тобой.

Вот так мы и жили под старческим крылом, как те младенцы в скорлупках. Жили беспечно, и казалось, так будет всегда.

Господь даёт человеку крест и тут же – помощь. Но помощь даётся до тех пор, пока есть крайняя необходимость. Так и мать пеленает ребенка, носит на руках, а только младенец окрепнет, он начинает самостоятельно делать первые шаги. Пусть неуверенно, но идёт сам. Мать всегда начеку, всегда готова поддержать.

И Господь всегда рядом с нами, поддерживает нас, укрепляет на жизненном пути…

В 2001 году приехали мы к о. Иерониму спросить благословения на установку в нашем храме колокола. Он возрадовался, закивал: «Да, да». – И стал, как звонарь, перебирать руками невидимые веревки будущего колокола и напевать:

– Люди Божии, идите в храм, идите к нам,

Люди Божии, идите в храм, идите к нам…

После того благословения у нас и сомнений не возникало – колокол будет! И дальше всё складывалось удачно. Колокол на 500 кг отливали по старинной технологии. Из воска делали специальный макет. Через три месяца колокол был готов.

После Троицы, на Духов день мы отслужили и поехали к о. Иерониму, чтобы поделиться с ним радостью. О том, что Батюшка тяжело болен, нам было известно, но всё же надеялись на чудо. А оказалось, это последняя наша с ним встреча. Старец обитал уже в игуменском корпусе. Когда мы вошли к нему, я поразился: комната, где батюшка Иероним теперь жил, была совершенно пустой. В ней только стояла кроватка и какая-то этажерочка, где лежали Евангелие и Крест. Раньше многие соблазнялись и осуждали Батюшку, судачили: «О. Иероним – схимник, а у него в келье столько вещей». У монаха, мол, ничего не должно быть и т. д. И Господь так премудро показал всем, что Батюшке в этой жизни, кроме Креста и Евангелия, ничего не было нужно. А все вещественное переходило через его руки как благословение и помощь нуждающимся людям.

Мы сообщили Батюшке, что колокол готов. Он улыбнулся, порадовался за нас…

Спустя два дня он отошел ко Господу. Когда я приехал на отпевание, в душе не было смятения, а напротив – мир и спокойствие. И это тоже было подарком от Батюшки.

Я понимал, что потерял самого близкого человека, и теперь не к кому идти, но в сердце – тишина и покой. Господь не позволил скорби нарушить таинство успения Старца.

Старец Филипп Дионисиатский говорил: «Братья мои! Тот, кто не видел, как умирает преподобный, не может иметь истинного знания о смерти, жизни и бессмертии. Смерть святого человека так поучительна».

Для христианина смерть – это второе рождение. Рождение к лучшей жизни, возвращение в Небесное Отечество. После упокоения о. Иеронима я впервые опытно понял, что это действительно так.

Вначале чувство сиротства не покидало нас. Но со временем мы поняли, что Батюшка нас не оставил. Трудно тебе – приедешь, станешь на колени у родной могилки, попросишь, в чём испытываешь нужду, и тяжесть покидает тебя, греховный груз падает с плеч, как тогда, рядом с Батюшкой. И уже нет между нами времени, нет расставаний, сама смерть не властна над любовью и молитвой.

А помощь получаешь мгновенно. И не только мы это замечаем. Один близкий нам священник, о. Олег, очень почитает о. Иеронима, хотя знаком с ним при жизни не был. Однажды он приехал, отслужил панихиду на могилке о. Иеронима. Написал по примеру других записочку: «Батюшка, нужен кирпич для колокольни, помоги». И положил в специальную корзиночку для записок на могилке. А через неделю из Москвы пригнали целый «камаз» кирпича, кто-то пожертвовал.

Через год после смерти Батюшки перед нами стал вопрос: какое подсобное хозяйство завести. Когда мы были у владыки, один священник рассказывал, как хорошо иметь пасеку. График свободный, занимайся пчёлами, когда тебе удобно, доход хороший, работа чистая и не соблазнительная для монаха, это же не свиней на мясо разводить.

– Вот и вы попробуйте, – благословил нас владыка.

Пасека у нас получилась! Трудности, конечно, есть, а где их не бывает?

Главное – труд этот оправдан. Мало того, занимаясь пчёлами, я заметил, что нам, монахам, ещё многому можно у них поучиться.

Как пасечнику мне хорошо теперь известен вкус мёда. Мёд у нас очень хороший, настоящий, чистый, без примесей, им невозможно пресытиться, и батюшкины слова о сладости молитвы стали особенно притягательны для меня. Стяжать бы такую же сладкую и чистую молитву, чтобы никогда ею не пресыщаться! Только хватит ли и всей жизни на это?

Иеродиакон Онисим (Кресюн)

Главное – люди обретали веру

Он был для меня всем

Кем для меня был о. Иероним? Всем. Отцом, матерью, духовником, наставником, учителем, другом. В общении с о. Иеронимом Господь подарил мне именно то духовное родство, ради которого я и смог оставить родной дом, мирские привязанности, весь прежний благополучный образ жизни.

До знакомства с Батюшкой из дома надолго я не выезжал. Родители для меня были не только отцом и матерью, но и самыми близкими друзьями. А о том, чтобы навсегда оставить Одессу, родной город, я уж точно никогда не помышлял. Более того, мирские развлечения поглощали столько свободного времени, что казалось и дня по-другому не смогу прожить.

А приехал к Батюшке, и всё прежнее для меня умерло.

Вначале, как и у многих новичков, у меня был такой приступ «святости»: «Всё! Домой не пишу, отрекаюсь от родных» и т. д. Но о. Иероним кому-то сам говорил, что необходимо написать родным, другие по его молитве вразумлялись и спрашивали: «Батюшка, можно я напишу домой письмо?»

Даже вот с такими малейшими вопросами братия шли к Старцу. Если приходило письмо, тоже шли его читать к о. Иерониму.

– Вот, Батюшка, мама пишет то-то и то-то, что делать?

– Молись, – отвечал о. Иероним.

А кому-то говорил:

– Надо ехать. – И благословлял.

Батюшка создавал монашескую братию

Слово о. Иеронима имело огромный вес среди братии, даже, пожалуй, решающий. Бывало, если у братии между собой случится какой-то конфликт, пускай самый незначительный, кто-то из повздоривших обязательно бежит к Старцу.

– Батюшка, так вот и так произошло, он мне вот что сказал!

– Ну, позови, – ответит о. Иероним, – скажи, что я хочу его видеть.

И вот ты идешь, трепещешь. Думаешь: «Что он там наговорил? Что сейчас у Батюшки будет…»

А Старец встречает тебя радостно, с отеческой любовью и даже не касается сути конфликта. Но ведь тебя всё равно эта тяжесть на душе гнетёт, и вот, уже не дожидаясь вопроса, сам рассказываешь о размолвке с братом, как со своей стороны это видишь. Однако проницательный взгляд Старца заставляет тебя попытаться понять, в чём же ты был неправ. Приятно тебе или нет, но ситуацию уже видишь глазами Старца, вот и находишь частичку своей вины.

Для о. Иеронима было важно, чтобы человек раскаивался. А разборки на тему «кто прав, кто виноват» – этого никогда не происходило. Все раздоры исчезали, и жили мы как одна большая дружная семья.

Все мы разные: старые, молодые, у каждого за плечами свой опыт, не всегда положительный. И вот среди, казалось бы, чужих друг другу людей Батюшке удавалось сохранить мир и выстроить добрые отношения.

Старец проникал в существо каждого из нас и своей отеческой любовью объединял. И постепенно ты проникался этим духом родства, становился частью большой православной семьи, где все – вместе, и никто не отдельно.

Открывал волю Божию

Но самое главное: о. Иероним открывал людям волю Божию. Если, например, у тебя появляется какое-то доброе намерение, но ты не знаешь, соответствует ли оно воле Божьей, то после визита к Батюшке сразу понимаешь, откуда это стремление в тебе, насколько оно доброе и принесёт ли оно пользу окружающим и тебе самому.

А уж если искушения какие – тем более к о. Иерониму обращались.

Бывало, придешь, а Старец сразу говорит:

– Это воля Божья.

И тогда уж просишь Бога:

– Господи, раз такая Твоя воля, помоги мне всё терпеть.

И Господь укрепляет, борьба утихает. Тогда, если хочешь по-своему поступить, знание воли Божьей останавливает: «Как же я молиться буду, – думаешь, – как?»

Как-то был я на одном послушании. И ответственное оно, и важное, но настолько не по душе мне было, что я очень тяготился и всё время хотел оставить его. Однажды пришел к Старцу:

– Батюшка, – говорю, – ну не могу я, очень мне тяжело…

– Нет, – ответил о. Иероним, – воля Божья, чтобы ты был там.

Если бы он стал меня уговаривать, увещевать всячески, я бы ему столько привел аргументов своей правоты, распаляясь всё больше и больше. Решение-то не на пустом месте принимал, уж сколько раз всё обдумывал и взвешивал, а вот эти слова: «На то есть воля Божия, чтобы ты выполнял это послушание» – сразу всё ставили на свои места. Куда же против Боженьки? Как я тогда буду молиться: «Господи, помоги!»?

Сейчас этого, конечно, не хватает, вот именно знания, что ты выполняешь волю Божью, а не своё хотение, например, или ещё что похуже…

Когда о. Иероним был рядом, в любой момент подбежишь, спросишь, и по его слову на всё готов был. Сказал бы Батюшка: «В реку иди, тони и этим спасёшься» – я так бы и сделал. За его, казалось бы, простым словом стояла такая духовная сила, которая и придавала вес словам.

Почему мы так верили Старцу?

Я часто задумывался: почему мы так абсолютно верили Старцу, а сейчас ни к кому такого доверия нет? Да всё очень просто: бес внушает помыслы на людей, показывает какие-то негативные стороны человека, возникает сомнение, и для тебя этот человек уже не является носителем Истины. А у Батюшки в сердце не было ничего темного, вот просто не было негативных сторон и всё. Враг был бессилен против душевной чистоты о. Иеронима. Начнёт лукавый внушать какой-то помысел на Старца, а он своим поведением вмиг рассеет все козни.

Например: «О. Иероним ради денег там что-то сделал».

Но тут же понимаешь, что деньги для него – ничто, плевел.

С одной стороны, Батюшка к ним бережно относился, говорил:

– Мы же монастырь восстанавливаем.

Но точно так же спокойно мог взять любую сумму и отдать людям, которые в ней нуждаются.

Батюшка – в прелести?

Страшнее всего вверить душу наставнику, пребывающему в прелести. Именно в этом часто подозревали о. Иеронима, некоторые так прямо и обвиняли его. Наслушаешься таких обвинений и сам начинаешь задумываться: «А может, действительно, о. Иероним в прелести?»

Но придёшь, посмотришь, как он себя уничижает, как смиряется перед всяким, сразу наваждение рассеивается.

Первая встреча с Батюшкой

Каким бы ни был Батюшка на чей-то взгляд: плохим или хорошим, а люди приходили к нему и спасались рядом с ним. И монастырь рос не вокруг зданий, а, как и в древние времена, вокруг духоносного старца.

Так и я когда-то впервые пришел в Санаксар из Дивеева. Приехал я преподобному Серафиму Саровскому помолиться, нет, не о монашестве, а совсем наоборот: о ниспослании избранницы для супружества.

Сама жизнь в Дивееве, и то, что я читал о преподобном Серафиме, располагали к поиску духовного руководства. В душе сложился образ старца, который всё знает, всё может, и от которого ничто не сокрыто.

Однажды на исповеди в Дивееве священник мне сообщил, что недалеко есть монастырь, и там живет прозорливый старец. Я сразу представил: сидит старенький дедушка на пенёчке и кормит медведя. Кому же, как не ему я должен задать столь важный для моей дальнейшей жизни вопрос?

Приехал я в Санаксар с двумя сёстрами, духовными чадами о. Иеронима, и очень переживал, как эта встреча состоится.

– Не бойся, – сказала мне одна из спутниц, – он такой же, как и все люди, только очень добрый.

Сразу после вечерней службы мы пошли к батюшке Иерониму. Тогда было такое правило: после службы все приходили к Старцу на исповедь.

На ужин в этот раз о. Иероним не пошел. Братия была еще в трапезной, и меня первого впустили в келию. Вхожу и вижу беленького, как и преподобный Серафим на картинках, старца. Его глаза проникали прямо внутрь тебя, и из них струился свет. Батюшка сидел на кроватке, опираясь на неё ручками, ну точь-в-точь, как на той картинке, где преподобный кормит медведя.

На все мои сложные вопросы Батюшка отвечал живо и дал самые простые ответы.

О церковном расколе на Украине

В то время на Украине был церковный раскол, и мы, православные, очень беспокоились, что будет дальше?

– Вот, Батюшка, – говорю с порога, – раскалывают Церковь!

А он спрашивает:

– А у вас кто владыка?

– Митрополит Агафангел.

О. Иероним взял Церковный календарь, открыл:

– Вот, – говорит, – Агафангел Одесский и Измаилский.

– Да, – отвечаю, – это наш.

– Так и наш, – обрадовался Старец, – мы за него молимся. А ещё кто?

– Владимир.

– Киевский?

– Да, наш.

– И наш! Мы за него тоже молимся.

И дальше Батюшка произнёс такие слова, что всё сразу встало на свои места:

– До тех пор, пока мы друг за друга будем молиться, никто не сможет нас расколоть. Мы – единая Церковь до тех пор, пока молимся друг за друга.

Одна красивая, а другая верующая…

Вторым по важности вопросом было супружество. Как мог, я рассказал Батюшке о своих трудностях.

– Вот, – говорю, – одна красивая, а другая верующая…

Ответ последовал совершенно неожиданный для меня:

– А тебе нужно немножко пожить в монастыре.

Помолчав, Батюшка спросил:

– Ты можешь немножко пожить здесь?

Поскольку три года я не был в отпуске, предложение Батюшки мне пришлось по душе. Тем более фирма, в которой я работал, реорганизовывалась, и формально ничто меня не удерживало. Так я и объяснил о. Иерониму.

– Ты оставайся, – сказал Батюшка, – а завтра пойдём к отцу наместнику и попросим у него благословения пожить тебе у нас.

Вышел я из келии Старца и удивляюсь: ни одного ответа, который ожидал, я не получил, но его простые слова вернули в душу покой. И это было главным. Смятение ушло, и в сердце я ощутил умиротворение, какого давно искал. Пропало желание куда-то рваться, торопиться. Раньше всё куда-то спешил, боялся не успеть сделать что-то очень важное, а тут наступило благостное состояние душевного равновесия.

Каждый вечер – к Батюшке на исповедь

Поначалу меня разместили в большой келье, девять человек нас там было. Только что прибывшие из мира, мы постоянно пустословили. Каждый хвалился своими грехами и богател новыми. Но один брат отличался от прочих. Он постоянно читал Псалтирь, когда же наступало время вечерней исповеди, брал листочек со своими грехами и шёл к Батюшке. А наши разговоры продолжались.

Вернувшись от Старца, тот брат обращался к нам с такими словами:

– Братия, простите меня!

В тот момент это действовало, как молния. Мы тут все – один круче другого, и, конечно, этот парень, даже если бы и захотел нас чем-то обидеть – не сможет этого, к тому же он ещё и кроткий, тихий, маленький, наконец. И это он нам говорит: «Простите меня»!

Слова эти действовали шокирующе. Наш разговор прерывался, все смотрели на него с недоумением и досадой. Через минуту мы пытались продолжить наш разговор, но неожиданно кто-то вставал и тоже выходил, за ним – другой…Так постепенно все и расходились.

Совесть заставляла нас идти к о. Иерониму. Каждый начинал соображать: «А что же – я? Зачем я вообще здесь? В двух шагах от меня Старец святой жизни, и там сейчас сеется покаяние… За этим мы все и пришли сюда». Заканчивалось тем, что почти все шли к о. Иерониму.

До одиннадцати-двенадцати, а то и до часа ночи Старец принимал. Обычно – до последнего человека. Ведь после братии шли паломники. И уже только о. Амвросий мог ограничить количество желающих попасть к Старцу.

Монашеское делание – ежедневное исповедание помыслов. Это основа. Но и само общение со Старцем было внутренней необходимостью. Пусть и не каждый день, но старались бывать у Батюшки как можно чаще. Просто невозможно было усидеть в келии. Люди приезжали, чтобы хоть раз его увидеть, а мы жили здесь, рядом со святым Старцем. Появлялось внутреннее стремление видеть его чаще, учиться, постигать опыт монашеской жизни, молитвы. Возвратится от Батюшки какой-нибудь брат, попросит прощения, потом второй, третий, и ты уже тоже не можешь усидеть.

Монастырь жил в то время Батюшкой

– Батюшка сказал то-то…

– А мне Батюшка сказал…

И все разговоры вокруг этого. Если говорили о духовном, то всё было замешено на том, что скажет о. Иероним. И все недоумения, все разногласия решались у него.

– Ты не прав…

– Нет, ты не прав…

– Ах, так? Ну, пойдём у Батюшки спросим.

И никто не сомневался, что как о. Иероним скажет, так и есть. Это непререкаемо. Почему так было? Вера была. Вера к Старцу.

На наших глазах происходили чудеса

На наших глазах происходили чудеса. Один брат рассказывал, как он первый раз пришёл в монастырь на службу и стал между церковной лавкой и окном. Это было такое укромное место, где человека не было особенно видно. Так вот, стоит этот брат, а в храм заходит о. Иероним. Все, кто был в храме, побежали к нему, чтобы благословиться. Батюшка всех благословил, как всегда приложился к иконочкам и уже собрался зайти в алтарь…

А у этого брата – помысел: «Если он действительно прозорливый старец, то он подойдет и сам лично меня благословит».

Вот так. Ни больше, ни меньше: «сам меня благословит», и всё тут! А стоит-то он в дальнем углу, где и заметить его нельзя.

О. Иероним открыл дверь в алтарь, но в неё не вошёл, закрыл её, развернулся, прошёл в угол, где стоял этот брат, благословил его и только после этого ушёл в алтарь.

Такой поступок Батюшки для этого маловерного человека решил всё. Больше ему ничего не нужно было, никаких доказательств. Впоследствии брат этот стал монахом нашей обители.

Так у каждого с о. Иеронимом было связано какое-то малое или большое чудо, которое Господь посылал, чтобы укрепить доверие к Старцу.

При Батюшке чудеса на нас изливались, словно благодатный дождь

И пусть многие в наше время со всяческой осторожностью стараются говорить о чудесах, скажу прямо, при Батюшке чудеса на нас изливались, даже не как роса, а словно благодатный дождь, орошающий пустыни наших сердец.

Именно чудес было настолько много, что и воспринимали мы их, как что-то естественное, как неотъемлемую часть нашей жизни в обители. На наших глазах люди исцелялись от тяжелейших болезней, избавлялись от духовных недугов, от страсти курения, пьянства, наркомании и т. д.

Но самое главное было то, что люди становились верующими. Многие сразу, искренне, не на словах, а на деле кардинально меняли свою жизнь – настолько, что даже не только семьями, а и общинами переезжали жить в ближайшие к монастырю деревни. Как евангельский купец, нашедший жемчужину и отдавший за неё всё свое состояние, люди продавали благоустроенные квартиры в городах, оставляли престижную работу, приезжали, покупали деревенский дом, который и прежним хозяевам не слишком был нужен, обустраивались. А после такие счастливые приходили в монастырь, словно наконец-то нашли сокровище. Так личный опыт общения со Старцем изменял и души людей, и их жизнь. А в монастыре царила атмосфера живой веры, радости, преображения.

В этот момент в храме читались те же слова молитвы

Однажды, когда я келейничал у о. Иеронима, мы с ним торопились на полунощницу, и пока я закрывал дверь, ещё почему-то замешкался, мы задержались, не успели к началу. Немножко прошли по двору, шагов пять-десять, и Батюшка начал читать: «Слава Тебе Боже, слава Тебе Боже… Царю Небесный…»

Никогда за Батюшкой я такого не замечал, чтобы он шёл и молитву вслух читал. Конечно, о. Иероним непрестанно молился, но здесь он произносил молитвы вслух. Прочёл он «Царю Небесный», потом «Трисвятое» по «Отче наш», и мы зашли в храм. В этот момент в храме читались те же слова молитвы, которые произносил о. Иероним на ходу: «...иже еси…». Батюшка ушёл в алтарь, меня же происшедшее так впечатлило, что я потом ещё долго удивлялся: «Как же так совпало?»

Вот этот эпизод для меня значил больше, чем многие необыкновенные рассказы. В духовной жизни мелочей не бывает, из множества таких мгновений и складывалась наша вера.

На рыбалке

Находиться возле Батюшки всегда было радостно и поучительно. Вот мы и старались использовать любую возможность быть рядом с ним.

Однажды собрался о. Иероним на рыбалку. О. Амвросий нашёл где-то удочку, естественно, самую лучшую, самую красивую. Одну – для Батюшки, другую, попроще – себе… и тихонечко с Батюшкой…

Но с Батюшкой тихонечко невозможно никуда пойти! И хотя специально никто никого не приглашал и не звал, но: один заметил, второй… Вмиг разнеслась новость по монастырю: Батюшка – с удочкой – на рыбалку! Через пару минут собралось 15–20 человек братии. День выдался выходной, и мы пошли сопровождать о. Иеронима на берег Мокши. Все! С двумя удочками. Одна – у батюшки Иеронима, другая – у о. Амвросия. Так все и идём с Батюшкой на рыбалку. Подходим к дереву, сейчас оно немножко обрублено, торжественно спускаем о. Иеронима по склону к воде, и он начинает ловить рыбу. Происходит это так: о. Амвросий наживляет, Батюшка забрасывает.

Клюёт не очень, а у о. Иеронима – одна за одной! Можете себе представить, что происходит с братией? Каждый же – рыбак! Можно не уметь строить, петь, рисовать, еще что-то, но рыбаки – все!

Отовсюду слышно сдавленные от волнения и нетерпения голоса:

– Батюшка, Батюшка, подсекайте! Подсекайте, Батюшка...

О. Иероним держит удочку, не шелохнётся. Клюёт вовсю, но у батюшки Иеронима – никакой реакции на это. А когда клёв прекращается, он аккуратно вытаскивает пустой крючок и сообщает нам, да еще так радостно:

– Съела!

Чтобы как-то снять напряжённое ожидание братии, о. Амвросий вторую удочку отдаёт братии, чтобы каждый из нас мог попытать счастья. О. Амвросий наживлять не успевает, у Батюшки такой клёв, просто бешенный. Но результат – одинаковый: рыба съела наживку. Все, конечно, смотрят на батюшкин поплавок. Он – больше и клюёт совсем иначе. Со второй удочкой, как ни пытаются каждый бросить её ближе к удочке о. Иеронима, ничего не получается, результата нет. А у Батюшки клюёт снова и снова. Опытные советчики шепчут со всех сторон:

– Батюшка, подсекайте, подсекайте…

И окончательно потеряв терпение, с мольбой в голосе:

– Ну, подсекайте же!..

Если первые минут пятнадцать еще можно терпеть, то потом уже нетерпение переходит в раздражение. Некоторые не выдерживают и потихоньку начинают уходить по одному.

На это ж просто невозможно спокойно смотреть: она клюёт, Батюшка ничего не делает, а когда уже – всё, поздно, он аккуратненько – раз, и вытягивает, а на крючке снова ничего нет. О. Амвросий с олимпийским спокойствием снова наживляет, а батюшка Иероним бросает опять. И через несколько минут ситуация повторяется. Слабонервные, понемногу разочарованные, покидают берег, скоро остаются только самые адаманты, которым было всё равно: клюёт, не клюёт. Они могли и ромашки собирать, главное, чтобы рядом с Батюшкой быть. Но уже время подходит к службе, прошёл, может, час, и о. Иероним спохватывается:

– У нас же там Роза (кошечка) дома ждёт, надо ей что-то поймать.

Но теперь уже не клюёт. Всё, отклевало! Да и на крючке ничего нет, а Батюшка дёргает удочку, и мы все видим, как блестит на солнце маленькая рыбка.

– А почему же ты раньше не подсекал, Батюшка? – спрашиваем.

– Нельзя, – отвечает, – ей же больно!

Эти слова, они так и врезались мне в память: «Ей же больно, так нельзя!»

Такой вот практический урок терпения, смирения, милосердия и любви.

«Они все были на исповеди и покаялись…»

Когда мы ещё были новоначальными послушниками, раз прибежал я к Батюшке и начал жаловаться, тот вот такой, тот этакий, меня обидел, другой так сказал, сделал, я только всё терплю… Батюшка выслушал и произнёс слова, которые я и сейчас всегда вспоминаю, если начинаю роптать:

– Они все были на исповеди, все покаялись и стали святыми, один ты остался.

Когда Батюшка сказал: «Один ты остался!», я осознал, даже ощутил, что я именно «последний». И всё. Ропот, жалобы на окружающих совершенно бессмысленны. Мои обидчики исповедались, и Господь их простил, а то зло помню только я, значит, только во мне оно и осталось, только во мне оно и живёт. Именно я, такой, на первый взгляд правильный, и оказался тем последним, у кого ещё остался шанс покаяться и стереть с души зло.

С годами те Батюшкины слова всё острее врезаются в сердце, подобно тому, как когда Евангелие читаешь, каждый раз открываются всё новые и новые смыслы.

Читая Святых Отцов, замечаю, что Батюшка говорил теми же словами, что и преподобные Отцы прежних времен. Поэтому и слова его проникали прямо в сердце, оставаясь там навсегда.

Тайно – можно

В батюшке Иерониме гармонично сочетались такие на первый взгляд противоречивые качества, как снисходительность и требовательность, доброта и строгость… Но всё это сопряжено было с любовью и мудростью. Всё было направлено на наше самостоятельное духовное возрастание. Чтобы мы думали, анализировали и опытно постигали суть монашеской жизни.

О. Иероним воспитывал в нас сыновнюю любовь к Богу, когда ты не просто повинуешься, а из любви боишься оскорбить Небесного Отца. Таким был сам Батюшка, этому учил и нас. И совсем иначе в душе отзывались слова Спасителя «Иго бо Мое – благо и бремя Мое – легко».

Случалось, приходили братия и говорили:

– Батюшка, а я рыбку съел в постный день (среду или пятницу).

О. Иероним всегда спрашивал:

– А рыбка-то хорошая?

– Да, – отвечали, – хорошая.

– Ну, тогда можно, – мягко отвечал старец.

Как-то в постный день и я спросил у него:

– А можно, Батюшка, сегодня рыбку?

– Тайно можно, – отвечает.

Он, скорее всего, ожидал от меня вопрос: «Как это – “тайно можно”?»

А для меня всё нормально: «тайно можно», и всё в порядке. Потому что у меня всё в этой жизни тайно, так что и вопросы никакие не возникали. Тайно и тайно, чтобы, значит, никто не видел.

Шло время. Слова «тайно можно» я всё так же буквально и воспринимал. Поскольку Батюшка не дождался от меня нужного вопроса, он сам завёл разговор на эту тему. Однажды мы ехали с ним вместе, и о. Иероним рассказал мне историю:

– У одного владыки был иподиакон, который всё время спрашивал Преосвященного: «Можно ли в постный день съесть курочку?»

«Тайно можно», – отвечал архиерей. А когда иподиакон со временем стал уже многое понимать, он задумался и спросил: «Владыка, а как это «тайно можно»? Ведь Господь Вездесущий и Всеведущий. Как же может что-то происходить тайно от Него?

Тогда Преосвященный ему и ответил: «А если ты знаешь, зачем спрашиваешь?»

Выслушал я поучительный рассказ и понял, что владыка владыкой, иподиакон иподиаконом, но, скорее всего, этот иподиакон именно я и есть. После рассказа Батюшки наступила ясность, и всё стало на свои места.

Батюшка не давал готовых ответов, а предоставлял человеку возрастать духовно. Ты сам думал над своими поступками, анализировал, осознавал ошибки, и такая работа над собой давала настоящие духовные плоды. Старец же постоянно наблюдал за тобой, молился, а в нужный момент разъяснял ошибки.

От ненависти до любви…

Шло время, монастырская жизнь шла своим чередом, я уже перестал и думать, с какой целью пришел к о. Иерониму, какого ждал ответа. Пребывание с братией под покровом батюшкиной молитвы привнесло в мою жизнь ту гармонию, которую и жаждала душа. Когда взялись восстанавливать братский корпус, мне дали келию.

Впоследствии со мной стал жить один брат: в своей келии у него были какие-то проблемы, и временно его благословили ко мне. Когда он ушёл, поселили другого, тоже ненадолго, но поскольку вторую кровать уже поставили, так и стали ко мне подселять то одного, то другого. Пока не пришёл брат, с которым мне так было тяжело, что не только моя келия, но и свет белый стал не мил.

Поскольку он болел, послушание ему дали плести чётки. И вот он проводил за этим занятием целый день один. Естественно, у него была жажда общения. Я же целый день – с людьми на стройке. Придёшь усталый, намотаешься – сил нет! А ещё нужно и правило совершать. Усталость вынуждает искать причину отложить молитву, и эта причина, конечно, – брат! Совесть меня обличает, я нехотя становлюсь у аналоя, начинаю читать Евангелие, а жажда общения у соседа такова, что он мне то одно что-то скажет, то другое…

Я молча продолжаю делать вид, что читаю.

– Ты, почему не отвечаешь? – настырно добивается внимания к себе брат.

И в один момент я взрываюсь. Всё! Неустройство! Он же мне не даёт молиться! Как можно читать Евангелие, когда тебе мешают всякими разговорами в спину?! Я пулей вылетаю из кельи. И тут же встречаю о. Иеронима. Он как раз идет с паломниками. Догоняю Батюшку и сразу выпаливаю:

– Батюшка, это невозможно! Я молиться не могу в этой келии! Я Евангелие читаю, а брат В., мне мешает! Как так можно жить?! Благослови, я у отца наместника попрошу другую келию и уйду!

– Нельзя, – отвечает о. Иероним. – Надо терпеть.

– Я не могу терпеть!

– Тогда делай, как хочешь.

– Я не хочу «как хочешь», я хочу – как ты благословишь!

– Тогда надо терпеть, – снова спокойно отвечает Батюшка.

Внутри у меня все кипит:

– Я не могу терпеть! Я не могу молиться! Я даже в келии не могу находиться! Не захожу в неё, пока он не уснёт!

– Ну тогда делай, как хочешь.

– Я не хочу «как хочешь»! Хочу, как ты благословишь!

Как капризный сын, я требую его благословения и уже не просто говорю, а кричу, чтобы он меня благословил уйти из невыносимой келии.

– Надо терпеть, – неизменно отвечает Старец.

– Я не могу!

– Тогда делай, как хочешь.

И так раз десять. Я не в силах успокоиться, повторяю одно и то же: жить так больше не могу, терпеть никак нельзя, все рухнуло…

Тут подходят двое рабочих благословиться у о. Иеронима на Святой источник.

– Да, идите, – говорит Батюшка.

– Тогда и меня благослови на источник, – обращаюсь к нему.

Если не благословляешь в другую келию, то хоть на источник благослови!

Старец охотно благословил. И мы пошли.

Всю дорогу я роптал, жаловался на брата В., объяснял, что терпеть это нельзя:

– И Батюшка тоже какой! Не может сообразить, что это просто невозможно терпеть! Пусть, пусть хоть кто-нибудь, хоть день с ним выдержит! – восклицал я. – А я уже больше года с ним мучаюсь!

Словом, всю дорогу у меня было такое неустройство, что я готов был вырывать с корнями деревья.

На источнике я три раза окунулся, вышел, и неожиданно ощутил необыкновенное спокойствие, в душе – полный мир и такая благодать, что и не знал: есть ли на земле человек, который был бы для меня ближе на тот момент, чем брат В. Да это же вообще лучший мой друг!

Неустройство прошло не само собой. Молитва батюшки Иеронима, купание в Святом источнике и было тем лекарством, которое настолько благотворно подействовало, что возвращался я уже другим человеком.

Всю обратную дорогу мои спутники в свою очередь жаловались, как у них все плохо, но ничто не могло нарушить то умиротворение, которое было в моем сердце.

– Да всё это ерунда, – со знанием дела отвечал я им, – можно потерпеть, всё можно потерпеть.

Ещё час назад я требовал у Батюшки благословения перейти в другую келию. Но благодаря молитве Старца я ощутил такую духовную радость, которую никакие внешние перемены дать не могли. Прежде я видел в брате только недостатки и от раздражения не мог находиться рядом с ним ни минуты, а теперь я стал замечать в нём положительные черты, причём с каждым днём их оказывалось всё больше.

Например, этот брат искренне верил о. Иерониму, благоговел перед ним. Старец благословил ему подходящее келейное правило, так и дня не проходило, чтобы брат его не выполнил. И хотя приступы астмы часто мешали ему делать земные поклоны, лишь только боль отпускала, брат сразу выполнял и те поклоны, которые вынужден был пропустить по болезни. Слово Батюшки для него было непререкаемо. Мне очень важно было жить рядом с таким человеком.

Со временем мы с ним стали настоящими братьями. Батюшкина молитва сблизила нас настолько, что когда он сообщил о своем отъезде, я испытал настоящий шок. В то время я выполнял послушание гостинника, брат пришёл ко мне и сказал:

– Ты знаешь, я уезжаю…

– Как уезжаешь? Ты у Батюшки был?

– А Батюшка меня и благословил. Найди мне, пожалуйста, машину, которая едет в Дивеево.

– Как это – Батюшка благословил? – поражаюсь я и немедленно бегу к Старцу.

– Батюшка, ты знаешь, В. уезжает! Он говорит, что это ты его благословил! Разве можно ему уезжать?! – с порога выпаливаю Батюшке, не в силах поверить, что это – правда, и надеясь, что вот сейчас он всё и исправит.

– Благословил, благословил… – с горечью промолвил Старец. – А как его не благословить, он ведь всё равно уйдёт. Так пусть хоть Ангел Господень его охраняет в пути.

Батюшка знал, что горячего по природе брата остановить уже не удастся. Решение он принял и всё равно уйдёт, но благословение Старца будет на нём, чтобы ещё большей беды не случилось.

Для меня это был сложный момент. Столько раз Батюшка при мне убеждал братию не уходить из монастыря, объясняя, как трудно им будет спастись, если оставят этот монастырь. А тут такое благословение…

Мудрость Старца в том и проявлялась, что он не подходил ко всем с одной меркой. Батюшка знал, что у каждого своя мера и свой путь, по которому его ведёт Сам Господь. Задача духовника в том и состоит, чтобы вовремя поддержать, не дать сбиться с пути.

Смирялся перед всеми

Во всём Батюшка был для нас живым примером, настоящим делателем. Всему он нас учил не словами, а делами. Не – делай, как я говорю, а – поступай, как я делаю. Поступки Батюшки говорили за него. Очень сильно меня впечатлил случай с просфорками, который наглядно показал нам, как важно проявлять смирение.

Надумал наш благочинный ввести в обители правильное исполнение закона. Во всём он стремился соблюдать чёткий порядок, а тут оказалось, что старцы нарушают Устав. Вынимают частицы, начиная с полунощницы. Вот благочинный и распорядился, чтобы старцы вынимали частицы только после совершения служащим священником проскомидии:

– Совершит служащий иеромонах проскомидию, только тогда вы, старцы, и вынимайте частицы.

Но поскольку записок с именами у старцев было очень много и они никак не успевали уложиться в отведённое для них время, всё оставалось по-прежнему.

Когда благочинный узнал, что его запрет на старцев не действует, он приказал алтарнику не выдавать им просфорки. Этим алтарником как раз и был брат В., с которым мы жили в одной келье.

Вечером он пришел вне себя и настолько был расстроен, что долго не мог успокоиться.

– Как это не давать просфорки Старцу?! Как я могу это сделать?! – возмущался брат.

На следующее утро старцы, как обычно, с тарелочками подошли к алтарнику за просфорками, которые для них выпекали особо: они были чуть больше обычных.

И брат В. не смог им отказать, несмотря на запрет благочинного. Потому что иначе поступить не мог. Старцы стали вынимать частицы. В этот момент забегает благочинный и видит, что его распоряжение не исполняется.

– Я же тебе сказал не давать! – рассердился он на алтарника. – Сто поклонов!

Брат посмотрел на батюшек.

«Ладно, – думает, – за батюшек я сто поклонов сделаю!»

Благочинный в раздражении бросился к старцам, ругается, пытается заставить их перестать вынимать частицы, вернуть просфорки…

О. Иероним спокойно ему говорит:

– У тебя не мирное устроение духа. Сделай сто поклонов.

Тот в ответ ещё больше выходит из себя:

– Я – благочинный! Не имеете права… Я пойду к отцу наместнику!

Но о. Иероним, как раз имел право назначать ему поклоны, поскольку был духовником обители. Ничего не добившись, благочинный ушел.

Хотя благочинный и был таким посохом, которым пасут стадо, следил, чтобы мы все вовремя ходили в храм, вставали на полунощницу и т. д., все-таки здесь он вышел за рамки своего послушания и не имел права делать замечания старцам.

В трапезную все пришли на взводе, многие с беспокойством смотрели на о. Иеронима. А он как раз пришёл немножко пораньше и так глазками стал искать благочинного. Вот и он появился и подошел к столу, за которым они с о. Иеронимом сидели напротив друг друга. Чувствовалось, что устроение духа у него ничуть не изменилось в лучшую сторону, было ясно, что кто-то сейчас должен попасть под горячую руку.

Братия смотрят на батюшку Иеронима, у некоторых в глазах немой вопрос: «что будет?» Всем ясно одно: благочинный обидел старцев, но как Батюшка сейчас отреагирует?

И в этот для всех напряжённый момент старец Иероним подходит к благочинному и смиренно произносит:

– Прости меня, отец! – и склоняется перед ним в земном поклоне.

В трапезной наступила оглушительная тишина. Благочинный, чувствуя неловкость, пытается поднять его:

– Встаньте, встаньте, – повторяет.

Это был урок для всей братии! Не знаю, кто как, но я был потрясён. В этот момент многим стало понятно, насколько же мы далеки от Старца.

На такие поступки способна только любовь! Именно любовь для старца была выше собственной правоты. Батюшка ощутил неустройство в душе этого человека, да и всей братии. Ведь, что скрывать, многие, по разным причинам испытывали к благочинному неприязнь, а Батюшка показал, как эти недобрые чувства претворить в святость, когда даже неправильные действия одного человека правильными действиями другого обращаются во благо для всех.

На ближайшем соборе отец наместник указал благочинному:

– Вот ты братию воспитываешь – и воспитывай, а старцев не трогай.

Впоследствии все-таки нашли компромисс в этом вопросе. Батюшке стали помогать диаконы. Они читали записки, а о. Иероним вынимал частицы из просфор.

Но на этом история не заканчивается, ведь ещё есть брат В. Он пришел к Батюшке и рассказал, как благочинный запретил ему давать старцам просфоры и как он не послушал его.

Неожиданно о. Иероним вместо одобрения, которого и ожидал брат, произнес:

– А ты неправильно поступил!

– Как – неправильно?

– Тебе не надо было давать нам просфорки. Ты должен был исполнить послушание.

И вот сидит брат в келии, плачет, и в уме у него не вмещается: «Как это так? Старец сказал дать, я дал, а теперь говорит, что, я поступил неправильно, и нужно было послушаться благочинного. Не похвалил, а наоборот… Что вообще происходит?»

Действительно, как выбрать между любимым Старцем и послушанием человеку, к которому ты испытываешь неприязнь, но по должности он начальствующий?

Глубину происшедшего ещё долго придётся осознавать.

Получается, что ни одного человека нельзя ставить выше послушания. А без этого, какими бы благими намерениями ты не руководствовался, поступки твои по духовным законам будут неправильными. Вот такому рассуждению и учил нас о. Иероним.

Я только исполняю благословение владыки

Некоторые из братии считали, что постоянное присутствие в монастыре мирских людей, приезжавших к Старцу, нарушает аскезу и что таким образом разрушается монашеский мир. Но вот что сам Батюшка говорил мне об этом:

– Когда Владыка благословил мне поехать в Санаксарский монастырь, он сказал: «Будешь духовником братии, а ещё – людей принимать».

Когда он сказал: «Будешь принимать людей», я смутился и спросил: «Владыка, а что я с ними делать буду?»

«Будешь читать Псалтирь, Евангелие и «Канон за болящего», а ещё помазывать святым маслицем».

Поэтому все, что я делаю, это – за послушание. А уже Господь Сам совершает чудеса.

Эти слова Старца, наверное, многое ставят на свои места.

С одной стороны, тут вера в необходимость послушания. О. Иероним сам ничего не придумывал, а выполнял благословение, как и каждый из нас, и тем надеялся спастись.

С другой стороны, когда люди говорили: «Батюшка, вы меня исцелили!» – Старец как-то даже по-детски расстраивался, что ему приписывали славу, и всегда подчеркивал:

– Нет, это – не я, это – Господь! Я только выполняю послушание Владыки.

Что происходило на молебнах? Часто ли бывали чудеса?

Да их столько было, что воспринимались они, как что-то естественное. Вначале мы ещё удивлялись, а потом привыкли и считали, что иначе и быть не может. А ведь само пребывание рядом с батюшкой Иеронимом – это уже было чудом. Старец очень сочувствовал чужой боли. Да и боли чужой для него, наверное, и не было.

Приезжали священники, просили Батюшку помазать их, на что он неизменно отвечал:

– А я кто? Я же никто, Вы же сами – батюшки.

Но если тот сильно настаивал, он соглашался:

– Тогда только за послушание. Раз вы благословляете, помажу.

Он был для нас, как мать

Очень любил Батюшка братию. Даже не как отец, а как мать – своих детей, с большой нежностью относился. И всегда снисходил к нашим немощам. Если какой брат падал, согрешал, Старец очень сильно переживал, такого брата чаще принимал, утешал, наставлял. Давал то необходимое, в чём он нуждался. Если нужно было поддержать, воздвигнуть от уныния, о. Иероним всегда находил самый верный способ, как это сделать.

На послушание нас обычно ставили старшие братия, а отец наместник благословлял, но всё равно мы всегда согласовывали это с Батюшкой, обязательно брали у него благословение на новое послушание и тогда ощущали на себе молитвенный покров Старца.

– Батюшка, – сообщали, – меня вот поставили на такое послушание, помолись обо мне.

О. Иероним молился, и Господь помогал, давал силы терпеть искушения, разум всё исполнять правильно.

Колядки для Батюшки

Каждый из нас, ощущая такую отеческую заботу Старца, в свою очередь стремился чем-то его порадовать, что-то особенное подарить. Это выражалось не в материальном, потому что Батюшка, как настоящий аскет, не придавал особого значения вещам.

Зная это, мы с братом М. решили на Рождество приготовить о. Иерониму особенный сюрприз: разучить колядки и тем порадовать Старца. Не в традициях русского народа петь рождественские колядки, это скорее малороссийский обычай, но мы с братом М. как раз и выросли на Украине. К тому же, у нас была кассета с нужной записью. Мы выучили самые главные из них, как например: «Колядэн, колядэн, я у батька одэн, мэнэ батько послав, щоб я сала достав…» и так далее. В общем, всё очень торжественно. Я тогда еще трудником был, а брат – послушником, нам же ещё всё можно, никаких запретов.

Так вот, после праздничной службы мы и пошли колядовать. Сначала, разумеется, к Батюшке. Оценить наш талант должен был именно он! Может, о. Амвросий бы и не пустил, ведь понятно, что Батюшка устал, но у нас ведь номер, да ещё какой!

Мы вошли в келью к Старцу и сразу, с порога начали петь. Сколько было радости: о. Иероним улыбается, с нами ещё вошли женщины, дети, тоже спели тропарь, кондак Рождеству. Настоящий праздник получился. Закончили мы своё выступление главным:

А за цю колядку,

Дайте шоколадку,

Щедрый вечир,

Добрый вечир,

Добрым людям

На добро.

Батюшка стал угощать всех конфетами, печеньем, разными вкусностями. Мы быстро взяли по конфетке, пропели:

А цем же слови,

Бувайтэ здорови!

И дальше пошли к отцу наместнику, казначею, благочинному и т. д. И, главное, нигде это не посчитали нарушением монашеской аскезы.

Нас принимали, угощали. В пакет, что у нас с собой был, мы складывали то, что нам давали в первой келии, а в другой – оставляли содержимое. И брали уже то, что давал новый гостеприимный хозяин. С тех пор это стало традицией, и из года в год мы сначала поздравляли Батюшку, а потом шли к братии. И хотя каждый раз решали: «Идём только к о. Иерониму, поздравим его, и больше – никуда». Но все повторялось. Почему? Скорее всего, на это было особое благословение Старца, т. к. приносило радость, чем-то напоминало детство. А ведь и Сам Спаситель говорил: «Будьте, как дети». Традиция эта прервалась со смертью Старца, как, к сожалению, и многое другое.

Крещенские купания

На Крещение все шли купаться в иордани. Это вообще было обязательно. Если кто-то сомневался, братия не говорили, что дети, мол, купаются – это было естественно. Как главный аргумент звучало:

– О. Иероним купается! Тебе ещё, что-то нужно объяснять?

Это был такой довод, перед которым все сомнения отступали, каждый стремился получить благословение у Старца, сколько раз нужно купаться. И обычно о. Иероним благословлял три по три. То есть: утром, в обед и вечером. Всем хотелось купаться именно с Батюшкой. Быть рядышком, а может, надеялись втайне, что Господь подогреет воду ради него. Во всяком случае, что присутствие Старца вселит уверенность и придаст силы искупаться в лютый мороз, это ни у кого не вызывало сомнений.

Впервые с Батюшкой я окунался в Святом источнике в Ташле. И он учил меня там, как правильно это делать. Нужно перекреститься три раза: во Имя Отца, и Сына, и Святого Духа и, сложив руки на груди, окунаться.

Так мы и жили с Батюшкой в атмосфере праздника, словно и будней нет.

«Как с Боженькой хорошо!»

Праздник всегда был в сердце у Старца, и каждая его проповедь была именно об этом. Пересказать, о чём говорил Старец, невозможно. Он произносил простые слова, но суть не в них, а в том духовном наполнении, которое они несли. Когда мы слушали Батюшку, все сразу замирали, как на чтении Евангелия, и каждому открывалось именно то, что было необходимо в этот момент, та глубина, которую он мог постичь.

Особенно трогательными были слова о. Иеронима о Спасителе:

– Если бы вы знали, как сладко с Богом жить! Как с Боженькой хорошо…

Вот, когда он говорил так, ты понимал: это – не просто слова. Старец говорил настолько проникновенно, что не вызывало сомнений, он-то уж точно знает, какая это сладость – «жить с Богом».

Отношение Батюшки к поминовению

Часто паломники подавали Батюшке сорок записок. Это была самая дешёвая треба на длительный срок. Спрашиваю:

– Батюшка, как быть?

– В лавку отдай, – говорит, – и деньги и записки, а мне из каждой пачки (записок-то ведь сорок) вынь по одной.

И всё. Сам о. Иероним обязательно сорок дней по записке поминал, и хотел, чтобы братия тоже молились, а люди получали двойную пользу.

Очень аккуратно Старец относился к поминовению. Все записочки обязательно соберёт и несёт в алтарь, чтобы вынуть частицы. Если у него забирали подрясник для стирки, он, бывало, сам карманы пересмотрит, там, ведь тоже всегда полно листочков с именами. Такая молитва всегда давала плоды.

– Нужна непрестанная молитва, подвиг, – говорил Старец.

И сам на наших глазах совершал этот настоящий подвиг молитвы за людей.

Поэтому люди в таком количестве и шли к Батюшке. Не за книжной мудростью стремились к нему, а за любовью, той любовью, от которой и злое сердце растает.

Иные соблазнялись простотой Батюшки

Однако не всем по душе была батюшкина простота. Тем более что сам Батюшка был очень смиренным и всячески себя уничижал:

– Да кто я, – говорил, – три класса образования…

Некоторые так и относились к нему несерьёзно, считая малограмотным, а стало быть, и его руководство духовное – неправильным.

Но каким бы он ни был для таких продвинутых братий, а «неправильным» руководством о. Иеронима устраивался монастырь. Люди приходили именно к Батюшке, ради него, а после жили и спасались вокруг Старца.

Чужих для него не было

О. Иероним встречал людей, как родных. Каждого привечал, как особенно близкого человека. Этому учил и нас. Поэтому самые близкие чада Батюшки и сейчас остаются носителями этого духа. Например, о. С. встречает паломников радостной улыбкой:

– О, наконец-то приехали, заходите, а мы вас ждали!

Спрашиваешь:

– Кто это? Твои друзья?

– Да, нет, – отвечает, – впервые вижу.

Или сидит человек в беседке, о чём-то своём думает, но долго его без внимания не оставят, обязательно спросят:

– Чем помочь?

Предложат в трапезную сходить покушать или на послушание. И человек чувствует, что не чужой здесь, не посторонний. Это очень важно, такая простота, искреннее внимание остаётся у человека в сердце навсегда. А научил всему этому о. Иероним, причём не на словах, а своим живым примером. Рядом с ним невозможно было жить по-другому. Нельзя было брать, нужно было отдавать, дарить людям внимание, заботу, участие. Старец всех принимал как своих, чужих у него никогда не было. Беседу с посетителями заканчивал обязательно так:

– Отведите в трапезную, надо их покормить.

И бесполезно было отказываться, накормят обязательно. Так человек понимал: он попал туда, где ему рады, где он нужен такой, какой есть. Что на него смотрят не с тем, чтобы что-то взять, а думают, что бы ему ещё предложить. Но главное – всё общение было сопряжено с необычайной радостью. Во всём чувствовалась гармония. В монастыре люди находили и духовную пищу, и тот же кусочек хлеба, наполненный особым вкусом и ароматом молитвы Старца.

Мне стало гораздо легче…

Батюшка очень корректно и с большим почтением относился к другим священникам, не позволял себе отменять благословения других батюшек. Помню, пришел я жаловаться о. Иерониму на одного иеромонаха. А дело было в том, что тот иеромонах назначил мне 200 поклонов: 100 утром и 100 вечером. Спасался я от этой епитимьи только тем, что изо дня в день ничего не делал. Но совесть-то обличала. Вот я и решил, пойти к Батюшке и попросить смягчения моей участи, надеясь втайне, что Старец по своей доброте пожалеет меня и скостит сколько-то поклонов.

– Батюшка, – говорю, – мне назначили такую неподъемную епитимью, я вообще не могу её выполнять.

Батюшка выслушал и согласился со мной:

– Да, да. Это, наверное, очень много по нынешним временам.

Я так обрадовался, на душе стало сразу легко.

– Не могу, – говорю, продолжая давить на жалость, – просто не могу, прихожу вечером с послушания и уже не в состоянии столько поклонов сделать.

– Да, да, конечно, – снова поддержал меня Старец и добавил:

– Знаешь, ты тогда делай ещё днём 50 поклонов, тогда на вечер останется только 50.

Вышел я от Батюшки в сознании, что мне стало гораздо легче, хотя, что изменилось, так и не понял. Ведь количество поклонов осталось прежним, но ощущения неподъёмного груза уже не было.

В Одессе

Когда Батюшка и о. Амвросий были в Одессе, и последний занимался какими-то хозяйственными вопросами для монастыря, о. Иероним остался на попечении моей мамы. Конечно, для неё это был ни с чем несравнимый подарок. Как же, пойти с Батюшкой в храм! Приехали они на Всенощную в Пантелеимоновский монастырь, зашли в храм… Мама, конечно, могла бы промолчать, если бы не была женщиной.

– Вы знаете, кто это такой?! Это старец Иероним! – сообщила она одному из братий.

А для них-то какая радость! Вышли из алтаря и забрали Батюшку. И мама осталась ждать у алтарной двери. Когда служба закончилась, братия Батюшку в трапезную пригласили. Потом настоятель – к себе в келию. В тот день служил владыка Агафангел, он тоже пообщался с Батюшкой. Так мама и бегала от одной двери к другой.

После о. Иероним отзывался о Владыке:

– Очень любвеобильный Владыка.

– Батюшка, – спрашиваю, – а ты видел нашего о. Иону?

– Да, я у него исповедовался.

– А как он тебе?

– Он не простой, но он у вас не один такой.

– А кто ещё?

– О. Никон, – ответил Батюшка.

О. Никон прежде был почаевским монахом. Вёл он себя очень своеобразно, невзирая на мнения людей. Из кармана обязательно торчит бутылка, чтобы все думали, что он выпивает: юродствует всячески. Но взгляд у него такой, что пронзает тебя насквозь. А когда говорит, кажется, слова свои он тебе прямо вовнутрь вкладывает. Только не со всяким он говорить станет…

Уже после отшествия Батюшки, когда у меня возникли серьезные духовные вопросы, отец наместник благословил меня поехать к старцу и у него спросить, как мне быть.

Когда я подошёл к о. Никону, он внимательно посмотрел на меня и спросил:

– Ну, чё хотел?

– Батюшка, – говорю, – у меня был старец Иероним, он говорил, что вы не простой, вот я и пришел, чтобы обратиться к вам с трудным вопросом.

Услыхав об о. Иерониме, о. Никон сразу перестал блажить, сделался серьёзным. Выслушал меня внимательно и дал точные ответы. Во время этой беседы я лишний раз убедился, что он один от древних отцов, столько в нём скрывается мудрости под нарочитым юродством. Вот у таких людей даже имя о. Иеронима вызывало уважение и давало возможность напитаться из родника их духовной мудрости.

А у простых людей, часто и не воцерковленных, Батюшка всегда вызывал какое-то смешанное чувство удивления и особенной радости. При встрече со Старцем человек, как лампочка, светился изнутри и смотрел на Батюшку восторженными глазами ребенка.

«Технический гений»

Когда к Батюшке приезжали люди, он не просто мог поддержать разговор, он говорил с ними именно о том, что для них было важно, о тех предметах, которыми они занимались. Например, приезжали люди из Сарова, которые занимались разработкой самых современных видов вооружения, шли они к нему с духовными вопросами, со своими скорбями. И вот после общения с Батюшкой, находясь под благодатью, один из них стал говорить нам в утешение, ибо мы, молодые, видя, как рушится страна, очень переживали: «Не волнуйтесь, ещё не всё развалили, есть ещё у нас, чем ответить, если потребуется».

И вдруг Батюшка вступил в разговор и начал говорить об этом, и человек тот испугался. У него округлились глаза: «Батюшка, не рассказывайте, это нельзя никому говорить. Скажут, что я вам рассказал». Они с ним говорили о вещах, которые понимали только они вдвоём.

И ещё был такой случай: приехали в монастырь мои знакомые. Среди них один был механиком, плавал на различных кораблях. И вот, когда зашёл разговор о жизни, он спросил у Батюшки совета, какую машину ему покупать.

Батюшка ответил:

– Иномарку не покупай, они очень дорогие и совсем скоро придёт время, когда все они будут стоять за забором и людям они будут не нужны. Новые машины будут работать совсем на другом принципе и начал рассказывать, в чем этот принцип состоит. Мой друг-механик воспринял всё это очень скептически. А потом он написал мне, что, будучи в рейсе за границей, он купил технический журнал и там рассказывается о новом, очень перспективном принципе работы двигателей – том, о котором рассказывал Батюшка. И этот случай произвёл на него большое впечатление. Именно потому, что это ему было близко и понятно.

В Молдавию за кагором

Как-то мы собрались в Молдавию в командировку за вином для Евхаристии, о. Амвросий, о. Иероним и я.

– О. Амвросий, – говорю, – ты бы спросил о. Филарета, он же ризничный, какое лучше всего вино, чтобы мы знали, что искать.

О. Филарет стал называть разные марки вин, все они были очень хорошие, но не молдавские. Так мы разговаривали между собой, а Старец в это время молчал. Потом неожиданно произнес:

– Когда я был настоятелем храма, то для Литургии использовал вино «Чумай».

– Ну, Батюшка, – возразил о. Амвросий, – это старое вино, вряд ли его сейчас выпускают.

Никакого значения Батюшкиным словам мы не придали. С тем и отправились.

Сначала мы приехали в Одесскую область на завод. Вина там хорошие, но их кагор для Причастия нам не подошёл. Решили ехать дальше, в Молдавию, тем более, что незадолго до того к Батюшке приезжали паломники и настоятельно приглашали:

– Приезжайте, поможем, подскажем.

Заехали мы к ним, сколько было радости! Как же! Сам батюшка Иероним к ним приехал! Уговаривали остановиться у них, пообедать, отдохнуть.

– Нет, – объясняем, – сначала нам нужно купить вино, а после уж к вам заедем.

Хозяин быстренько сел к нам в машину, как был в трико, тапочках, и поехал показывать винзавод неподалёку. Однако такого вина, как мы искали, там тоже не оказалось. Делать нечего, поехали дальше, благо заводы там практически в каждом селе...

Уже много километров проехали мы на юг Молдавии, а вина всё не можем купить. Постоянно что-то мешает, не складывается.

Вдруг останавливает нас полицейский и просит подвезти до поста.

– Да мы едем к винзаводу, – отвечаем.

– А это как раз напротив.

Подъехали мы к посту молдавской полиции.

– Вот здесь остановите, я выйду, – говорит полицейский.

– А где же завод? – удивляемся.

– Да вот же, – и показал на вывеску.

Мы с о. Амвросием взглянули и замерли. На вывеске было написано: «Винзавод “Чумай”». «Ну, это же невозможно, – думаю, – проехать столько километров и остановиться именно здесь».

Встретились мы с директором, объяснили, зачем приехали.

Стал он нам предлагать разные вина на дегустацию, пробуем одно, другое – всё не то.

Наконец директор говорит женщине, приносившей образцы:

– Ладно, давай!

Первый глоток – и мы понимаем, что приехали именно за этим вином. А это и был кагор «Чумай», трехлетней выдержки. Так всё хорошо складывалось, купили мы бочку вина 200 л и поехали в обратный путь. И тут узнаем, что по молдавским законам вывозить больше 2 л вина запрещено.

Мы – к Батюшкеке:

– Батюшка, что делать?

– Молиться Георгию Победоносцу, – отвечает.

Почему Георгию Победоносцу? – удивился я.

Дорогой Батюшка не выпускал из рук Псалтирь и Евангелие, всё время читал, постоянно. Прежде он изредка смотрел в окошко, отдыхал. А теперь он уже не поднимал глаз от Псалтири.

Подъезжаем к границе. О. Амвросий собрал паспорта и проследовал в вагончик. Через несколько минут оттуда вместе с ним вышел очень важный таможенник, звёзд у него на погонах – в три ряда. А с нами в «Газели», кроме бочки вина, ещё молдаванин в тапочках, спортивном костюме и без паспорта. Он как вышел «на секундочку», так всё и ездил с нами. Такая вот картина: красная «Газель», синяя бочка и человек без паспорта. Словом, положение критическое.

Таможенник подошёл к нам и назвал батюшкину фамилию.

– Я, – ответил о. Иероним.

Таможенник посмотрел на фотографию в паспорте, на Батюшку:

– Да, – произнес, – и отдал ему в руки паспорт.

Потом назвал о. Амвросия.

– Я, – отвечает.

Последовала та же сцена. Сличение фотографии и личности. Убедившись, таможенник отдал документ и ему.

Дальше назвал мою фамилию.

– Я!

– А почему у вас фотография не вклеена? (На днях мне исполнилось 25 лет).

– Потому, что срок, который для этого дается, еще не прошёл, – отвечаю, – я поэтому и еду домой.

– Хорошо.

Потом таким же образом отдаёт паспорт водителю: внимательно смотрит в глаза и отдаёт его документ.

Только вот бочку вина и молдаванина без паспорта не видит. Мы ни живы, ни мертвы, но шлагбаум открывается, и наша машина благополучно пересекает границу.

– Просил помолиться, – через минуту сообщил о. Амвросий, – Георгием зовут.

Это было чудо из чудес. Вот она – бочка, вот человек сидит, не прячется, а его не видят. На следующий день молдаванин так же благополучно поездом вернулся домой.

Иеромонах Ф.

«Ты был неправ!»

Батюшка при всей его любви к нам довольно строгий был. Я так даже побаивался его, шёл к нему со страхом и трепетом.

Однажды я с благочинным повздорил из-за Батюшки. Люди не были на вечерней службе, приехали ночью, а с утра хотели на утрени помолиться и потом причаститься за литургией. Нас на исповедь послали и предупредили, чтобы никого из них не допускать. А мы думаем: ну как это, народ-то готовился! Они всю ночь ехали, правило вычитывали, на вечерней вот только не смогли быть. А благочинный: нет, и всё. Я на него осерчал, пошёл к братьям, пороптал, они говорят:

– Пойдём к наместнику!

Ну, пошли мы к наместнику, он собрал иеромонахов и говорит:

– Если Батюшка разрешил, всё, не запрещайте людям причащаться.

А Батюшка мне потом сказал:

– Ты не прав был, надо было на волю Божию положиться. Не надо было чего-то там доказывать...

Анна Лацык

Лучше него никого не было

Мы за ним были как за каменной стеной

Мы с Валентиной, сестрой, приехали сюда из Иркутска по Батюшкиному благословению. А корни наши – отсюда, из Нижегородской области. У нас вся родня по отцу в Нижнем Новгороде живет.

У меня уже к тому времени умер муж, сына похоронила, и приехала сюда уже одна. А сестра приехала с семьёй – у неё от нашего покойного брата было двое племянников-воспитанников. Своих детей у неё не было. А вообще тут у нас иркутян много живёт.

Когда о. Амвросий из Иркутска уехал сюда в монастырь, мы с ним переписывались. Он мне писал: «Я живу теперь в стране чудес. Тут у нас есть такой батюшка!..»

Амвросий очень Батюшку любил, все пылиночки с него сдувал. Однажды ему надо было уехать, и я оставалась келейничать за него. Так он всё беспокоился, что я не так Батюшке кашу сварю. Батюшка пшёнку любил. Амвросий все боялся, что я, может быть, сделаю слишком густую, беспокоился, звонил и всё по телефону меня инструктировал, как мне кашу эту варить, чтобы было, как Батюшка любит.

И вот когда мы с моей сестрой Валентиной приехали сюда в первый раз, как раз начинался Канон о болящих, и мы тоже пошли. Молебны тогда ещё у Батюшки в келии проходили. Я стою на молебне, рассматриваю Батюшку и думаю: «Чего Амвросий так расхваливал Батюшку? Такой же, как наш батюшка Онуфрий, ничего в нём особенного нету».

Батюшка Канон читает, а сам нет-нет и на меня взглянет. Когда он начал Евангелие читать, что тут началось! Кто хрюкает, кто мяукает! Ой, у меня тут слёзы полились. Я как начала рыдать и при этом думаю: «Батюшка, прости меня, прости, что я так подумала!»

А он опять на меня всё посматривает. Думаю: «Надо мне покаяться, что я такое недоверие имела. Вот сейчас молебен кончится, и я пойду к нему проситься на исповедь».

Но после успокоилась и передумала: «Нет, потом. Пойду, когда будет исповедь». А когда закончился молебен, Батюшка ко мне подходит и говорит:

– Анна, иди на исповедь, кайся!

Тут я упала на колени и заплакала:

– Батюшка, прости меня! Батюшка, прости!

Он улыбнулся, накинул на меня епитрахиль и разрешил.

Для нас Батюшка как солнышко был. Я никогда не видела его раздражённым или хмурым. Всегда улыбался, сиял, как солнышко. Но и плакал часто, за наши грехи плакал, нас жалел, что мы такие грешные. Мы за Батюшкой были как за каменной стеной. Мне довелось побывать в разных монастырях, увидеть разных старцев, все они хорошие, но лучше нашего Батюшки никого не было.

Когда у меня ноги сильно болели, Батюшка мне благословил помазывать больные места освящённым маслицем в виде крестиков и при этом читать двенадцать «Богородиц». Крести и читай «Богородице Дево». Я так и делаю. И – помогает!

А однажды, когда мы втроем (я, Батюшка и о. Амвросий) выходили из храма, у меня так сильно заболели коленки, что я даже пожаловалась ему:

– Батюшка, так ноги болят, идти даже не могу.

Он остановился, перекрестил меня и тут же сразу всё прошло. Как рукой сняло!

...Незадолго до смерти Батюшка был у меня с Амвросием, и после баньки прилёг отдохнуть. Вижу, ножками перебирает, боли, видно, были у него. Но он не признавался. Спрашиваю:

– Батюшка, у тебя боли сильные?

– Да нет, Анна! Только бы силёнок мне побольше, у меня силы нету.

А я вижу, что боли у него. И подошла к нему, волосики ему расчесала, ноготочки остригла.

Сон в руку

Когда я еще в Усолье жила, в Иркутской области, ко мне мама всегда на лето приезжала пожить. И вот она раз проснулась утром и говорит:

– Ань, мне такой сон сегодня приснился! Как будто у тебя здесь на кухне мы все собрались – я и вы, дочери, все пятеро, сидим, чай пьем. И заходит к нам человек в таком одеянии, как у батюшки Онуфрия. Он улыбается и подходит к нам: сперва Валю благословил, потом тебя, а больше никого. Мне хотелось, чтобы и меня благословил. Но он оглядел всех, повернулся и вышел. Я думаю: «Что ж такое, меня-то почему он не благословил?»

Так мы поговорили, поудивлялись, что, мол, за сон такой, и кто этот батюшка?

И вот когда я сюда съездила в первый раз, то взяла с собой домой фотографии батюшки Иеронима показать дома. Мама как увидела фото Батюшки – говорит:

– Вот же! Вот тот батюшка, который мне тогда приснился! Это он благословил тебя и Валю.

Так и вышло, только мы вдвоём сюда переехали и стали Батюшкиными.

Ответ на невысказанный вопрос

Однажды приехали ко мне брат с женой, они в Дивеево ездили, купались в источнике. Я невестку спрашиваю:

– Нина, А сорочка-то у тебя с собой была?

– Нет.

– Да ведь всегда в сорочке нужно купаться в святых источниках.

Она отвечает:

– Не знаю, у нас там никто в сорочке не купался.

– Нет, Нина, купи сорочку, будешь купаться, как положено. Вот ты спроси у Батюшки!

Тут как раз к нам Батюшка с Амвросием приехали. И вот невестка моя всё ходит и ходит вокруг Батюшки, а спросить не решается, стыдится. Я тем временем накрыла на стол, все сели покушать, а Батюшка, как всегда, что-то рассказывает. И вот, слышу, он говорит: «Мы с Амвросием были в Иерусалиме, там в Иордане купались. Надели длинные белые сорочки и в них купались».

Нина как услышала – сразу поняла, для кого это сказано! Она потом всё удивлялась, что и спрашивать ей не пришлось, а Батюшка ответил.

Мироточение фотографий

30 июня 2002 года, в День всех святых, в земле Российской просиявших, в 22:15 батюшкины фотографии в моём иконном углу стали мироточить. Вот фотография, которая замироточила самая первая. А у нас в тот момент была Галина с дочкой Анечкой из Нижнего Новгорода. Я стояла, читала Псалтирь. Поднимаю глаза на икону, смотрю – что такое? Какая-то струйка бежит по фотографии Батюшки. Но продолжаю читать дальше. Смотрю – ещё больше... Что такое?

– Ань! Иди-ка сюда. Посмотри, что там, на фото у Батюшки?

– Ой, да это же миро! – говорит.

Я говорю:

– Да ты что, Ань? Откуда?

И действительно: по краям фотографии, по обе стороны лица Батюшки шли струйки мира. И аромат цветочный появился. И ещё одна батюшкина фотография на кухне тоже замироточила. В тот же день ещё и третья иконка замироточила – праведного Феодора Ушакова.

О. Амвросия в тот момент не было в монастыре, был в отъезде. Мы без его совета решили пока не говорить об этом ничего. А на другой день ещё на одной батюшкиной фотографии появилось миро. Потом приехал Амвросий, он ко мне пришёл, посмотрел, но ничего не сказал. Поехал в монастырь и сказал о. Никону, о. Прохору и еще кому-то, не помню. Они все ко мне приехали. Стали молитвы читать.

Потом они пошли чай пить, а я здесь чего-то задержалась. О. Никон ещё раз подошёл к мироточащим фотографиям, посмотрел повнимательней и говорит:

– Скорей всего, это – обычный конденсат.

Ну, конденсат и конденсат. Они там чай пьют, а я тут осталась. И вдруг Аня говорит:

– Матушка! Смотрите! Батюшка плачет!

Смотрю, а у Батюшки на самой большой фотографии из обоих глаз побежали ручейки. Я говорю:

– Аня, иди о. Амвросию скажи!

Она сказала, и они все сюда зашли. Тогда о. Никон говорит:

– Ну, тогда всё! Тут всё понятно, никаких сомнений не осталось!

И тут мы все ощутили сильный аромат цветов.

Помазал больную руку маслицем с фотографии

Однажды, уже после смерти Батюшки приехали в монастырь его чада из Москвы – Турчины Наталья с Валерой и Елена, мать Валеры, у которой сильно рука болела. После литургии они заехали ко мне чаю попить, и мы решили почитать акафист. Во время чтения акафиста матушка Елена встала на колени, облокотилась на диванчик и когда закончили, говорит:

– У меня так рука болит! Если бы Батюшка был жив, он бы мне ручку помазал, и всё бы прошло.

И только она это сказала, смотрим, а с кисточки, которую на фотографии держит Батюшка, стало стекать миро, как бы маслице.

– Смотрите! – говорит Валера.

Он взял мою кисточку, что лежала возле лампадки, обмакнул её в маслице, которое стекало у Батюшки с кисточки, и всех нас помазал! И ручку Елене помазал. И рука у неё тут же перестала болеть.

Вот какое диво случилось! Хотите – верьте, хотите – нет!

Монахиня Мария (Форбаток)

Вот такие были чудеса!

Меня к Батюшке привели проблемы с детьми. Мне о нём рассказал один знакомый москвич, Андрей. Когда он о Батюшке рассказывал, я себе представляла древний монастырь, спрятанный где-то в лесной глуши, древнего, белого, как лунь, старца. Андрей рассказывал: «К Батюшке приставлен высокий абрек, который никого к нему не пускает. Но я сумел-таки к нему прорваться. И вот, ты представляешь, он мне всё-всё про меня рассказал. Всю мою жизнь».

Меня это очень заинтересовало: что же это за старик такой?

И вот мы сюда приехали. Я была с мужем и с младшей дочерью, у которой были проблемы.

Приходим в келию. Старец оказался не такой уж и старый. И абрек тоже – не абрек, а приветливый молодой человек, весёлый такой. Это был о. Амвросий.

Батюшка вопросов никаких не задаёт, и я не понимаю, о чём с ним говорить. Он мне зачем-то стал говорить про какие-то книги:

– Люди, – говорит, – покупают и держат у себя книги про разную магию, белую и черную, тратят такие деньги! Потом эти книги у них годами лежат в диванах, они же их и не читают. Но даже держать их в доме – грех. Их надо сжигать. Даже если всего лишь несколько таких книг сожжёшь, мир станет чище.

«Странный, – думаю, – какой-то старец. Чего он мне всё про какие-то книги говорит?»

Когда на другой день я стала его спрашивать о проблеме с дочерью, он мне отвечает:

– А как ты можешь чего-то у Бога просить, когда ты сама во грехе живёшь. Вы же с мужем живёте в блуде. Он же тебе не муж.

– Как не муж? Мы же расписаны.

– Где? На заборе? – усмехнулся он.

– Да нет, в загсе.

– У Бога вы не расписаны.

И Батюшка стал мне объяснять, что нужно обязательно венчаться. И вскоре повенчали нас за оградой монастыря, в Воскресенском храме.

Дочь нашу благословили остаться в монастыре, а мы с мужем вернулись домой. И что меня поразило: дома я зачем-то полезла в диван, а там – все те книги разных колдунов и экстрасенсов, о которых говорил Батюшка! Я их когда-то покупала, складывала туда, а потом забыла про них. Когда я поняла, о чём Батюшка говорил, по мне аж мороз прошёл. Мне захотелось снова бежать к этому необыкновенному старцу, который обо мне даже больше меня знает. Стала я эти книги жечь, они не горят. Пришлось порвать их на куски и долго с ними повозиться пока они, наконец, сгорели. С тех пор у меня появилось к Батюшке полное доверие.

Дочь в монастыре жила год, и я часто сюда ездила. И ходила к Батюшке. Помню, в начале, когда мало ещё что понимала, спрашивала у него, что такое монах.

– Это как ангел, – отвечает Батюшка. – У него уже совсем другая жизнь...

– Ну, хорошо, а схимонах – это кто такой?

– Ну, схимонах – это уже человек, который живет больше на небе, чем на земле. Он уже с ангелами общается.

– Батюшка, и вы – тоже?

Амвросий меня потихоньку толкает под столом, а Батюшка:

– Да что – я? Я вот ботинок этот тупой!

А Амвросий:

– Батюшка, а я что же – шнурок на этом ботинке?

Он специально перевёл разговор в шутку, и я поняла, что глупые вопросы задавала.

К Богу я пришла здесь, благодаря этому монастырю и батюшке Иерониму. От батюшкиных чад я узнала, как важно иметь духовного отца. Я пошла к Батюшке и говорю:

– Батюшка, а вы могли бы стать моим духовным отцом?

– А ты этого хочешь?

– Да!

– Ну, хорошо.

– А что я теперь должна делать?

– Молись за меня, а я за тебя буду молиться. Будешь приезжать ко мне, исповедоваться.

Однажды отец Иероним с келейником Амвросием куда-то ехали далеко, на Афон, кажется, и у них недалеко от Киева сломалась машина. Они заехали к нам и остановились у нас, а их машину мы отправили в Одессу для ремонта. Прожили они у нас несколько дней. Мы с Батюшкой поездили по многим нашим монастырям, и куда бы мы ни приехали – везде его знали и встречали с большой радостью. К нему сразу везде – толпы людей, все берут благословение, вопросы задают... Думаю, откуда они все Батюшку знают? Ладно я – я туда ездила. Но здесь откуда его знают?

А у меня лежала больная мама, у неё после падения был перелом позвоночника. Врачи сказали: «Всё, она больше никогда ходить не сможет и до конца дней будет лежачая». Батюшка говорит:

– Мария, ты не переживай! Не верь тем врачам. Мы сейчас молебен отслужим водосвятный, и мама твоя поднимется и будет ходить. Ещё даже и в огороде работать будет.

«Чего Батюшка говорит? – думаю, – у меня же снимки на руках! Вот же тут видно: поломан позвоночник. Как она будет ходить?»

Конечно, я ему не поверила и действительно была очень расстроена. На руках у меня ещё маленькая внучка, в руках у меня – производство, целая фирма трикотажная; в квартире ремонт. А тут ещё мама лежачая! А это были 90-е годы, с бизнесом в это время у меня был такой застой, я долгов понабирала. У меня же люди работали, им же зарплату надо было платить! Распустить людей тоже не могла. Это же специалисты. Я продолжала занимать, вязать трикотаж, которым и так уже все мои склады были забиты.

В то же время я прекрасно понимала, что раз Батюшка едет заграницу, ему надо помочь, дать денег. Полезла в карман и не знаю, сколько долларов там было, я, не глядя, взяла и Батюшке в карман запихнула. Он – мне:

– Да не надо, Мария!

– Батюшка, вам ехать в такую дорогу, а я здесь у себя дома.

Батюшка был так прост, что мы с ним стали как близкие родственники.

Наконец нам позвонили из Одессы, что машину починили. А надо сказать, что с Одессой я была тесно связана по своему бизнесу, там у нас был магазин. Мы повезли Батюшку в Одессу, к Павлине Кресюн, маме о. Онисима. Ехали ночью. Приезжаем рано-рано утром, часов в пять-шесть. А у них – полный дом народу. Столы накрыты. Все сидят – ждут Батюшку. Они всю ночь просидели. Мобильных же телефонов тогда ещё не было.

Мы с мужем Батюшку там у них оставили, а сами поехали на свою одесскую торговую базу. И что вы думаете? У нас в тот день такая была торговля – разгребли вообще всё! Что это было!.. Я потом подсчитала – сумма выручки за этот день оказалась больше, чем за предыдущий период с сентября по февраль (был февраль).

Откуда взялось столько покупателей? Всё разгребли! К июню я уже смогла закончить ремонт, раздать долги и заказать в отремонтированную квартиру дорогую мебель и посуду.

Ну, так вот. Через три дня мы с мужем вернулись в Киев. Сидим, пьём чай. Квартира у нас двухуровневая. Наверху была спальня бабушки. И вот я слышу наверху какие-то шаги. Что такое? Смотрю, мама по лестнице спускается! У нас глаза на лоб от удивления вылезли. Как? Она же не может встать. А она мне:

– Не бойся. Я уже ходила, когда тебя не было. Батюшка же сказал, что я буду ходить, и я уже ходила.

С тех пор мама моя стала ходить. Вот такие были чудеса. И бизнес наш стал развиваться, мы даже зарплату людям повысили и жили безбедно. И я уже могла себе позволить путешествовать. В Греции четыре раза была, три раза – в Италии, в Египте... В Иерусалиме целых шесть раз побывала. Мне ведь ещё Батюшка говорил: «Ты будешь в Иерусалиме и не раз!» – а я не верила.

Монах Василий (Шангин)

Земной ангел

Вот что значит Батюшкино благословение!

Первый раз я приехал к Батюшке, когда был ещё человеком семейным и у меня появились сложные проблемы. Я жил в Вознесенске Нижегородской области. От нас часа полтора приблизительно до Темникова, если к автобусам правильно подгадать. А от Темникова – пешочком по дорожке до монастыря.

Сюда приезжаю – народу много, человек двести или даже больше. Все у кельи толпятся. «Мы, – говорят, – здесь ночевали и теперь вот с утра тут стоим».

«Ну как я к Батюшке попаду?», – думаю. А мне надо было одним днём обязательно обернуться. Что ж делать? – я же могу не успеть на обратный автобус! Стою, молюсь про себя, прошу батюшку Иеронима помочь мне.

В стороночку отошёл в нерешительности. И тут подходит ко мне очень полная женщина и говорит:

– Брат, помоги мне подняться к батюшке Иерониму.

– Конечно! – отвечаю.

Беру её под руки и веду. И вот таким путем я смог попасть к Батюшке и спросить у него, что мне было надо. Он мне ответил, аккуратненько так объяснил, как надо поступить.

И я по горячности с готовностью ему отвечаю, что конечно, мол, всё в точности исполню, Батюшка. А он посмотрел на меня внимательно и улыбнулся, словно знал всё наперед…

А когда я домой вернулся – там на меня навалилось одно, второе, третье, сплошные искушения… И тут я понял, почему он тогда посмотрел на меня с такой мудрой улыбкой, как на дитя неразумное. Всё у меня пошло не так, как Батюшка мне наказывал, пришлось потом снова к нему ехать, чтобы дело поправить. А он опять улыбнулся и говорит:

– Вот, говорил я тебе, надо было как-то повнимательней отнестись и всё в точности исполнить.

Но это я уже вперёд забежал… А тогда, после того как он ответил на мой вопрос и благословил в обратный путь, я ему говорю:

– Только вот не знаю, доберусь ли, я уже автобус свой упустил.

А он говорит:

– Доберёшься!

Я радостный, окрылённый, бегу – в обратный путь. Вышел на трассу – меня догоняет большой лесовоз. Останавливается:

– Садись!

Доехал я до поворота, и тут прямо подъезжает мой автобус. Я сажусь в этот автобус, приезжаю в Теньгушево. А надо сказать, по времени обычно этот автобус к следующему, на котором мне дальше надо ехать, не попадает: тот раньше уходит. А тут смотрю – стоит нужный мне автобус! Я подхожу, а народ там беспокоится, все ропщут: «Водитель, почему мы не едем? Кого ждём?» Забегаю в автобус – и сразу поехали. Еду и радуюсь: вот, что значит Батюшкино благословение!

«Вас там встретят и дадут ночлег»

А ещё один случай был такой. Вечером из деревни возвращаюсь домой в Вознесенск. Январь, канун праздника преподобного Серафима Саровского. Выхожу на автостанции с автобуса – снег идёт, темно уже. Смотрю – около дороги, в стороне, под фонарем народ какой-то, человек восемь. И чего-то меня потянуло туда. А мне нужно в другую сторону. Я иду к фонарю-то и не понимаю, зачем иду туда? Подхожу:

– Здравствуйте!

Оказалось, что это паломники, которые едут из Санаксара на праздник в Дивеево. Сюда их рейсовый автобус довез, а куда и как дальше – не знают: нужного им автобуса сегодня уже не будет.

– Как мы доберемся? – сокрушаются.

– Да, – сочувствую им, – такое дело!

А они:

– Нам батюшка Иероним сказал: «Вас в Вознесенске встретят, и вы там переночуете». А где тут ночевать? Куда идти?

И тут я подумал: «А не моё ли это дело-то – их ночевать забрать?»

– Ну что ж, – говорю, – пойдёмте со мной!

И повел их к родителям. Они идут и удивляются:

– Значит, правильно нам Батюшка сказал, а мы уж, было, сомневаться начали.

Привёл я их к родителям. Они нас встретили, картошки наварили, чайник поставили. После ужина разместили всех, кого куда. Там один с больными ногами был, его все вместе на печку поднимали. Все были в такой радости, что всё устроилось. Я их устроил и ушёл домой. А утром отец проводил ночных гостей до автостанции, к их автобусу.

«Валерий, пойдем! Батюшка тебя ждет»

А однажды я к Батюшке приехал – народу, как всегда, много. Отец Амвросий, выходит и всех урезонивает:

– Ну что вы Батюшку тревожите, он устал! Вот отдохнёт и постепенно всех примет.

Я расстроился и пошел к могилке праведного Феодора. Говорю ему со слезами: «Что же мне делать? Как быть-то? Ты попроси за меня, помоги!» Помолился и стою около могилки, смотрю на народ у батюшкиной келии. Снова выходит Амвросий, уговаривает народ разойтись, а сам спускается с крыльца и в мою сторону идёт. Я думаю: «Куда это он идёт?» А он поближе подошёл и рукой так подзывает. Я опять не понимаю, к кому это он? А он тут уж меня по имени назвал, меня тогда Валерой звали:

– Валерий, пойдём! Батюшка тебя ждет.

Я пожимаю плечами: что такое? А он опять:

– Пойдём, пойдём!

Вот так я в очередной раз и к Батюшке попал, и на обратный автобус потом успел.

Земной ангел

Батюшка Иероним идёт вместе со всеми из трапезной. Около него народ толпится: все, как обычно, просят благословения. И он проходит, благословляет. Ну и я прошу благословения у него. Он меня благословил, я хочу ему руку поцеловать, а… что такое? Я её не ощущаю! Она бесплотная, воздушная какая-то. Меня даже трепет охватил – как ангельская рука!

На Каноне

Один раз мы с сестрой и с о. Георгием, батюшкой из Вознесенска, втроём сюда приезжали на молебен о здравии. Заходим во Владимирский храм, идёт молебен, стоим, народу много. И вдруг около меня симпатичная молоденькая девушка как завоет! Будто волк! Потом там кто-то закукарекал. Тут я с испугом подумал: «А вдруг я тоже сейчас как-нибудь заору!»

Ну, кончился Канон, и все устремились к выходу. Каждому хочется Батюшку подловить, свои вопросы ему задать, и сестру оттеснили в самый конец. Ей очень хотелось поговорить с Батюшкой, да где там! Но тут Батюшка как-то так повернулся, что она оказалась рядом с ним, и он взял её под руку и говорит: «Ты меня проводи!»

Сестра с Батюшкой поговорила, он ей на все вопросы ответил, хорошие слова сказал.

Монах Сергий (Коваленко)

Я вымаливал у Бога старца, и Он дал мне его

Я родился в Новосибирске и жил там, учился. На город-милионник был один Вознесенский храм, который почему-то называли «Туруханская церковь». У нас в Сибири тогда храмов почти не было, один храм на 100–200 км, а уж если священник зашёл в дом – всё! Можно месяц не мыться: благодать во всем доме. Крестился я поздно, уже после армии.

Первая книга о старцах, которую я прочитал, была «Житие Серафима Саровского». Когда я её прочёл, то был просто потрясён. Стал я тогда читать Акафист преподобному и молиться: «Батюшка Серафим, моли Бога о мне, чтобы дал мне старца, духовного отца». И так я молился в течение года.

А в Иркутске у нас уже многие побывали в Санаксаре и рассказывали о старце Иерониме. В 1997 году и я собрался, наконец, ехать к Старцу. Поехали мы с женой и маленькой дочкой.

Народу в монастыре была тьма, стояло паломнических автобусов штук пятнадцать. Подошли мы к батюшкиной келии, нам говорят:

– Сейчас Батюшка будет служить молебен о здравии: Канон за болящего, одну кафизму и одну главу из Евангелия, а потом – помазание.

Когда о. Иероним подошел меня помазывать, я задал ему свои вопросы, которые, как меня научили, заранее уже подготовил. Батюшка мне ответил. Из того, что он тогда мне сказал, что-то уже сбылось…

Когда мы собрались уезжать, подходим за благословением к его келии, и я слышу оттуда, из-за двери, батюшкин голос:

– Так, заходят сибиряки!

Мы заходим, и тут пошла такая благодать, что я падаю… Спасибо, о. Амвросий подхватил меня. У меня слёзы – в три ручья, и я не могу говорить.

Батюшка посмотрел на меня:

– Амвросий, запиши его.

А мне:

– Господь тебя не оставит.

И всё. Если старец записал, он стал молиться за меня.

А жене, её Галиной звали, только она зашла, сразу сказал:

– А вот монахиня Людмила!

И мы вернулись в Сибирь. С того времени, познав на себе, что значит благодать, я стал бредить Санаксаром. Прошёл год. Я работал связистом. Мужики, с которыми я работал, человек двадцать, наверное, не были верующими, но и атеистами тоже не были.

Я уже получил некоторый духовный опыт и стал понемногу внутренне меняться, а они это видят и не понимают, что со мной происходит. А я не могу сказать. Это подобно тому, как я объяснял однажды одной знакомой, что такое любовь: ты, говорю, когда со свиданья приходила, под одеяло ложилась и никому ничего не рассказывала, да? А как только ты подружке рассказала – всё! Ничего нету!

Вот так и я. Я этой благодатью жил, старался не растерять, пока она постепенно не рассеялась. Я готовился на следующий год уезжать в Санаксар. Все знакомые уже знали. Батюшка Иероним благословил продать квартиру и переезжать в Мордовию. И мы за месяц квартиру продали! А здесь купили дом в Ковыляе.

Батюшка говорит:

– Там в Ковыляе монастырь восстанавливается, будешь помогать монастырю.

Поставили меня пономарить. Через полгода приезжаю к Батюшке, и он мне говорит:

– Тебе на молебен нужно остаться.

Что-то он там, значит, увидел нехорошее.

А у меня в три часа обратный автобус, как я останусь? До Ковыляя – тридцать шесть километров. Хотел объяснить Батюшке:

– Батюшка, а… а…

– Ну что ж, поезжай.

– Понял, остаюсь.

Остался, сходил на молебен, выхожу – машина идёт на Ковыляй. Представляете? Это такая была всегда благодать!

Тут как-то услышал, как одна паломница под нашими окнами по мобильнику разговаривает:

– Машка! Знаешь, откуда я тебе звоню? Из Санаксара! Какая же я была дура, что я раньше сюда не приехала. Тут так хорошо! Такая благодать! Описать невозможно! Всё, я здесь остаюсь! Бросай всё, приезжай сюда!

Однажды у нас в Ковыляе было очень тяжёлое искушение. Мы – в шоке. Я молчу, у меня в душе ком стоит. Говорю жене:

– Поехали в Санаксар.

Приехали, ищем о. Иннокентия, чтобы посоветоваться, как быть. Его в монастыре нет. Уехал куда-то по послушанию.

Амвросий нас встретил:

– В чём дело? Почему на вас лица нет?

– Да нам бы о. Иннокентия!

– У вас, – говорит о. Амвросий, – есть духовный отец – вот и идите к нему.

Заходим к Батюшке, и он нам в таких подробностях рассказывает наши искушения, даже интонации все передал, как будто он там был. И после этого он нам сказал:

– Так всегда бывает с людьми, которые живут по Богу. Терпите. Тот человек сам от вас уйдёт.

Опять урок: не надо никого осуждать, не надо раздражаться, надо по-тер-петь.

Я был в шоке. И потом действительно тот человек от нас ушёл.

Однажды у меня появились разные недобрые помыслы, и когда я к Батюшке пришёл, он смотрит так строго и мне все мои помыслы подробно рассказывает.

Батюшка – это был чистый евангельский образ. Сама доброта, сама любовь и полное самоотвержение. Я доверял ему даже не на сто процентов, а на все триста.

Вот так: я вымаливал у Бога старца, и Господь дал мне.

Игумен Иона (Родин)

Нам нужен пример

Первое впечатление о человеке – самое главное. Когда я приехал, захожу к нему в келию, а там одна болящая привезла сына лет четырнадцати. Он у нас потом гусей пас, а отец Иероним пас его. Батюшка сидит, чего-то там починяет и с посетителями разговаривает. Смотрю на него и думаю: «У, как хорошо, в монастыре есть такой батюшка. Добрый, смиренный. На старца Кирилла похож!»

Мирские люди шли к нему как к прозорливому старцу и целителю. У него всё это было! Вот когда моя крестная была беременна, у неё такой был токсикоз, что она всё время с платком у рта ходила. Её всё время рвало. Когда отец Иероним был в Сарове, он к ней зашёл, поговорил там чего-то такое, помолился, и вот у неё сразу всё прошло! Но я этим его даром никогда не пользовался и Батюшкиной прозорливостью тоже не пользовался – нам, монахам, это не нужно. Нам нужен пример.

Монах Константин (Сабельников)

Он был отцом для меня

«С помыслами работать надо!»

По благословению Батюшки я стал записывать все свои греховные помыслы, которые ко мне приходили. Для этого я разрезал тетрадку пополам, и половинку носил с собой. Когда приходил греховный помысел, я его записывал, как это описано у аввы Дорофея. Вскоре я заметил, что как только я их исповедую о. Иерониму, они теряют надо мной свою силу. Я почувствовал, как хорошо жить, когда тебя не беспокоят греховные помыслы. Но однажды я пришёл исповедовать Батюшке очередной помысел, а он мне говорит: «С помыслами работать надо!»

Так он дал мне понять, что первый период, когда я боролся с греховными помыслами исповедью, прошёл, и теперь надо учиться бороться с ними молитвой и рассуждением.

«Значит, это были вы…»

Однажды перед своим отъездом в Иерусалим Батюшка дал мне благословение: о духовной жизни беседовать только с братиями, но не со священниками. А на вопрос, у кого мне исповедоваться в его отсутствие, назвал двух иеромонахов.

И вот когда я пошёл к одному из них исповедоваться, тот неожиданно задал мне вопрос о молитве. Я ответил: «Батюшка, как же я могу тебе говорить, ведь ты священник». Тот снял епитрахиль и говорит: «Ты не смотри, что я священник, я тоже нуждаюсь в наставлении». Тогда мы стали беседовать и проговорили с ним до утра. На следующий день, когда я снова пришёл к нему на исповедь, после неё у нас опять завязалась беседа. Я почувствовал, что это надолго и вспомнил благословение Батюшки не вести бесед со священниками. Тогда я стал молиться Господу и Божией Матери и призывать в помощь о. Иеронима. Вдруг на мгновение я увидел Батюшку и почувствовал, что как будто кто-то берёт меня и выводит из келии.

Когда Батюшка вернулся в монастырь, я пришёл к нему на исповедь и говорю:

– Батюшка, я видел вас… Это вы были или не вы?

Он опустил голову и отвечает:

– Как же это мог быть я? Я ведь был в Иерусалиме.

Видя, что он уклоняется от ответа, я говорю:

– Батюшка, для моей духовной пользы важно знать, это были вы или нет.

– Это был мой Ангел-хранитель, – ответил он.

– Ясно, значит, это были вы.

В ответ он только засмеялся.

Когда после исповеди я уходил из келии и был уже в дверях, он вдруг сказал:

– Много раз не надо меня звать, скажи один раз и хватит: я слышу.

Три благословения в один день

Однажды, когда я уже одевался в бане, собираясь уходить, пришел о. Иероним с келейником. И банщик предложил мне подождать, пока они выйдут, и потом вместе с ними попить чаю. После чаепития мы помолились и, собираясь выходить, я говорю:

– Батюшка, благословите, а то я сегодня не брал у вас благословения.

Батюшка благословил меня и говорит:

– Да я тебя сегодня уже третий раз благословляю!

Я задумался: как третий раз, ведь я Батюшку сегодня только первый раз встретил. Странно, почему он так сказал? Но ведь он никогда ничего не говорит просто так… И тут я вдруг вспомнил. Когда я сегодня днём работал в лесу, и у меня возникла трудность, я мысленно воззвал к Батюшке, просил помощи, и он помог. А вечером, когда мы с братьями уже вернулись из леса, ко мне подошла одна паломница и стала советоваться со мной о своих многочисленных проблемах. Я выслушал её и понял, что отвечать ей на такие сложные вопросы, – не моей меры. Я опять мысленно попросил у Батюшки помощи и когда стал ей отвечать, то неожиданно для себя разложил все её проблемы по полочкам…

Так дважды в день я молитвенно обращался к о. Иерониму и, получив помощь, тут же забывал об этом. И вот теперь я от самого Батюшки узнал, что каждый раз получал от него благословение.

Мафусаилов век

В 2003 году я поехал в Москву поступать в Свято-Тихоновский университет. Батюшки уже не было в живых. Перед вступительным экзаменом я очень волновался, достал батюшкину фотографию, и стал просить о помощи. Успокоился и сдал экзамен на «отлично».

На экзамене преподаватель меня спросил, чем известен Мафусаил. Я ответил:

– Тем, что он прожил дольше всех на земле.

– Сколько?

– 969 лет.

А это я узнал у о. Иеронима. Однажды после исповеди в келии у Батюшки, он дал мне Библию и сказал, чтобы я почитал ему вслух. Там было открыто место про ветхозаветных патриархов. Так я и узнал «мафусаилов век». Думаю, не случайно мне был задан именно тот вопрос, ответ на который был мне известен через о. Иеронима.

«Меня Господь смирял»

В самом начале я нередко обижался на Батюшку и, не понимая, почему он благословляет то или другое, укорял его. А когда понял, что был неправ, пришёл к нему и говорю:

– Батюшка, как вы меня терпели?

– Меня Господь смирял, – спокойно ответил он.

«…и удержит меня десница Твоя»

Вот что рассказывал о. Иероним об одной истории, которая произошла с ним на Афоне. Однажды в жару он со своими спутниками проходил мимо каких-то плодовых деревьев, и кто-то из них попросил сорвать им несколько плодов. А надо сказать, что там ничего рвать не разрешается, но удручённые жаждой путники так просили, что Батюшка уступил и полез за плодами. И тут его посетило видение: он падает в пропасть. Так ему была показана цена греха непослушания.

После того случая Батюшка сильно каялся и сокрушённо говорил:

– Так пасть за снедь!

Вот как: Батюшка пожалел людей, но Господь удержал его от греха, ибо сказано: «…рука Твоя поведёт меня, и удержит меня десница Твоя» (Пс. 138, ст. 10).

Надежда Фоменко

Мы потом всё поняли…

При общении с батюшкой Иеронимом евангельские истины словно оживали и наполняли сердце сладостью Божественной любви. Мы увидели, как на нём воочию сбываются слова апостола Павла: «И уже не я живу, но живёт во мне Христос».

…Мы жили в Иркутске и постоянно наблюдали, как китайская диаспора всё больше усиливается в нашем городе и в округе. Постепенно возникло желание переселиться ближе к сердцу России и жить вблизи святой обители, тем более, что наши друзья, которые впоследствии стали монахами Санаксарского монастыря, часто ездили в монастырь и рассказывали об этом святом месте.

Август 1997 года. Много лет прошло, многое забылось, но эти солнечные дни запечатлелись в памяти навсегда…

Хоть мы видели Батюшку впервые, но шли к нему, как к родному. Вошли в келью и встали вокруг него на коленочки – муж, сын, дочь и я.

– Батюшка, времена наступают тревожные!

– Спасение будет через Голгофу, – ответил он.

Потом добавил:

– Кругом воды не будет, а там у вас – вода, Байкал.

Потом повернулся к сыну и говорит:

– Смотри – они светленькие. А ты тёмненький. Куришь? – И шёпотом:

– Бросай курить!

Записал наши имена и спрашивает:

– Как у вас зовут еще одного, который дома остался?

– Александр, – отвечаем.

Старший сын действительно остался в Иркутске, и Батюшке мы о нём не говорили. Он был уже женатый. Его Батюшка тоже записал.

…Пять дней прожили мы в монастыре, ходили на службы и на молебен к Батюшке в келию. Народу много набилось. Много насмотрелись там, как страдают люди от нечистых духов. Когда Батюшка начал читать Псалтирь и называть имена, что тут началось! Волосы дыбом встали! Жутко было. Одна женщина так закричала медведем, что мои дети даже присели от страха.

А в декабре о. Амвросий позвонил к нам в Иркутск и сказал:

– Батюшка благословил вас переезжать.

После этого почти год мы к переезду готовились и 15 октября 1998 года выехали на своей машине, предварительно отправив детей Анну и Николая с Сергеем Скрипиным (будущим о. Савватием) на самолете. Со 2 на 3 ноября мы были здесь.

Мы потом поняли, почему Батюшка нас оттуда вытащил. Сыну, Николаю, было 18 лет, возраст опасный, а от знакомых иркутян мы узнали, что после нашего отъезда город наводнили наркотики, и многие молодые ребята становились наркоманами. А мне ещё до нашего отъезда сын, он тогда учился в речном училище, стал рассказывать, что у них в туалете шприцы валяются. Для нас это тогда было дико. Николай уезжать не хотел, я много молилась Иннокентию Иркутскому, чтобы Господь Сам управил, а с Николаем о переезде не говорила, не убеждала. И вот как-то раз он просыпается и говорит:

– Мама, мне такой сон приснился! Всё горит, трамваи в городе стоят, кругом стреляют, наш квартал оцеплен, вы там, дома, а меня к вам не пропускают. Столько трупов на земле! Так страшно!

И вот после того сна он стал собираться с нами. Но и когда он сюда приехал, поначалу всё рвался назад. И лишь постепенно, со временем, после того, как пожил, он уже не жалел, что переехал.

Ксения, г. Киев

Любовь, которую трудно встретить на земле

И люди возвращались к жизни, но не к прежней, полной страданий, – они приобретали такое утешение, такую радость, которой ранее не имели даже в самое благополучное время, и для которой и создал нас Господь.

Ты приезжаешь прожжённый жизнью, все от тебя отвернулись, друзей нет. Да ты и сам понимаешь, что уже не вправе требовать ничего. Близкие даже сострадать тебе и то устали. А Батюшка встречает тебя с любовью, ничем тобой не заслуженной. Причём, чем хуже человек, тем больше Батюшка его любил. Возле него можно было согреться. Батюшка не разбирался, кто ты, чего достоин, какие грехи за тобой, а просто любил такого, как ты есть, как отец принимал и любил.

Со мной всё происходило, как в евангельской притче о блудном сыне. Господь, как добрый отец, наградил меня богатством: здоровьем, благополучием, любовью близких и родных. Но моя гордая самовлюблённая натура стремилась к удовольствиям, развлечениям, увеселениям. Такой образ жизни привлекает много мнимых друзей. Самоуверенность росла, я привыкла надеяться только на себя, жить своим умом. Праздник жизни продолжался. Тебе все можно, ничто не сдерживает, всё хочется попробовать, а об опасности не задумываешься. Попробовала. И… в один момент всё изменилось, я стала другим человеком. Неожиданно внутри себя ощутила пустоту, пропали все чувства: любви, материнства, любви к маме, мужу, близким. Во мне всё умерло. С этой минуты мне нужен был только наркотик, и больше ничего. В течение года круг смыкался все уже и уже.

Родители сразу поняли, что со мной происходит что-то страшное. Но мне нравилось, как я живу. Мама в отчаянии обратилась к друзьям. Они рассказали о батюшке Иерониме и посоветовали обратиться к нему:

– Попробуйте, может, он сможет помочь вам.

Мама стала меня уговаривать:

– Давай поедем в Россию, там есть старенький батюшка, который всем помогает.

Я всегда наотрез отказывалась:

– Я ни в чьей помощи не нуждаюсь!

Год лечилась. Тратились огромные деньги, но всё тщетно, ничего не помогало. И хотя такая жизнь мне была уже невыносима, и выхода из затянувшейся петли я не видела, но к предложению мамы съездить к отцу Иерониму я всё же относилась скептически: «Чем это какой-то старенький батюшка может мне помочь?»

Но однажды утром я проснулась со странной мыслью: «Если я сейчас не поеду, то вся моя жизнь до конца так и пройдёт в этом черном тумане». Вдруг необычайно остро ощутила непреодолимое желание не быть зависимой от этого недуга, который меня практически съел. И на следующий день мы с родителями поехали на машине в Санаксарский монастырь.

Как блудный сын, я всё расточила и приехала ни с чем. От того богатства, которым наделил меня Господь, ничего не осталось, в душе только холод и пустота. Когда мы прибыли в монастырь, мама подошла к послушнику и спросила:

– У меня проблемы с дочерью, что мне делать?

– Пойдите к мощам преподобного Феодора, просите его помочь вам.

Мама устремилась в храм. Молиться она не умела, но как отчаявшаяся мать, у которой на глазах погибает её дитя, она взмолилась своими словами к преподобному о помощи. Святой откликнулся сразу: мама попала к батюшке Иерониму.

– Батюшка, – обратилась мама к Старцу, – у меня дочь погибает. Что делать?

– Вам с мужем нужно повенчаться, – принялся объяснять он. – Изменить свою жизнь, нужно молиться Богу. Если вы сами живете в грехе, как можете просить у Бога хороших детей? Нужно узаконить свои отношения перед Богом, и только тогда обратиться ко Господу с молитвой. И он вас услышит.

Нам, неверующим, трудно было понять, как это может помочь, ведь все врачи уже отказались от меня. Но родители не стали раздумывать, а просто послушались Старца, повенчались, изменили свой образ жизни. Они всё старались сделать, как благословил Батюшка, и улучшения сразу произошли.

После разговора с Батюшкой мы остались в монастыре и пошли на молебен. Не особенно веря в какую-то помощь, я последовала за родителями. Что там этот старичок читает, я не понимала, но что сила он него исходила необыкновенная – это я ощутила. А когда увидела, как четверо мужчин с трудом вели одну женщину, я впервые почувствовала страх. До этого я никогда не видела духовно больных людей, а теперь меня объял ужас, что и со мной ведь может такое случиться. Постепенно мне даже стало интересно, что же такое тут происходит? Щупленький старичок обладает такой силой, что по мере того, как он что-то читает, люди меняются.

– Сколько употребляла наркотики, столько же нужно и лечиться, – объяснил мне Батюшка. – Если год принимала их, то год нужно пожить в монастыре…

В монастыре всё для меня было ново. С одной стороны, я ждала сразу каких-то чудес, а с другой – смотрела на все испытывающе, во всём сомневалась. К батюшке Иерониму у меня тоже доверия не было.

Но после исповеди все изменилось. Это была первая в моей жизни исповедь. Времени было мало, Батюшка спешил на службу. Я к исповеди приготовилась по книжке, на листик записала грехи. Старец прочёл и произнёс разрешительную молитву. Всё обычно, сверхъестественного ничего не произошло. Но восприятие жизни стало иным. В один момент во мне что-то изменилось. Я перестала рваться домой, осознала, что мне нужно остаться в монастыре, ощутила твёрдое намерение измениться. Раньше я думала, что всё прошлое никуда не денется и навсегда останется со мной. А теперь появилась надежда, что Господь простит мне мои грехи и исправит меня. Страсти все остались, но появилось стремление бороться, что-то исправить.

Первые полгода мне было очень тяжело. Но батюшка научил меня не сдаваться и не унывать. Я приходила к нему с грузом своих поступков, искушений и помыслов. «Всё! Надоела эта борьба!»

А он улыбкой, добрым словом утешит, и уходишь со спокойной душой. Батюшка дарил тот душевный покой, которого так не хватает, когда борьба со своими пороками может тебя сломить.

Только пойдёшь на поправку, опять шлёпнешься в лужу. Тогда идёшь к Батюшке:

– Вот, я опять упала…

А Батюшка в ответ:

– Ничего, встаём и идём дальше. Терпи, держись и не унывай.

Никогда он не говорил мне: «Сделай столько-то поклонов» или «Читай то-то и то-то». Ни разу ни за один поступок не отругал. Но было так стыдно за себя, что оставалось только одно желание: никогда больше этого не повторять. Я чувствовала, что Батюшка молится за меня, и это было такой поддержкой! С Батюшкой я обрела надежду.

Когда совершаешь какие-то грехи, теряешь веру, думаешь, что уже не исправишься, а Батюшка принимал тебя такую, любил, утешал и не хотелось его подвести. Появлялись новые силы и все проблемы, которые возникали, разрешались.

Сначала я не могла понять, почему, когда приходишь к Батюшке, он то быстро поговорит и отпустит, а то наоборот, разговаривает с тобой долго и подробно. А после заметила, что если приходишь не с открытым сердцем, то Батюшка быстро тебя отпускает, а если с открытой душой, он мог часами сидеть с тобой. Я всегда ощущала, что батюшка Иероним видит меня насквозь. Батюшка всегда советовал мне обращаться к преп. Феодору Санаксарскому.

Через какое-то время я поняла, что по молитвам Батюшки исцелилась. Господь вернул мне любовь к ребёнку, к родным. А ещё подарил мне веру.

Надежда Лебедева, с. Старый Город

Люди менялись рядом с Батюшкой

Первый раз я ехала в Мордовию к дочери – спасать ее. «Она, бедная, у меня там голодная», – беспокоилась я. От монастыря до деревни, где поселилась моя Таня – 6 км. И мне пришлось всю эту дорогу пройти с чемоданами под проливным дождем.

– Чтобы я еще в эту дыру приехала!.. – выговаривала я дочери. – А ты живи, как хочешь! – топала я ногами в раздражении. Задерживаться уж точно не собиралась.

А с Батюшкой познакомилась – и всё изменилось, душа растаяла, как масло, от его доброго взгляда и отеческой улыбки. Выплакалась под епитрахилью. Батюшка грехи отпустил и благословил:

– Иди причащайся.

Вышла я из келии, ощущая себя совсем маленькой. Что случилось со мной? Будто я ребёнок пятилетний. Весь день так и проходила маленьким ребенком.

А на следующий день проснулась опять большая…

Погостила я у дочери, и так мне всё понравилось! «Не такая уж она у меня и глупая», – думаю.

Ещё побывала в гостях у Валентины, подруги. Они с мужем тоже переехали в Мордовию из Иркутска по благословению о. Иеронима. Их духовная радость, молитвенный дух, простота в быту – всё было мне по душе. Глядя на перемены, которые за столь короткий срок произошли с ними, я поинтересовалась, что так благотворно повлияло на них? Валентина объяснила, что теперь вся их жизнь протекает по благословению Батюшки.

…Приближалось время отъезда. Но насколько мне вначале не понравилось в Мордовии, настолько теперь, когда я узнала Батюшку, мне не хотелось уезжать, и я старалась оттянуть время отъезда.

В следующий приезд я уже настолько прониклась благодатью святой обители, молитвами, любовью Старца, участием и добротой духовных сестёр, что поняла: «Дочь сделала правильный выбор, и нам тоже необходимо последовать её примеру». С этими мыслями пришла к Батюшке:

– Батюшка, получится ли у нас переехать?

– Получится. Пока оставайтесь там, а после с дочерью в одном храме петь будешь.

Вернулась домой. Сама благодаря Батюшке в вере укрепилась, хотелось теперь и близких приобщить.

Мама живёт в другом городе, я стала в письмах ей писать: «Ты должна верить в Бога, причащаться, ходить в храм…»

Но в её душе это, видимо, вызывало ропот и досаду. А я и не догадывалась о её переживаниях. Продолжаю в письмах наставлять её да всё о вере писать. А через некоторое время получила письмо от дочери: «Мама, батюшка Иероним велел передать тебе, чтобы ты своей маме писала письма такие, как прежде, а о вере ничего не пиши, а то, если она умрёт в досаде на тебя, то и ей, и тебе будет очень плохо».

Вот так за тысячи километров Батюшка прозрел то, чего кроме моей мамы никто не знал.

Постепенно молитва Батюшки всё больше просвещала нашу семью. Незримый свет Преображения коснулся, наконец, сердца моего мужа. И в следующий раз мы уже вместе с ним поехали в далёкий мордовский край.

Муж мне сразу заявил: «Едем на одну неделю, дольше нам там делать нечего!» Он у меня был коммунистом, руководящим работником, на всё у него своя точка зрения.

Пришли мы на молебен к Батюшке. О. Иероним молится, а нечистые духи по-разному проявляют себя в людях: тот зевает беспрестанно, тот головой крутит. Муж заметил это и говорит мне:

– Ну и что? Может, человек не выспался, а другой, может, в машине неудобно сидел…

И так далее – на всё у него было свое объяснение. Так и стоял с независимым видом: мол, ничем вы меня не удивите. Тут одна женщина как закричит не своим голосом. Все всполошились, перепугались, дети заплакали, я сразу за мужа спряталась. А Батюшка стал размашисто крестить болящую, запрещая нечистому духу воздействовать на неё.

– Нас разыгрывают, как в драмтеатре! – шепнул мне Слава. Но мне показалось, что голос его звучал уже не так уверенно.

Молебен закончился, болящая вышла вместе со всеми, и мой муж пошел за ней, чтобы убедиться в своей правоте. Слышит, как больная спрашивает свою дочь, которая поддерживала её:

– Как я себя вела, нормально?

– Ничего, ничего, мама, – стала успокаивать её дочка.

Только после того, как муж услышал, что женщина, оказывается, даже не осознавала, что с ней происходило, он убедился, что всё происходящее – отнюдь не комедия, а напротив, трагедия конкретного человека, и молитва Батюшки – её последняя надежда. Таким образом сознание у моего мужа изменилось гораздо быстрее, чем я надеялась. Приехал коммунистом на неделю, а остался до конца отпуска и вернулся домой верующим человеком. Встреча с Батюшкой настолько повлияла на его душу, что он тоже стал задумываться о переезде.

Пришли мы к о. Иерониму, спрашиваем благословения, а он отвечает:

– Покупайте дом и пока спасайтесь там, а работу потеряете – сюда приедете.

Так мы и поступили. Купили дом, и дочь стала в нём жить. А после и мы переехали. Вначале, правда, муж не соглашался на переезд. Сложно ему было отказаться от всех преимуществ житейских, которые у нас были на прежнем месте. И должность хорошая, и оклад, и устроенный быт…

Тогда я решилась сама на переезд, спросила благословения Батюшки. Он ответил:

– Если муж разрешит, переезжай.

Я приехала, а через три месяца и муж – следом. И вот с тех пор Мордовия стала для нас родным домом. Конечно, много я там потеряла в материальном плане, и родные остались в тех краях, и сын с семьёй. Но зато здесь мы с Богом. Та радость духовная, молитвенное единение, которые меня прежде привлекали в других, знакомы по милости Божией теперь и нам. Мы, верующие, живем здесь одной семьёй. Да и как иначе, ведь духовный отец у нас один, его молитва не просто объединяет нас, а делает родными друг другу, братьями и сёстрами во Христе.

Каким счастьем стало для нас, большую часть жизни отдавшим на служение ложным идеям, сейчас в зрелом возрасте познать истину – Христа и ощутить радость преображения. Но сколько за этим батюшкиных молитв, бессонных ночей и скорбей!.. И малому-то ребенку изменить свой нрав тяжело, а уж нам, зрелым людям, и подавно. Отбросить прежний греховный образ жизни, десятилетия безбожия и за каких-то пару лет стать верующими людьми, осознанно прийти к покаянию, нелицемерно возлюбить Господа – это чудо, которое батюшка Иероним вымолил для нас.

Татьяна Лебедева, с. Старый Город

Так благодатно рядом со Старцем!

Он часто подтрунивал над собой

Помню, у матушки Анны Лацык расположились мы за столом вокруг Батюшки. Батюшка рассказывает, как, будучи в армии, любил ловить рыбу в озере Балхаш. А о. Иона с добродушной иронией замечает:

– Ну всё, Иероним там всю рыбу выловил!

Все смеются, и Батюшка тоже. Он часто подтрунивал над собой, мог рассказать смешной случай из своей жизни.

«Молись за нас, Иероним!»

Батюшка учил нас молиться за усопших. Сами они уже ничем не могут себе помочь.

– Молился я за покойников, – рассказывал он, – а потом думаю: «Всё, хватит, больше я не буду за вас молиться» – и лёг отдохнуть. А во сне вижу, как множество людей тянут ко мне руки и кричат: «Молись за нас, Иероним!»

Он любил Псалтирь

Была я на исповеди в келии у о. Иеронима. Исповедалась и не спешу уходить, Батюшка ничего не говорит, а я бы и вовсе не уходила – так благодатно рядом со Старцем! Батюшка принялся читать Псалтирь. Помню, это была 17 кафизма. Прочел одну Славу и произнес:

– Вдумайся, какие слова!

Так он любил Псалтирь.

«…Судия же мне Господь» (1 Кор. 4:4)

О Батюшке много разного говорили, неоднократно я слышала, что о. Иероним в прелести. И у меня тогда мелькнул помысел: «А может, правду люди говорят?»

Пришла к Старцу, покаялась ему в своем помысле. Мне показалось, что ему неприятно было слышать от меня такие слова. Он с минуту помолчал, а потом промолвил: «Может быть и так. Но только я больше боюсь, что обо мне скажет Господь».

Нина Тихоновна, трудница в Ковыляевском женском монастыре

Он всех богомольных старушек помнил!

Я мордовка, уроженка Ковылкинского района, а в Санаксарский монастырь первый раз приехала в 1992 году и прожила там целую неделю. Когда первый раз я к Батюшке зашла, он говорит:

– Вот Нина пришла!

Думаю: «Откуда он меня знает? Может быть, я сама уже успела сказать, что я – Нина?»

А я тогда только начинала воцерковляться, хотя росла в верующей семье, где всегда строго соблюдались посты, но церкви в деревне уже не было, и навыка церковной жизни я не имела. Поэтому оказавшись впервые в монастыре, я мало что понимала. Я родом из мордовской деревни Новая Толковка. До 1935 года в селе у нас был храм, и мама моя ещё росла при храме. Как раз в том году мои родители в нём обвенчались, а на следующий день наш храм закрыли и колокол сбросили.

И вот оказывается, Батюшка в нашей деревне бывал, крестил людей на дому. Он приезжал туда из Колопино, где тогда служил, за 18-20 км от нашей деревни. Но я жила уже в Москве и потому с Батюшкой знакома не была. Позже я от земляков слыхала, что отец Иван бывал в нашей деревне часто.

Когда я с Батюшкой познакомилась, он меня спрашивал про мою покойную бабушку Евфросинию, про наших богомольных старушек. Всех помнил. Он племяннику моему, иеромонаху Венедикту, сказал: «Ваша покойная бабушка Евфросиния вас всех вытаскивает» А бабушка у нас действительно была очень смиренная, всех любила, никогда не ругалась.

Мы с Батюшкой иногда по-мордовски разговаривали. Хотя он эрзя, а я мокша, мы с ним всё-таки друг друга понимали.

Со мной отец Иероним был очень добр и никогда не ругал, а к сыну Саше, ему в те годы было пять, шесть, семь, восемь… был очень строг. (Александру сейчас уже тридцать лет, он в отпуске, поехал потрудиться на Афон, возит паломников по монастырям).

Позже сын учился в хорошей школе, элитной. Я устроились работать туда кладовщиком. Школа была богатая, в ней учились дети богачей, и в столовой после школьных обедов оставались продукты. Мне из столовой тоже часто перепадало, давали сумку продуктов.

И Батюшка однажды, когда я приехала, сказал:

– Продукты из школьной столовой не бери!

Запретил.

– Батюшка, я же не сама беру, мне дают!

– Не брать! – строго так отрезал и добавил: – В больницах, школах, детсадах ничего никогда не брать!

Короткова Татьяна

К Батюшке тянуло, как магнитом

Мы сюда переехали в 1997 году из Рязани. У нас тогда тяжело заболел старший сын Роман, четырнадцати лет. Постоянно держалась высокая температура 39-40⁰ С, врачи причину не находили. И тут одна женщина рассказала мужу, что в Санаксарском монастыре есть такой старец Иероним, который каждый день служит молебен о болящих, и люди после этого исцеляются. Муж сразу же забрал сына и в тот же вечер в ночь они туда уехали. Зав. отделением говорил ему: «Что вы делаете! Он у вас дорогой умрёт…»

Приехали. Батюшка благословил пожить в монастыре три дня. Они так и сделали: три дня ходили к Батюшке на Канон о болящих, причастились и через три дня сын был абсолютно здоров. Когда Валера, мой муж, собрался домой, Батюшка благословил его переехать поближе к монастырю.

А у нас до того уже в семье разговоры о переезде куда-нибудь из Рязани были, ведь в большом городе для детей столько соблазнов! Муж снова поехал в Санаксар, на этот раз – один. Пожил тут десять дней, разговаривал с Батюшкой. Старец сказал:

– Переезжайте сюда, в Старый Город.

Муж вернулся, рассказал об этом, а я ему ответила:

– Нет, я в Мордовию не поеду, ты даже не думай!

Такое предубеждение у меня было против Мордовии. Муж позвонил Батюшке, сказал ему об этом, на что Батюшка ответил:

– Благословение остается в силе.

Это было в июле. А в августе мы всей семьёй приехали в монастырь. Младшенькому было девять месяцев. Батюшки в монастыре не оказалось, он был на Украине. Неожиданно в тот же день Батюшка вернулся. Все, как завидели его машину, набежали его встречать. И мы тоже подошли. А Батюшка вышел из машины и прямиком – к нам. Я стояла с Ванечкой на руках, он подошел к нам, ласково так потеребил Ваню за щёчку и говорит:

– Ва-а-аня ко мне приехал!

Представьте мое состояние? Он ведь нас видит впервые! А потом вечером мы с Батюшкой переговорили, и он сказал:

– Переезжайте сюда.

У меня уже никаких сомнений не оставалось, к Батюшке тянуло, как магнитом, хотелось постоянно быть рядом с ним.

Мы продали в Рязани квартиру и в октябре переехали сюда, поселились в Старом Городе и попросились к Батюшке в духовные чада.

Валентина Кулакова, г. Темников

«Слезами смоешь свои грехи»

Перед тем, как стать священником, Батюшка исповедовал все свои грехи. Он рассказывал об этом так:

«После исповеди я думаю: “Ну, теперь я полностью очистился”. Заснул и вижу сон: стоит высокая колокольня, а на ней как бы большой циферблат, а к нему ведёт лестница. Циферблат этот – в чёрную и белую крапинку, но чёрного – больше. Я спрашиваю:

– Что это?

И чей-то голос отвечает:

– Это твоя жизнь!

– А почему она такая?

– Белое – это твои исповеданные грехи, а чёрное – неисповеданные, те, что ты забыл.

– А как же мне быть? – спрашиваю.

И тут пошел дождь, и чёрное стало смываться с циферблата. И тут снова – голос:

– Слезами своими смоешь!»

Сергей Ломкин, кинорежиссер

Из кельи мы вышли совершенно ошеломлённые

…Прошел слух, что батюшка до этого долгое время не принимал, а сегодня принимает. По монастырскому дворику люди засуетились, напоминая броуновское движение. Не понимая, что такое «принимает», «не принимает», мы с женой приблизились к келии Старца. А сами на ходу поспешно решали, что спрашивать. Ведь всё у нас хорошо, проблем никаких. Тут я вспомнил про фильм о Блаженной Ксении, который мы собирались монтировать. Материал сняли давно, а работа не двигалась. Не знали даже как подступиться…

Жена говорит: «Давай спросим о детях».

Так переговариваясь вполголоса, мы вошли в коридорчик келии. Идём, взявшись за руки, как младенцы, в душе трепет. Сняли обувь и ощутили, что мы полностью открыты для взора Старца, словно раздеты. Подошли и, не сговариваясь, бух на колени перед Батюшкой. Я стал несвязно лепетать: вот, мы такие-то, приехали из Москвы, снимаем фильм о Ксении Блаженной. Возможно ли, что благословение на странничество она получила от преподобного Феодора Санаксарского?

– Возможно, – сказал о. Иероним, – но документов нет.

Потом Батюшка поднял взор вверх и стал говорить, что фильм получится. Так и сказал: «Хороший будет фильм. Там ты будешь рассказывать… нет, не ты. Ты стоишь за камерой».

После батюшкиных слов в голове просветлело, появилась ясность и стройность мысли. Было ощущение, что мы столкнулись с необычайно сильной Волей. Это, несомненно, благодать Святого Духа очистила наше сознание от греховной накипи. В тот момент, когда стояли на коленях перед Батюшкой, впервые в жизни осознали, что находимся именно там, где должны быть.

– Да, хороший будет фильм, – повторил о. Иероним, – и ещё много снимете. Амвросий! – обратился он к келейнику, – запиши их имена.

– Сергий и Людмила, – произнесла жена.

– И мальчиков запиши, – уточнил Старец, хотя до этого момента о сыновьях мы ему ничего не говорили.

Из келии мы вышли совершенно ошеломлённые.

Монахиня Нина (Ларионова)

На грани смеха

(Отрывки из воспоминаний)

О. Иоанн любил повторять: «Надо же! меня – в честь Лествичника нарекли! Ведь я же и был Иван, в честь Крестителя. Думал, другое имя дадут. А Лествичника я читал э-э-э когда! Зачитывался! Мне эти, как их, ксеры приносили, – переходил он на заговорщический шёпот, заглядывая в глаза: – Ты знаешь, что такое ксеры?»

Да, то была другая эпоха. Ещё близкая тогда, ещё не ушедшая до конца, но – уже другая. Ещё читали мы ксеры, но – уже за них не сажали. Ещё стояли по нашим домам кустарные переплётные станки, но уже можно было не запихивать для конспирации молитвословы в обложки с красными звёздами. Ещё таскали нелегальные тиражи в рюкзаках, но кто-то из «наших» уже выходил на более серьёзные обороты. Книги становились с каждым годом всё более и более доступны. Их восприятие – всё менее и менее ярко. Потому что мы уже разбирались: а актуально ли это именно теперь? может быть, можно подождать, пока мы заняты стройкой? может быть, вообще, не в чтении дело? и т. д. и т. п. Уже мало кому был вполне понятен восторг, который охватывал в середине семидесятых отца Ивана, начинающего сельского батюшку, которому кто-то привёз почитать – тс-с-с-с! – ксеру.

Он рассказывал: «На меня тогда прямо жор на чтение напал! Я все ночи читал напролёт!! Ведь ты представь: вот этот вот текст – его ж от людей скрывают! За него сажают в тюрьму-у-у! (при этом почему-то Батюшка морщил лоб, выпучивал глаза и указывал пальцем прямо вверх – в небо). Потому что от него прозреваешь, вот! От него понимать начинаешь, что к чему! Мы с матушкой-то читали, читали, начитаться не могли! Ждали, когда ещё привезут. А эта-то, которая везла, ведь она ж знала, что за это у них (так на эрзя, наверное, обозначается государство) полагается тюрьма-а-а. А у неё ведь детки… Уж как мы с матушкой молились, что б её с ксерами-то не поймали!»

Мне не раз доводилось слышать, как отец Иоанн сам себе вслух проговаривал в келье псалтирные строчки. Не спеша, одну за другой, одну за другой, когда стоя, а когда и сидя… Но главное – почти без ошибок! В чём было дело в храме, где он продолжал читать возмутительно, – в спешке ли или в добровольном юродстве – Бог весть.

К тому, что он постоянно возвращался в свою излюбленную позицию «на грани смеха», пришлось быстро привыкнуть. Даже в серьёзных разговорах, даже когда огорчён. И что отвечает на мысли – тоже. То и другое было для него как-то естественно. Как умному человеку – не высказывать всех своих знаний, а вежливому – поддержать разговор.

Однажды зашёл отец Иоанн в монастырскую кухню. Это было в первый год обители, когда воду ещё таскали из реки, мыли горы посуды в огромных тазах. Заглянув в унылую тёмную жижу, старец задумался. «Экая чернота! Это вы чашки там отмываете?» – сказал без брезгливости, с мальчишеским любопытством. И тут же разулыбался:

– Чёрная – как пятнадцатая кафизма! Вглубь души человеческой. А та-а-а-м… Вы заметили?

– Да уж как не заметить… Исповедаемся вон, каждый день.

– Да я не про то! А что у каждой кафизмы – свой цвет. Пятнадцатая – чёрная, мрак внутренний! Четырнадцатая – зелёная: Дух Святой творит! Тринадцатая – пасхальная, красная. А самая-самая – семнадцатая: она – золотая, всё в себе собрала!

– А первая? – спросил кто-то.

– Да, всё вам скажи! Это я в книжке прочёл. Уж не помню.

– В какой? «Три цвета времени»?

– Не-ет. Нет… Я думал, я вам голову морочу, – завершил он, весело подмигнув, – а вы, я гляжу, мне…

Вообще, он умел и, больше того, считал своим долгом во всём и всегда снимать напряжение, водворять мир. А может быть, это само собой у него получалось: мир просто переходил от него к собеседнику, как от тревожного человека переходит беспокойство, от подавленного – уныние.

Как-то шли мы на сенокос: два седеньких схимника – отцы Иероним и Феофан, одна мордовская бабушка с косой и я. Идём мимо Мокши. Жара. На берегу лежат в плавках здоровые парни, недавно пришедшие в монастырь. Я, конечно же, возмущаться: «Нет, почему это они тут лежат, а нам тем временем сказали, некому сено убирать!» А отец Иероним мне:

– Э-э, сейчас я тебе всё объясню. Вот смотри. Ведь если нас нагрузить, мы из монастыря не уйдём? Не уйдём. А они – уйдут. Так пусть уж они лучше лежа-а-ат.

Не могу сказать, что это мне показалось достаточно рациональным объяснением. Я книжки читала. Там написано, пусть лучше уйдёт человек, не желающий самоотвержения, чем живёт в монастыре по-мирски. Но – передо мной было насмешливое лицо схимника, а сама абсурдность его объяснения – неудержимо, необъяснимо заражала смехом, здоровым, весёлым смехом. И с этим смехом – становилось всё ясно. Ясно, что нет большего счастья, чем эта работа на солнцепёке (вообще-то, я с детства её ненавижу), а точнее – чем благодать. Ясно, что счастье – это быть с Богом. Звучит банально. Все это знают. Но я не встречала другого человека, который мог бы смехом явить эту истину более достоверно.

Когда он рассказывал: «Хороший в этом году сено, ой хороший! – (Грамматика старца не всегда была безупречна. Иногда в русском вдруг пропадали родовые окончания, что сближало его с родным Батюшке эрзя) – Душистый сено! Я его ворошить, а из него змия! Ба-альшой такой змия! Я его перекрестил – а он уполз», – он вовсе не делал упора на «чудотворности» крестного знамения, отнюдь нет! Он искренне делился впечатлениями от проведённого утра, от запаха сена, от гармонии этого простого человеческого быта и бытия, в котором так явственно и просто водворились евангельские нормы поведения. Для змей, по крайней мере.

Что не надо никуда ходить строем, Ивана давно ещё известил во сне звонкий мальчишеский голос. Было это так.

Надумал Иван вступать-таки в партию. Не то что б вступать, а «вступать-таки». Ну, поскольку уж больно гнобят все вокруг, дескать, работаешь хорошо, а наградить-то тебя и не за что… Кажется, на тракторе Иван тогда работал, хлеб убирал.

И вот перед самым-то ответственным-то днём… «Снится мне, – рассказывал Батюшка за чаем спустя много лет, – будто затягивает меня в сеноуборочную такую трубу. Знаете хоть? Во-от такие лопасти зажёвывают сено и силос из него делают. Такой трубища – страх! Вот, будто меня в неё тянет, сейчас зажуёт. О-ой… И вдруг – ясный голос такой, будто дитя изо всех сил кричит, зво-онко: Дядя Ваня, спасайся! Дядя Ваня, спасайся! Он дважды прокричал, а я когда проснулся, голос всё у меня в ушах звенел: «Дядя Ваня, спасайся! Спасайся!! Спасайся!!!»

Открыл я глаза и говорю жене: “Не пойду в партию. Ни за что. Спасаться надо”. А она мне в ответ: “Ангел тебе, верно, сказал. Твой хранитель”».

И дальше повела Ивана рука Божия.

Была в их селе юродивая. Батюшка не раз упоминал её, и с огромным почтением, и я жалею, что не запомнила ни имени, ни других связанных с нею историй. Настал день, когда она подошла к трактору, на котором трудился беспартийный ударник социалистического производства Иван, и кричит: «Кончай ты, Ваня, паха-ать, пора кадилой маха-ать!»

А там и книжки начали к нему приходить. Откуда ни возьмись. Опасные как свобода, и как воздух насущные ксеры.

Семнадцать лет до монастыря был отец Иоанн сельским батюшкой. Это значит – года с 1974 (читающий да разумеет).

– А вот как ты думаешь, хорошо это, что я вон там, в той деревне за речкой уйму народа крестил, причащал, напутствовал, а?

– А что ж нехорошего?

– Вот и я так думаю. Хорошо это. А только дали бы мне по шапке. Ой, дали бы! Ведь по речке-то по этой граница области проходит. Тут я в своей епархии, а там – уже в чужой. То-то! Меня бы вообще вон из священников положено было за это по тогдашним законам. Вот! (Старец явно радовался – как ловкий школьник, досадивший директору.) Ой, сколько я там, за речкой-то, народу покрестил, причастил! А что ж мне – отказать? Человек помрёт без причастия – а я отвечать буду? Лучше уж тут отвечу. Скажу: «Ой, не знал, что чужая это епархия. Забыл, где речка!»

«Учинить полиелей» в простой день, привнести праздник, радость, веселье духа в самые обыкновенные будни – казалось, в этом он видел нечто сопутствующее самой идее монашества. Ясно, что подвиг, ясно, что самоотречение. Но – (это был его опыт как жителя советской деревни, а также как духовника сотен мирян) – этого и в мирской жизни полно. Что убо житие человеческое на земли – боль, подвиг, лишения. А монашество – небо, пробуждение радости сердца, освобождение от оков суеты.

Всех хотелось сделать причастниками этой радости.

Приехала на пару дней в Санаксар моя мама. Уселись как-то воскресным днём на скамеечку – старчики Иоанн и Феодосий да она. Детство военное вспоминали, про веру разговаривали, про жизнь. Вдруг отец Иоанн разулыбался и говорит:

– А ты, Ольга, хорошая! Давай мы тебя пострижём! А?

Мама совсем не была готова. Она так и сказала:

– Ой, я как-то не ожидала. Я не готова. Я… м-м… телевизор иногда смотрю!

– А ты не смотри. Что его, Ольга, смотреть-то?

– Ну-у, я же там одна совсем, скучно бывает…

А отец Феодосий:

– А ты тут и останешься. Будешь тут жить. Что тебе возвращаться?

Мама совсем растерялась. Остановились на том, что когда она будет готова отказаться от телевизора – приедет. Насовсем.

Только – куда? И разве в телевизоре дело?

В Аксёле мы ночевали у рабы Божией Татьяны. Всегда спокойная и немногословная, она старалась всеми любимого батюшку утешить, предоставить ему отдых, причём, скорее, не как какому-то великому подвижнику, а как родному человеку. Мудрая, несуетливая, сердечная женщина. Пекла пироги, варила обед. После службы не спеша, с разговорами сидели мы втроём за столом.

– Кушайте, не бойтесь: пироги совсем-совсем постные.

– Ой, Татьяна! Они же вку-у-усные! А ты говоришь – постные! Великим Постом должны быть горькие пироги, а у тебя сладкие!

Татьяна не смущалась. Шутки она понимала. Подкладывала ещё. Батюшка ел с аппетитом, благодаря хозяйку, а мне, смеясь, говорил:

– Всё-то мы лезем в узкие врата, а попадаем – в широкие!

На каникулах гостила у Татьяны внучка, и отец Иоанн много общался с ней. Не наставлял, не учил. Просто расспрашивал о её детской жизни, смешил, играл вместе с ней с котом.

Однажды пришли с литургии, обедаем. Батюшка спрашивает:

– Где ж мой большой друг (забыла я имя девочки)?

– Температура у неё с ночи, плачет, есть не может ничего, хоть врача вызывай. Вон там, за ширмой лежит. (Тёплая часть Татьяниной избы состояла, как положено, из одной большой комнаты, перегороженной ширмами и занавесками.)

– Э-э… И в храм не ходила?

– Да куда ж? Рвёт её, знобит, колотит…

Батюшка продолжал обедать, заговорили о другом. После еды неприметно пошёл к девочке, посидел у неё. Молча вернулся. Вскоре Татьяна входит: «А где ж внучка?»

– Да, гулять побежал, водички попил и – побежал. Что ж вы ночью-то про святую воду не вспомнили?

Был в Аксёле алтарник Василий. Пожилой, задумчивый человек. Его жена, Анна, говорила:

– Прожили мы с Васенькой с юности вместе, и до сих пор – никак не наговоримся! Так нам вместе отрадно. В жизни не ссорились.

Вскоре он умер. Понервничал сильно на работе, в храме то есть, и умер. Отец Иоанн говорил о них: «Есть ещё люди! С благодатью люди. Миряне – а, чай, лучше нас».

Как-то раз за обедом Василий вдруг посерьёзнел и изрёк:

– Если можно есть зайца, то можно есть и кошку. Чем они различаются?

Отец Иоанн подмигнул дремавшему на диване коту и говорит:

– Нет, Василий, ты уж кошку не ешь. Они, вишь, нам доверяют. А зайцы – дичь. Вот.

(Обед был совершенно постный).

Можно бесконечно говорить о том, какой (великий, духовный, и т. д.) был отец Иероним. Можно собрать тысячи полторы похожих друг на друга рассказов о том, как после беседы с ним Саня «ехал домой другим человеком», а Маня «увидела мир другими глазами», или наоборот, Маня стала другим человеком, а Саня иначе посмотрел на мир. Мне кажется, всё это не имеет никакого смысла.

Есть общие слова, которые можно сказать о каждом «подвижнике благочестия», уж коль скоро о нём издаются воспоминания. Можно описывать его аскезу (о которой, как правило, нам дано лишь догадываться, потому что не дело это – подвижничать напоказ). Можно перечислять случаи его помощи, за однообразием которых больше просвечивает наша незрелость, нежели реальный облик старца. И, наконец, можно попытаться создать зарисовку, картинку жизни, уникальной в своей будничной простоте. Безусловно, лишь фрагментарную, а кто-то добавит совсем другой ракурс, другую черту. Набор фотопортретов: чтобы помочь вспомнить его живого. Он действительно с нами, мы в этом не сомневаемся. И вы думаете, ему не грустно от дифирамбов и общих мест?

Мне довелось как-то спросить Батюшку, всё ли нравится ему, что теперь издают православные (хотя тогда ещё лишь нарождалось торжественное эпигонство неофитского «свободного творчества»).

– Книжки-то? Не-е, не все, – живо откликнулся он. – Бывает, знаешь, вроде – про Бога всё. А – не читается!

Если вспомним, что преподобный Максим, к примеру, у него читался прекрасно, станет ясно, что дело не в сложности текста. (Максим Исповедник, VII век).

А в чём же? Мне было важно узнать его точку зрения, потому что словесность, собственно – моя профессия.

– Да-а, как же это объяснить? – задумался старец. – Вот смотри. (Он потянулся к столу, заваленному кучей писем, брошюр и газет, вытащил новенькое издание.) Они тут написали: «Матушка велела нам очень бояться колдунов». Не могла схимница такого сказать! Она знает, что бояться врага нельзя! Получилась – клевета. Конечно, они не хотели врать. Но – соврали! Понимаешь? Как такое получается, а?

– Не поняли.

– Да не-е, – хуже. Поняли, да не так. Или вот: «Я не могла жить без нашей прозорливой Матушки». Это что?

– Глупость. Если не можешь жить – умираешь и всё.

– Кабы глупость! Это – без-ду-хов-ность. Вот! Нельзя так. Или (взяв в руки газету): «Мы верим, что русские люди должны…» Что-то мне это напомина-а-ет.

Действительно, напоминает. Отец Иероним прожил большую часть жизни в стране, где сесть или уж, по крайней мере, лишиться работы можно было – нет, даже не за нательный крестик или смелое высказывание – а просто за улыбку на партсобрании. Ведь юмор предполагает свободу духа, самостоятельную иерархию ценностей.

– Ну, ты поняла?

– Стараюсь. Так что же всё-таки стоит печатать?

– (Резко повернувшись в кресле и в упор весело глядя на меня): Пушкина! Пушкин – он писал как есть. Не как положено, не как было всем привычно, не как бы кому-то хотелось. А – как есть.

Сергей Михайлович Мамай, директор Московской общеобразовательной православной школы искусств

Всё, что предсказывал Батюшка, теперь сбывается

Наша школа многострадальная, она возникла в 1991 году и с тех пор у нас постоянно были проблемы с помещениями, нас отовсюду гнали. В 1998 году нам принесли предписание за неуплату долгов освободить помещение в течение месяца, то есть школу выгоняли на улицу. Я с одной нашей родительницей обсуждал эту проблему, и она вдруг говорит:

– А давайте съездим в Санаксарский монастырь к старцу Иерониму, моему духовному отцу. Он своими святыми молитвами многим помогает, может, и нам поможет.

Я ничего тогда не знал ни про этот монастырь, ни про Батюшку.

– Ну что ж, поехали! – говорю.

Мы организовали паломническую поездку. Приехали. Наша родительница говорит:

– Сейчас побегу к Батюшке, расскажу про нас, и он помолится. Не переживайте, Сергей Михайлович!

Она побежала, мы вышли из автобуса и стоим, ждём. Минут через пятнадцать она вышла из келии Батюшки расстроенная. Говорит:

– Батюшка мне сказал: «Я его не приму, зачем он сюда приехал? Ему есть к кому ходить».

Ну, думаю, значит, я недостоин, наверное, по грехам моим. Целый день мы провели в монастыре, отстояли вечернюю службу, сходили на трапезу, я уложил детей спать, вернулся в монастырь, иду и мне навстречу о. Амвросий. Ищет кого-то, а уже темно было. Меня увидел и говорит:

– О, Сергей Михайлович! Вас Батюшка зовёт.

А времени было уже много, и Батюшка уже никого не принимал. Но люди у келии всё не расходились, на что-то надеялись. Отец Амвросий схватил меня за шкирку и впихнул в келию к Батюшке.

Когда я зашёл, у меня возникло такое ощущение, что мои покойные бабушка, дедушка и другие родные словно ожили в лице Батюшки. Он обнял меня как родного, которого не видел сто лет и вот наконец-то мы встретились. Усадил он меня, и я стал рассказывать о трудностях, связанных со школой: сколько проблем с помещением, как сложно быть в постоянном страхе, что школу могут в любой момент закрыть.

А Батюшка ходит по келии, улыбается и словно не слышит, о чём я говорю. Он стал рассказывать, как он когда-то был настоятелем храма. Храм всё время собирались закрывать, а он прятал ключи. Уполномоченный походит-походит, да так и уедет ни с чем, а Батюшка продолжает служить. И так несколько раз…

Он рассказывал и о самом себе, о своём пути в монашество... И обо мне рассказывал Батюшка, но этого я пересказывать не буду – оно только меня касается. Многое я уже забыл, но вот годы идут, и то, о чём он мне тогда говорил, начинает со временем проявляться для меня.

А тогда, в келии, Батюшка залез на диван и достал со стены маленькую самодельную черно-белую бумажную иконочку, вырезанную, наверно, из газеты и наклеенную на картонку, с самодельным окладиком, и подарил мне:

– На тебе!

Дома я потом рассмотрел меленькую надпись внизу: «Павел Таганрогский». И я сообразил, почему он сказал, что мне есть к кому ходить.

У меня был духовник иеромонах Павел из Троице-Сергиевой лавры, ему сейчас уже почти 80, а тогда, лет двадцать тому назад, он был келейником у патриарха Пимена. Отец Павел – мой земляк, я сам – из города Глухова Сумской области, что рядом с Глинской пустынью, туда ещё моя бабушка ходила, да и другие родственники… А Павел Таганрогской тоже, оказывается, из тех мест.

Ещё Батюшка подарил мне иконку «Троеручицы». Через несколько лет я оказался на Афоне, и первая икона, которую я там увидел в Уронополисе – один в один та же икона, даже размер такой.

Еще он подарил мне иконочку царственных мучеников, которая у него мироточила.

– На, – говорит, – молись им! Они – святые!

А они тогда ещё не были прославлены. И ещё другие святыньки дарил. Но среди них самое интересное – это дар, связанный с нашей школой: набор юбилейных открыточек с иконами из Александро-Невской лавры. Одну открытку Батюшка достал из этой пачки и показывает:

– Смотри, какой красный храм! Видишь? Что написано? Живоначальной Троицы. На вот тебе!

Потом походил, остановился:

– Так… Что ещё?..

Полез в шкаф, нашёл там иконочку Герасима Иорданского со львом. Положил её сверху и подаёт:

– На!

И вот пять лет назад меня пригласил архиепископ Егорьевский Марк, ныне митрополит Рязанский, и предложил мне посмотреть в его викариатстве здание под школу.

– Съезди, – говорит, – посмотри.

Я поехал, посмотрел:

– Да, – говорю, – владыка, подходит.

– А храм посмотрел?

– Нет, я храма не видел!

– Ну ладно, на днях я буду освящать там кресты, приходи!

Я прихожу, смотрю – красный храм. Красные медные купола так и горят на солнышке! Храм оказался в честь… Живоначальной Троицы! Заходим в храм, и там при входе висит икона Герасима со львом – точно такая же, как на батюшкиной открытке!

Так, через пятнадцать лет после разговора с Батюшкой мы переехали в новую школу, которую он вон ещё когда нам предсказывал.

Поучения Старца

В заключение приведём некоторые наиболее частые высказывания схиигумена Иеронима:

– Знаешь, как надо молиться за духовного отца? Вот как: «Господи, научи батюшку, как спасти меня».

– Чтобы не расплескать полученную Благодать (после Причастия, после соприкосновения со святыней), надо больше молчать.

– Мы должны терпеть все искушения и испытания, как терпел Спаситель. И не только терпеть, а и с радостью переносить. Тогда мы достигнем спасения.

– Главное – исцеление духовное. Нам ещё нужно созревать, расчищать виноградник своей души, чтобы, когда Господь будет собирать последние плоды, не оказаться бесплодной смоковницей, которую срубают и бросают в огонь. Господь ждёт плоды покаяния, каждый человек должен дать свои плоды. Спешите, чтобы время не прошло бесплодно. Потому что есть время утешения, Пасха, а есть время, когда мы должны отдать свои плоды. Жизнь драгоценна, нужно хранить её, чтобы не быть посмешищем бесу.

– Много верующих, много таких, кто христианами себя называют, а вот мало кто исполняет первую заповедь: «Возлюби Господа твоего всем сердцем». Мало кто исполняет… Мало очень, мало очень…

– Молись, непрестанно молись. Господь всегда рядом. Рубашка дальше от нас, чем Господь.

– Никогда не спорь! Споры возмущают душу и благодать отходит.

– Любая работа – это только форма, в которой мы совершаем своё спасение.

– Мы – как работники последнего часа, которые были наняты самыми последними и трудились меньше всех. Не по трудам, а по милости Божией мы ожидаем себе награды.

– Надо себя понуждать, молиться через силу, а потом молитва станет такая приятная, такая сладкая, как мёд. И сладость она будет доставлять такую, как тающий во рту мёд.

– Всё надо терпеть. Все скорби – от Бога. Господь посылает скорбь, и её нужно терпеть. Когда человек терпит, возле него стоит Господь. Чем больше скорбь, тем ближе Спаситель к нам.

– В жизни очень важно руководиться Священным Писанием, постоянно читать его, чтобы, как святые говорили, «ум плавал в Священном Писании».

– Когда мы читаем Божественное Писание, то его словами даже самый воздух вокруг освящается.

– Мы должны терпеть все искушения и испытания, как терпел Спаситель. И не только терпеть должны мы, а и с радостью переносить. Тогда мы достигнем спасения.

– У Бога ошибок не бывает.

– Человеку нужно только одно – любить Бога. А если он будет любить Бога, то остальное всё приложится, и Господь по благодати откроет человеку всё необходимое.

– Корабль тонет, а вы в каютах хотите устроиться поудобнее!

– Сейчас такое время – перед ураганом затишье. Господь ждёт от нас покаяния, ждёт, что мы встанем на спасительный путь.

– Мы каждую минуту согрешаем, и надо стремиться к тому, чтобы видеть свои грехи так же ясно, как тарелку супа.

– Господь каждому даёт крест, его надо нести, не бросать. И чем тяжелее твой крест, тем лучше.

– Надо себя не жалеть, а принуждать непрестанно молиться. Ночью обязательно надо молиться и хотя бы по одной главе Евангелия читать.

– Спасётся тот, кто имеет твёрдую веру, полное упование на Господа, предание себя всецело в руки Божии. Никакое плотское человеческое мудрование не должно брать верх.

– Гасите искру раздражения. Если к вам обращаются недоброжелательно, с раздражением, просите прощения и уходите.

– Наставляйте детей в Боге не словами, а делами. Чтобы они видели вас в святом углу утром и вечером. Если они сейчас не молятся, то когда Господь посетит их, вспомнят и то, что краем уха слышали.

– Если бы вы увидели, какие муки в аду, – спать бы не ложились и не ели, а только молились.

– Как сладко с Богом жить!